— Не уезжай. Мы сможем все исправить. Просто дай мне немного времени, чтобы найти ее.

— Нет. Ты нужен ей. Ты выбрал ее. Ты должен остаться. Со мной все хорошо. — Все эти слова просто лились из меня, без остановки. Сплошная ложь и оправдание.

— Я не всегда буду ей нужен. Ей не нужен тот, кто влюблен в другую. Я совершил ошибку. Мне нужно было сказать Дэлле правду с самого начала.

Все это слишком. Это причиняет боль. Не заставляйте кого-то поверить вам, а потом пытаться вернуть доверие назад. Эти сожаления — лишь бензин, а не вода. Все будет только хуже. Я должна заставить его остановиться. Это безумие.

— Энни, — говорю мягко. И это имя имеет достаточный вес, чтобы заткнуть нас обоих. Он сжимает губы и качает головой. Как ты смеешь втягивать ее в это? Но у меня нет другого выбора. Она — вот что важно.

— Она моя дочь, независимо от того, кому принадлежит мое сердце. Какой пример я подаю ей, если отказываюсь от своего счастья?

Жестоко, но я все равно это говорю.

— Ты сам создал эту проблему, Кит. Теперь решай ее сам.

Он молча открывает пассажирскую дверь своего грузовика.

— Сядь, — умоляет он. Пытаюсь возразить, но потом понимаю, что сил нет. Я забираюсь внутрь, прижимая сумку к груди.

— Кит, — начинаю я, — Я не успела попрощаться с Энни.

Стараюсь сохранить голос спокойным, но при упоминании ее имени он все равно срывается. Кит кивает, затем направляется к дому. Я не ожидала, что он сделает это. Дэлла бы не одобрила. Минуту спустя он возвращается с Энни, покрытая сладким картофелем. Я улыбаюсь. Он передает ее мне, я ставлю ее на ноги, держа Энни за руки.

Представляю, как Дэлла испепеляет меня своим взглядом, наблюдая из-за своих поплиновых⁶ штор. Кит, скорее всего, снова начнет спорить, и поэтому мне ещё хуже.

— Я люблю тебя, Энни, — шепчу ей. Ее колени прямые и пухлые, она пытается устоять на своих ножках, как только может, покачиваясь из стороны в сторону. Ветер щекочет ее пучок тролльих волос, когда она оглядывает грузовик. Я целую ее в щечки, несмотря на ярко-оранжевую смесь на них. Она улыбается и хватает меня за волосы липким кулачком.

— Будь хорошей и доброй девочкой, — говорю ей. — Не важно, какой красивой ты вырастешь.

Я возвращаю ее отцу, закрывая тыльной стороной ладони рот. Сжав губы, Кит уносит ее обратно в дом. Когда он возвращается, вся передняя часть его рубашки и руки испачканы сладким картофелем.

— Она оставила свой след на нас обоих, — говорю я, поправляя волосы.

Он смеется, и напряженность между нами рассеивается.

Только когда мы отказываемся в аэропорту, он снова заговаривает.

— Элена, — говорит он.

— Ты не обязан говорить, — перебиваю его. — Серьезно, все хорошо. — Я вожусь со своим билетом, навязчиво складываю и разворачиваю, притворяясь, что ищу в сумочке что-то, чего на самом деле нет.

— Нет, не правда. Перестань указывать, что мне делать.

Я поднимаю руки.

— Ладно, валяй, — говорю ему. — Я вся во внимании, Кит Айсли. — От то, что я так произнесла его имя, он хмурится. Но мне все равно.

Мы стоим рядом с охраной, моя сумка под ногами. Семьям приходится расступаться, чтобы пройти мимо нас; пожилая пара оборачивается, чтобы бросить на нас неодобрительный взгляд.

— Вам хватит и пяти минут, чтобы снять обувь и положить ее на поднос. Потом у вас будет уйму времени, чтобы пялиться на меня, — ворчу я на них. Кит прикрывает рот, затем отворачивается.

— Что? — Восклицаю. — Это правда.

Он хватает меня за запястье и вытаскивает из толпы.

— Не груби пожилым, — говорит он. — У них в детстве не было даже микроволновок, и это очень, очень грустно.

— Слушай, я в этом не виновата, — говорю я многозначительно. — У нас не было IPhone 6+. Жизнь — несправедливая штука.

Он хватает меня за плечи и трясет.

— Хватит шутить. Я пытаюсь быть серьезным.

— Л-ла-д-н-о. — Я потираю виски и щурюсь на потолочные лампочки. Куда угодно, лишь бы не на него. Лицемер.

— Элена, понимаю, тебе это все не нравится, но дай мне минуту. Ты приехала сюда с этой маленькой сумкой пять месяцев назад. Прибежала к нам, когда мы нуждались в тебе, и ты заботилась о моей маленькой девочке. Нет никого, кому бы я доверил ее больше, чем тебе. Я никогда этого не забуду.

Я прочищаю горло.

— Пожалуйста, — говорю я, переминаясь с ноги на ногу.

— Я ещё не поблагодарил тебя, — усмехается Кит.

— Тебе и не нужно, — перебиваю я. — Мне правда пора.

Я беру свою сумку и встаю в очередь, когда Кит хватает меня за запястье и тянет обратно. Сейчас я похожа на Джинджер Роджерс,⁷ где полна грации и женственности, затем внезапно падаю ему на грудь с Ооханьем.

Он обнимает меня так крепко, что на минуту перехватывает дыхание. Поначалу мне это не нравится, но потом я расслабляюсь, понимая, что мне этого не хватало. Все это чересчур. Я начинаю рыдать. И это не самое удивительное; я просто кричу.

Удивительно то, что Кит плачет вместе со мной. Я обнимаю его, и мы плачем, когда пожилая пара, у которых не было в детстве микроволновок и телефонов, проходят мимо нас. Прежде чем отпустить, он касается губами моего уха.

— Спасибо, Элена. Я люблю тебя.

Когда я освобождаюсь из его объятий, наблюдаю, как он исчезает в толпе. Этот день — сплошная боль. Такое чувство, что таким образом Кит попрощался со мной навсегда. И я позволила ему это. Попрощайся со мной и продолжай жить дальше. Но я злюсь. На то, что сказала Делла. Сегодня она оценила меня по достоинству, приклеив на лоб: «недостаточно красивая, как я!» Интересно, как долго она держала это в себе? Скорее всего, все, с кем она дружит, не были достаточны хороши собой, в отличии от нее. Даже не помню, почему мы были лучшими друзьями. Была ли она другой? Или это я была настолько слепой?

Я сажусь в самолет, протискиваясь через проход к своему месту. Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Обычно я сдерживаю свои эмоции, справляюсь с ними по-своему.

Только что я отдала пять месяцев своей жизни, чтобы помочь тому, кто заявил, что я недостаточно красивая, как она. Что, черт возьми, это было? Я сажусь чуть ли не в самый хвост самолета, затем делаю селфи. Все предыдущие селфи выглядят шокированными, грустными, растерянными или безумно счастливыми. Это — мое первое злое селфи. Оно располагается рядом с «К ЧЕРТУ ЛЮБОВЬ». Поэтому, я подписываю это селфи: «К ЧЕРТУ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ». Такими темпами, к концу года, я перестану во все верить. За исключением, может быть, Грир, которая ждет меня в аэропорту, одетая в фиолетовую пачку и держащая воздушный шар с единорогом. Я обнимаю ее так крепко, что она вскрикивает, затем беру свой воздушный шар с единорогом и начинаю планировать свое будущее.

К черту любовь, к черту Флориду, к черту Кита Айсли и его подружку, которая красивее меня.

Грир не в восторге от Дэллы. Она рассказывает мне об этом, когда мы стоим на верхней палубе парома, пьем яблочный сок из бумажных стаканчиков и наблюдаем закат, окрашенный в розово— фиолетовый.

​— Как она могла, — говорит она. — Почему он с кем-то вроде нее? — В голосе Грир звучит неподдельная горечь. Она выплевывает всю злость, направленные на Кита и Дэллу, и это вызывает у меня улыбку.

​— Ты никогда ее не видела, — замечаю я. — Она не так уж плоха.

— О, конечно, — говорит она. — Но скольких девушек мы встречали похожих на нее? Они повсюду. Обычно о них снимают реалити-шоу.

​— Точно, — говорю я. — Но она была моей лучшей подругой. Я никогда не видела ее такой.

— Ты не замечаешь плохого, Элена. У тебя слепая душа. — Я вливаю свой яблочный сок в Лонг-Айленд.⁸

​— Эй! Что это значит? — Я пытаюсь скрыть обиду в своем голосе, но Грир слишком хорошо меня знает. Она массирует мне шею, как будто может стереть все повреждения.