Женщина чувствовала некоторую обиду из-за того, что и Пантин, и Раньян избегают ее. Будто сами они вели жизнь высоконравственную, полную смирения и любви к ближнему. Можно было послать бретеру письмо, передать через Витору лично или верному слуге Грималю, но… Решено, Елена твердо решила одеться понезаметнее, выйти с черного хода и пройтись, а заодно выяснить, что вдруг сорвало резьбу с мозгов бретера. Она утешила баронессу, в очередной раз провела сеанс прикладной психотерапии, убедив пациентку, что все будет отлично (оставалось еще самой поверить в то же). А затем Витора принесла известие, что к лекарке пришел гость. И Елена не удержалась от улыбки — этому человеку женщина оказалась искренне рада, хотя каких-то особенных причин к тому не имелось. Просто бывают люди, с которыми приятно пообщаться.

— Мое почтение, — доброжелательно улыбнулся Барнак из Гигехаймов, гастальд в тринадцатом поколении, когда лекарка переоделась в обычную одежду и спустилась по лестнице.

Молодой дворянин даже встал перед Еленой и снял шляпу, что свидетельствовало о крайней мере уважения. С одной стороны это было… приятно, чего уж там. С другой, женщина подобралась и напряглась, справедливо думая, что все не просто так.

Они обменялись несколькими пустыми, но в высшей степени куртуазными фразами. Барнак был в курсе приключений Хель, но сам в городе долгое время отсутствовал по каким-то личным вопросам. Он вполне искренне пожелал ей дальнейшего выздоровления, затем общение забуксовало. Молодому человеку явно что-то было нужно, а сказать прямо он либо стеснялся, либо не мог. Опасение? Возможно.

— Не пройтись ли нам вокруг дома для начала? — Елена решила взять инициативу в свои руки, к тому же объединить общение с намерением погулять.

— Да, отчего бы и нет? — с явным облегчением отозвался Барнак.

Когда они ступили на камни мостовой, Елена выждала пару минут для пущего такта и вежливости, а затем произнесла краткую, но выразительную речь, смысл которой сводился к тому, что мужчина и женщина уже не раз колотили друг друга саблями, а это сближает людей. Так что если у него имеется дело, то лучше сразу перейти к насущному вопросу. Барнак еще немного пострадал, а затем сломался и озвучил больной вопрос.

Юго-Восточная тетрархия, она же Рассветный Юг (герб — белая гора на фоне синего неба) была самым маленьким и нищим регионом Ойкумены. Природа и бог, должно быть, крепко обиделись на эту землю и ее обитателей, не одарив их, по большому счету, ничем. Даже Столпы казались богаче, там хотя бы в изобилии родились овцы, да и на торговых путях через перевалы можно было взымать солидную пошлину. Даже близость к морю не приносила даров, потому что вода здесь была соленее, чем у Малэрсида, и рыба предпочитала холодные течения северного архипелага. Поэтому рассветные южане оказались чем-то вроде гасконцев или испанцев — нищие, гордые и очень злобные. А их основным товаром являлась готовность служить любому нанимателю. То есть южане стали как горцы, только дворяне и, соответственно, кавалеристы, а не пехота. Воевать в нормальном войске они были органически не способны, потому что дисциплину придумали, как известно, трусы и чернь. Зато считались непревзойденными мастерами частной войны немногочисленных отрядов. За счет этого в основном и жили. Как гласила мудрость: хочешь кровопролития в своих рядах — найми «бело-синего» утром и поставь в общий строй, к вечеру он перессорится со всеми кавалерами в твоем войске. Хочешь победы — позволь ему действовать по собственному усмотрению.

Род Гигехаймов славился древностью и воинственностью, которая считалась выдающейся даже по меркам сурового юго-востока. Они были настолько свирепы и круты, что при таком образе существования до сих пор тянули нормальную преемственность, не прибегая к правилам сохранения крови, имени или жизни. Однако и на старуху бывает поруха — в конце концов, на семейном древе появилась гнилая ветвь, то есть отпрыск, который, будучи прекрасным воином, воевать абсолютно не хотел. А хотел он оскорбительного, возмутительного и в высшей степени недостойного.

Барнак мечтал торговать. Особенно теперь.

Северный архипелаг даже во времена Старой Империи был местом, куда едва дотягивалась рука закона, а теперь вообще являлся фронтиром, который никому не подчинялся. В тех далеких краях сложно и кровопролитно уживались дикари (судя по описаниям, сильно отличавшиеся от монорасовых жителей континента), переселенцы, беглецы, бандиты, пираты и черт в ступе, а также полукровки всех мыслимых разновидностей. Торговля с ними шла более-менее стабильно, но вяло — слишком уж далеко и опасно.

Однако за минувший год произошла какая-то революция с реформацией. На архипелаге появился свой князь, который поубивал всех, кто выбрал не его сторону, прочих дисциплинировал, а также ухитрился вколотить в головы сподвижников, что грабеж — это хорошо, но если купца убить, а товары забрать, то купец больше не приплывет, и другие тоже не приплывут, убоявшись такой же судьбы, так что в итоге получается сплошной убыток. Помимо того князь привечал ученых людей, искал в бесплодной земле металлы и горючий сланец (причем находил). Закончил несколько долгоиграющих войн с аборигенами, объявив, что они совсем даже не дикари, а приличные люди, у которых и местные дворяне имеются, так что родниться с ними не зазорно. На все это поглядывали косо и ухмылялись, пока не выяснилось, что новая власть обеспечивает торговцам вполне безопасный транзит, а пираты умирают очень плохо, ну прямо совсем плохо (при некоторых навыках пилить человека деревянной пилой можно долго). Но самое главное — кооперация «белых» мореходов-судостроителей и «чукотских» шаманов позволила ловить много рыбы.

Нет, правильнее сказать — ОЧЕНЬ МНОГО. И если прежде сушеная и соленая морская рыба не пользовалась на материке особым спросом, теперь все менялось прямо на глазах. Невкусное обретало удивительный букет, а то, что казалось дорого, становилось вполне приемлемо, можно сказать, в самый раз.

Младший Гигехайм, будучи человеком умным, неплохо образованным, отлично понимал, что тот, кто сейчас присядет на поставки провианта, умрет очень богатым, а если немного постараться, то детям отойдет и графский титул. Но закладывать фундамент будущего процветания следует именно сейчас, пока самозваный (или уже нет, тут было не очень понятно) князь во главе новой аристократии диких земель только нащупывает место архипелага в общемировой торговле и прочих суетных делах.

— Э-э-э… Поняла, — кивнула Елена, оценив, как свободно Барнак ориентируется в экономических аспектах и связях большого мира. — Но я ведь не знаю правил торговли. Разве что договор какой-нибудь составить могу… Но плохонький, тут лучше к адвокату идти, их в столице много.

Здесь они и дошли до сути вопроса.

В принципе континентальное дворянство купеческие занятия не приветствовало, хоть и не осуждало прямо. Наиболее правильным считалось положение администратора, который сам ничего не продает и не покупает, но со всех стрижет свой процент. Образцом здесь было владение Вартенслебенов, хитрая герцогская семейка вроде бы презренным трудом не унижалась, но как-то так организовала дела, что торговцы со всей Ойкумены сами собой наперегонки спешили в гавань Малэрсида и на ярмарки вице-герцогини, чтобы там отчислять пошлины. Кстати, если верить слухам, герцогство запада, несмотря на процветание, давно уже не платило налоги в императорскую казну, что вроде бы даже вызвало некоторые трения в рядах Ужасной Четверки.

Однако вставать на палубу с безменом и счетами, а также писчими принадлежностями за поясом было… дурным тоном. Недостойно благородного человека с густой кровью. А в «Бело-синей» тетрархии это попросту запрещалось, и дворянская апелла бестрепетно выписывала из благородного сословия тех, кто осквернял герб отвратительной коммерцией.