- Я никуда тебя не отпущу!

Она заставила оборотня лечь.

- Нет!!! – Бэр вскочил, не давая увлечь на ложе, – Нельзя!

- Я люблю тебя Бэр!

- Но я не нуждаюсь в твоей жалости! Всё брехня! Я пойду на бой не потому, что нужно, а из-за клокочущей во мне ненависти!

- Может, ты всё ещё любишь её?

- Может.

- Наталья! Что в ней такого, чего нет во мне?

Он не стал отвечать. Полог отлетел в строну, выпуская воеводу, нехотя сполз назад.

- Боги, какой ты ещё ребёнок! Воевода! Нельзя управлять желаниями и ты не сможешь. Ты вернёшься ко мне.

Она легла, вспоминая его поцелуй, объятья.

Утром Бэр велел собираться и повел людей в поле. Целый день он заставлял стрелять, рубить, колоть и всё это на скаку. Дружина уже не держалась в сёдлах, но все усвоили эту сложную науку. Особенной ловкостью, как всегда, отличался воспитанник воеводы. Волчонок творил просто чудеса, лишний раз, доказав, что достоин звания дружинника. Алёна со слугами ускакала ещё утром. Она мчалась к родной веси Бэра.

Наталья видела, как на дороге вилась пыль, всадники скакали всё ближе, но не придавала этому значения, пока её не окликнули:

- Эй, это ты та, которую кличут Безкосой? – она обернулась. С высоты седла надменно смотрела очень красивая девушка в богатом наряде, сияющая золотом украшений.

- Да, это я. – взгляд всадницы заострился, стал жадно изучающим, сменился недоумением.

- Что вам угодно?

- Скажи, что в тебе такого, чего нет у меня? Почему величайший воин не может забыть тебя и быть со мной?

Сердце Натальи сжалось в предчувствии.

- Кто?

Красавица посмотрела взглядом полным презрения, бросила, словно плевок:

- Ты ещё и дура! – стегнув коня, унеслась прочь, только пыль еще клубилась некоторое время. Подошёл муж Безкосой, приобняв жену, спросил.

- Кто это? – Наталья вздрогнула, вырванная из оцепенения.

- Просто девушка.

Алёна нещадно гнала коня, снова и снова понукая его плёткой-трехвосткой. Бедное животное, уже ничего не видя перед собой, неслось, обгоняя ветер, с удил срывалась пена, стук копыт превратился в непрерывный грохот. Слуги давно отстали, а боярская дочь, почему-то злясь, заставляла скакать ещё быстрее, цедила сквозь зубы:

- Как он мог? Как он мог пренебречь мной ради неё? Простой селянки! У меня есть всё: красота, молодость, я чиста как горный ручей, положение отца, ум, связи, богатство. Нет, Бэр, ты будешь моим, никуда не денешься.

Её конь был почти загнан, когда впереди замаячили фигуры воинов, направляющихся к городу. Девушка позволила скакуну замедлить бег и чинно въехала в их ряды, подобралась к отцу. Велибор гневно сверкнул очами.

- Где ты была? Где служки?

- Не сердитесь, батюшка, слуги отстали, а была я… – она наклонилась к уху боярина и что-то горячо зашептала. Не сердитом лице отца проступила улыбка, расползлась шире и вот уже старец смотрит на Бэра с видом победителя, шепчет в ответ:

- Молодец, доча. – они отделились от дружины и поспешили вперёд, чтобы поспеть в палаты до наступления ночи.

Пламенеющий круг только коснулся виднокрая огненным боком, начал медленно погружаться, словно горячий металл раскаленной монеты в коровье масло, едва он скроется совсем – сомкнутся створки ворот и будут закрыты до утра, но копыта коня воеводы уже застучали по брёвнам моста, на том берегу – Киев. Петляя по кривым улочкам, дружина пробиралась на дружинный двор. Бер старался прятать глаза, но в надвигающейся тьме они светились всё сильнее.

Добравшись до строений, принадлежащих дружине, он гаркнул, заставив дрогнуть даже резных зверей:

- Завтра праздник, гулянья. Завтра вы свободны, отдыхайте на месяц вперёд. Волчонок, с утра ко мне! Всё ясно? Доброй ночи! – эти обыденные слова прозвучали с непонятной злостью, Бэр сам удивился: никогда не испытывал этого чувства. Знал ненависть, бешенство, сумасшедшую ярость боя, кровавое безумие, когда, оставаясь человеком, становился зверем, рвал врага зубами, даже испугался один раз (еще мальчишкой задремал под деревом, а братья выпросили у рыбаков пару живых ершей и сунули ему за пазуху), но злости не ведал. Её знают только люди. То, что чувствует и он – дурной знак, надо спешить, уходить из города пока ещё способен оборачиваться волком. Киев насквозь прогнил, ни одного достойного человека, родившегося здесь, все – приезжие.

- И я тоже сгнию, если задержусь. – шепнул он, направляя коня в княжьи конюшни – Но что меня разозлило? Вроде жил здесь и ничего, а тут три дня побыл вне стен и уже гнетёт, не даёт дышать. Гадкое состояние.

Волчонок влетел к Бэру ни свет ни заря, погромыхивая кольчугой, но уличить воеводу в лежебочестве не смог, даже в праздник тот встал раньше всех. Оглядев вбежавшего парня, сказал:

- Я думал, придёшь раньше, ладно не расстраивайся, я сегодня вообще не спал, не смог уснуть. И, как я погляжу, ты, Волчонок, тоже, будто бесов всю ночь гонял. Беспокоит что?

- Ты мне как в душу глянул, Бэр, в лес хочу. Здесь не продохнуть, я какой-то слабый, вялый. Тебе тоже тяжко?

- Тоже самое, но впятеро хуже. Леса дают силу, но к себе привязывают накрепко, особливо молодых, остальной дружине полегче. А что мы стоим? В ногах правды нет, садись, я тебе кое-что расскажу.

- Слушаю, воевода.

- Помнишь, как пришёл в ополчение?

- Такое забыть. С изуродованной секирой, в лохмотьях, самому смешно.

- Прошло два месяца, ты сильно изменился. Я научил тебя многому, самого лучшего ученика. Как думаешь, случись что, ты сможешь верховодить дружиной?

- Бэр, не уходи, ты нужен нам.

- Я должен.

- А Алёна?

- А что Алёна?

- Дружина готовится в свадьбе.

- С чего они взяли?

- Ну как,… ты с ней полночи в шатре…

- Не продолжай, я понял. Не буду переубеждать, надоело. Но, хватит об этом. Ты пойдёшь со мной на пир.

- На пир? В кольчуге?

- Ты в ней случайно не спишь? Пойдёшь в кольчуге, я тоже надену, чую что-то неладное.

- Что именно, Бэр?

- Пока не знаю. Волчонок, слетай в молодецкую и предупреди дружину. Пусть гуляют, но с оружием и так чтобы явиться по первому зову. Беги.

Парень исчез, а оборотень вытянул меч из ножен. После победы над Радогостом этот прекрасный клинок ни разу не изменил ему, но всё же он – оружие бога, почему подчиняется смертному, почему сам бросается в ладонь, словно влипает? Однажды Бэр вытащил на морозе, рукоять, хотя и из металла, согрела руку, разогнала застывшую от холода кровь. Кем его считает этот меч? Даже когда бился с шестируким богом, он сам метнулся в ладонь. Или не сам?

Бэр подошел к двери, закрыл, положил оружие на стол.

- Не зря же я внук волхва? – пробормотал он, вытянул руку, мысленно приказал клинку метнуться к нему.

- Глупости. – Бэр решил прекратить мечтать, вернуть меч в ножны. Как всегда в голове пронеслось: взять за рукоять, развернуть, со щелчком загнать в деревянный чехол, он ощутил рукоять. Уже начал поднимать руку, когда по пальцам больно ударило и золочёная рукоять легла в ладонь, как влитая, до стола – пара шагов. Бэр сглотнул:

– Ни хрена себе! – положил обратно, отошёл, сделал движение взять, приказал метнуться в руку – ничего, представил как возьмёт, чуть двинул рукой – оружие в ладони.

- Вот в чём дело! Нет собственной воли! – он подбрасывал, швырял – меч возвращался. Вышел в коридор, положил у порога, отбежал – клинок в руке. Ощущая мальчишеский восторг, вернул оружие в ножны. Теперь оборотень чувствовал его, словно часть тела, нет – души, ощущал тепло, каждую пядь отточенных краёв, каждый колдовской узор. Не удержался, вынул снова, махнул раз, другой, по телу разлилось тепло, стало жарко. Закрутил лезвие невероятной петлёй – окружил себя сверкающей стеной, подпрыгнул – будто очутился в сфере из света, упал на спину, оттолкнулся – снова на ногах, а меч уютно устроился в ножнах. Бэру захотелось орать от восторга, мысли метались разъярёнными пчёлами, одно знал точно – он таких трюков никогда не знал.