— Где это мы?

​— На ферме! — говорит он. — Здесь можем сами нарвать апельсинов и выжать из них сок. И ещё тут есть козы.

​— Козы? — восклицаю. — Мы проведем весь день с козами?

​— Не будь занудой, Элена. Козы просто потрясающие.

Я не люблю коз. Я хочу апельсиновый сок с виски. Через пять минут мы подходим ко входу на ферму. Кит держит Энни в переноске, пристегнутой к своей груди. Это похоже на самую красивую вещь, которую я когда-либо видела. К черту коз. Фермеры дают нам корзины и отправляют в лес. Я беспокоюсь, что апельсин упадет Энни на голову, поэтому кружусь вокруг Кита, пока он не понимает, что я делаю.

— Не путайся под ногами, — говорит Кит. — Лучше нарви немного фруктов. Я подержу ее. — Он подталкивает меня к дереву.

​Поэтому я собираю фрукты, краем глаза наблюдая за ними. Мужчина в комбинезоне, от которого пахнет арахисовым маслом, а волосы заплетены в косу, таскает наши апельсины в сарай, чтобы выжать сок.

После леса нас пригласили посмотреть на коз. Их было всего двенадцать. Все с именами на букву «М». Я фотографирую, как Кит кормит коз. А потом он заставляет меня кормить их и говорит, что не уйдет, пока я действительно не прикоснусь к одному из них. Я серьезно. Я так стараюсь, что козочка Мелани прыгает на меня, упираясь двумя грязными копытами мне в грудь.

— Кит! — кричу я. — Убери ее от меня!

Кит прогоняет Мелани, я сердито смотрю на него. Да, было очень весело. Затем мы пошли в сарай, где нам дали два огромных стакана апельсинового сока с мякотью. Мы сидим в красных креслах-качалках и смотрим, как апельсиновая плантация греется под солнцем, пока Кит кормит Энни. Я предлагаю свою помощь, но он просит меня отдохнуть.

​— Какого, по-твоему, цвета эти стулья? — Спрашивают я его. Он поднимает бровь.

​— Красного?

​— Да, но какой именно красный? Вспомни коробку цветных карандашей.

Он сжимает губы, размышляя.

​— Как перец чили.

​— Да, — говорю я. — Именно. — Я думаю о мелке, который Кит вручил мне во сне. Тот был синим.

Когда мы уходим, не могу вспомнить ни одного запоминающего момента в нашем дне. Были козы, смех и красные кресла-качалки, похожие на перец чили. Один выброшенный подгузник, пятно от апельсинового сока на рубашке и небольшая ссора по поводу того, как пристегнуть Энни к креслу. Получилась некое подобие семьи. Но это все ложь. Временное явление, которое позже разобьет сердце. Но сейчас мое сердце рядом с Китом, бешено колотится в груди от переживаний — от всепоглощающей любви, которую я испытываю к этим двоим.

На следующий день Дэллавышла из комы.

Она сбита с толку. Спрашивает, может ли остаться в моей квартире на некоторое время после того, как выйдет из больницы, чтобы я могла позаботиться о ней.

​— Я здесь больше не живу, Деллс, — мягко говорю я. — Помнишь? Сейчас я живу в Вашингтоне. Но могу остаться с тобой в твоем доме.

— Кит из Вашингтона, — говорит она. — Ты встречалась с ним?

​— Ага. Хочешь еще воды?

Я делаю ей массаж рук и расчесываю спутанные волосы. Она стонет и закрывает глаза, как будто это лучшее, что она когда-либо чувствовала. По большей части она просит, чтобы я оставалась с ней в комнате, настаивая, чтобы Кит приносил ей то, что понадобится. Кит и ее мама отстраняются, позволяя встать мне рядом с ее кроватью, призывая быть тем, кто ответит на все ее вопросы.

— Мне рассказать ей об Энни? — Спрашиваю я.

— Давайте дадим ей немного времени, чтобы наверстать упущенное, — говорит мне доктор. — Ее мозг еще приспосабливается. Мы не хотим перегружать ее.

Поэтому, я рассказываю ей о Вашингтоне, Лонг-Айленде, Палуз-Хилле ⁵в Сиэтле, которые заставляют ваши ягодицы гореть, когда вы поднимаетесь по ним. Я описываю бар с шампанским, где подают клубнику, покрытую сахаром из страз. Рассказываю о бездомном парне, который дал мне сигарету и оценил мои воображаемые носки. И каково — стоять на верхней палубе парома, когда чистый воздух нежно обдувает твое лицо и шею, пока ты не закрываешь глаза от такой близости. Закончив рассказ, в ее глазах стоят слезы, и она протягивает бледную руку, касаясь моей щеки.

— Ты такая храбрая, — говорит она. — Хотелось бы, чтобы мы все могли быть такими же храбрыми.

Я отвожу взгляд, в собственных глазах стоят слезы. Я не такая, какой она меня считает. А потом она говорит что-то, от чего теряю самообладание.

​— Ты так напоминаешь мне Кита, Элена.

Я встаю и, извинившись, ухожу в туалет. Когда оборачиваюсь, Кит стоит в дверях и наблюдает за мной. Не слышала, как он вошел. Мне интересно, как много он слышал, но мне не нужно удивляться, потому что, когда прохожу мимо него, он хватает меня за руку и сжимает.

Вскоре после этого Дэллавспоминает, что мы не в лучших отношениях. Это происходит, когда Кит и ее врач рассказывают ей об Энни и экстренной гистерэктомии. Я стою у стены, опустив голову и сцепив руки на талии. Я никогда не чувствовала себя такой незащищенной и не ненавидела себя настолько сильно. Чувствую, как она смотрит на меня, не замечая доктора или Кита. Я держала на руках ее ребенка, кормила ее ребенка, заботилась о ее ребенке, пока она умирала в этой палате. Все, что осталось теперь, — это неприязнь. Но я готова к этому, и не виню ее.

— Где мой ребенок? — Спрашивает она со слезами в голосе.

​— Они сейчас принесут ее, — мягко говорит Кит. Дэлланачинает рыдать, и я имею в виду по-настоящему рыдать. Я не могу этого вынести. Я выхожу из комнаты и бегу вниз по лестнице. В вестибюле чуть не сталкиваюсь с мамой Деллы, которая несет Энни к лифту. Энни сразу улыбается при виде меня, и начинает дрыгать ногами. Я не могу справиться с этим прямо сейчас. Слабо улыбаюсь ее маме и направляюсь в противоположном направлении. Это больно. Я хочу обнять ее. Она моя Энни. Она не моя Энни.

Кит приходит домой около десяти часов. Без малышки.

​— Энни забрала бабушка к себе на ночь, — объясняет он. — Мне нужно поговорить с тобой.

Я сажусь на диван, поджимая под себя ноги. Я готова. Мое сердце в броне. Он прислоняется к стене, скрещивая руки на груди. Он не смотрит на меня — плохой знак.

— Ты не обязан ничего говорить. Я все поняла. Я как раз просматривала рейсы перед тем, как ты вошел.

Страх превратился в гнев. Зачем я это сделала? Почему он позволил мне? Я должна была просто приехать повидаться с Деллой, остаться на несколько дней и уехать. Теперь я знаю каждый изгиб лица этой маленькой девочки, и никогда не смогу забыть ее.

​— О чем ты говоришь? — В недоумении спрашивает он.

​— Я уезжаю, — парирую я. — Теперь, когда Дэллаочнулась.

Кит смотрит на свои ноги и качает головой.

— Элена, это совсем не то, что я хотел сказать. Прошу, останься. По крайней мере, еще на пару дней. Пока Дэллаокончательно не поправится. Я знаю, это несправедливо, но все равно прошу тебя.

От шока открываю и закрываю рот. Прежде чем Кит вошел в дверь, я допивала вторую порцию водки. Просто водка, без чего-либо. Теперь я расплачиваюсь за это, погруженная в мысли, которые с трудом вертятся в голове.

​— Ты хочешь, чтобы я что?

​— Осталась. Я знаю, что слишком многого прошу.

Я отворачиваюсь; взглядом окидываю комнату в поиске стакана с водкой. Осталось ли там что-нибудь еще? Может, просто растаявшие кубики льда?

​— Она не хочет, чтобы я был здесь, Кит. Я видела ее лицо.

​— Боже, Элена. Перестань. Она только что вышла из комы и вспомнила, что у нее есть ребенок. Нам пришлось сказать ей, что она больше не может иметь детей.

Я закрываю лицо руками. Я рада, что в тот момент меня там не было.

​— Знаешь, — говорю я. — Иногда ты меня удивляешь. Мне правда жаль.