Причем, что было страннее всего, гражданство Пайта иммунитет не давало, под новый указ попадали равно и признанные горожане, и все пришлые. Эдикт пояснял, что жители (не граждане, а именно обитатели, все скопом) города представляют собой в правовом отношении единую цельную сущность, и эта сущность по природе своей — прямой вассал тетрарха. И городское население разделилось на три группы. Большая часть (те, кто цензу более-менее соответствовал) недоумевала и погружалась в мрачные ожидания; кто-то бурно радовался грядущему очищению столицы от нищей грязи, а остальные заглянули в глаза смерти, понимая, что за городскими стенами до весны им не протянуть.

Быть может это вышло случайно. Быть может… Но, скорее всего, хитрый король (или тот, кто давал ему советы) попытался воспользоваться сторонним шумом, чтобы утопить в нем решение об очищении Пайта. Эффект получился обратным — новость пронеслась как встречный пал, сбивая прежний пожар и разжигая самостоятельный костер невероятных масштабов.

Мера была экстраординарная, такие «очищения» в целом применялись регулярно, но всегда — во время осад, когда требовалось экономить провиант. Однако сейчас царил мир, пусть шаткий, и никто не спешил осаждать столицу. Все, у кого имелась хоть капля разума, сделали правильные выводы. Город замер, как пороховая бомба с фитилем, который горит без спешки, однако с неотвратимостью смены дня и ночи.

Узнав об этом, Елена испытала смешанные чувства. С одной стороны женщина искренне, от всей души порадовалась, что про нее наверняка забудут многочисленные и незнакомые люди, которым не стоило бы отказывать. С другой же — она пришла в ужас. Даже елениных скудных представлений хватало для понимания — это фактически смертный приговор тысячам людей. В теплый сезон, когда начинались сельскохозяйственные работы, еще можно было как-то ночевать под открытым небом и перебиваться заработками в деревнях. Но зимой… Дессоль, как обычно, не поняла, чем так поразилась ее медичка. Ну да, в преддверии тяжких времен следует позаботиться о том, чтобы выжили способные к работе и не возникало беспорядков. Но ведь баронской семье и ее приближенным голод не грозит, верно? Если бы Пантократор хотел, чтобы люди были равны, он такими создал бы их, не так ли?

В общем, у Елены по итогам всего появилось неприятное ощущение человека, который оказался на нейтральной полосе в короткий момент прекращения канонады.

Закончив тренировку, массаж ноги, а также еще раз тщательно умывшись, с обтиранием холодным полотенцем, Елена решила, что надо бы, в конце концов, прогуляться. Фехтовальщица не покидала баронский дом со дня ранения, сначала по техническим причинам, а затем уже в силу добровольного затворничества — чтобы не приставали. Кроме того, роды могли начаться в любую минуту, было бы нехорошо, уйди куда-нибудь лекарь в самый неподходящий момент. Однако нельзя же сидеть взаперти неделями, тем более, с учетом архитектуры Пайта и сверхузких окон казалось, что живешь в каземате.

Но сперва Елена традиционно проверила Дессоль. Сегодня баронесса удержала в себе завтрак, даже отекшее лицо вроде бы посветлело Лекарка — за время вынужденного отдыха — наконец довела до ума пояс-бондаж для поддержки живота, и Дессоль с удовольствием им пользовалась. При этом, несмотря на умеренно хорошее самочувствие, у дворянки выдалось чертовски злое настроение. Елене даже показалось, что баронесса с трудом удерживается от оскорблений и останавливает аристократку лишь трезвое понимание — первое бранное слово в адрес лекарки станет и последним, которое Дессоль скажет лекарке в этом доме.

Елена мягко поглаживала стопы и голени баронессы, скользя намасленными пальцами вдоль синих веточек проступивших вен. Ноги опухли так, что пришлось заказывать новые тапочки, старую обувь молодая женщина уже не могла надеть.

— Посильнее, — настойчиво попросила Дессоль. — Как поясницу.

— Нельзя, — со всей возможной мягкостью ответила лекарка. — Это вредно. Заставляет жидкости слишком бурно циркулировать по организму и может привести к преждевременным родам.

Делать полноценный массаж ног Елена опасалась, в силу того, что помнила про какие-то «абортирующие точки», но решила не углубляться в опасную тему и упростила до понятного, привычного. Благо практическая медицина Ойкумены объясняла все, что угодно, любую хворь, «нарушением баланса жидкостей». Это было очень удобно.

— Из какой ты семьи? — недовольно буркнула беременная, сжимая и разжимая кулачки.

— Счетоводы и управляющие, — Елена вольно перевела родительские занятия на местный лад.

Она воздержалась от напрашивающегося вопроса «а что?», но Дессоль продолжила так, словно вопрос прозвучал.

— Ты позволяешь себе много вольности. Как незаконнорожденная дочь благородного человека.

Елена сжала челюсти, чтобы не компрометировать себя крутящимся на языке ответом. Она твердо решила, что с одной стороны не настолько держится за этот дом, чтобы терпеть унижения. С другой же — если придется его покинуть, то это должно произойти по серьезному поводу, а в силу «языками зацепились, да не расцепились». Судя по выражению лица Дессоль, ход мыслей у баронессы был примерно таким же. Беременная отвернулась в сторону и промолчала, не развивая тему.

Елена положила Дессоль пару подушек под колени, затем перешла на массаж живота, который, откровенного говоря, теперь даже пугал своими размерами, общим впечатлением надутости.

— Холодные! — надула губы Дессоль. — Руки холодные!

Этого быть не могло, особенно после того как лекарка тщательно прогладила ноги пациентки, однако Елена со стоическим терпением улыбнулась и снова растерла ладони. Капнула еще масла, которое сама подбирала. Для массажа обычно использовали масличное, выжатое из местного аналога оливок, или кремы на основе нутряного сала. Но Елена пользовалась виноградным, оно лучше впитывалось и, самое главное, обладало нейтральным ароматом. Учитывая регулярную рвоту Дессоль и развившуюся у беременной чувствительность к запахам, это было полезно.

— Теперь будет тепло, — пообещала Елена.

Дессоль скривилась, явно подыскивая какое-то язвительное замечание, но массажистка опередила.

— По-моему я чувствую движение, — заговорщически подмигнула она, и баронесса тут же забыла о вредности.

До конца процедуры Дессоль настойчиво выспрашивала, что и как чувствует лекарка, насколько сильные движения, один плод или все-таки два? Елена импровизировала, на ходу придумывая ответы, которые вроде бы и не слишком лгали, и звучали ободряюще. В действительности массажистка ничего не чувствовала, да и вообще, насколько помнила Елена, «ребенок толкается» — это миф, а толчки на самом деле вызываются сокращениями матки. С другой стороны… бог его знает, как все обстоит в действительности, да и почему бы не сказать женщине в положении что-нибудь приятное? Порадовал — считай, дал полезной микстуры.

— Мне нужно отлучиться, — предупредила Елена и опередила возражения. — Пройду по аптекам и к бортникам. Нужен свежий мед. И узнаю, что насчет ранней облепихи. Она очень полезная и дает лучшее лечебное масло.

— Тебе лишь бы убежать? — недовольно проворчала Дессоль. Елена ответила укоризненным взглядом, и баронессе вдруг стало по-настоящему стыдно. Она не опустилась до того, чтобы извиниться перед третьим сословием, но порывисто сжала пальцы Елены, попросила:

— Возвращайся скорее… мне… — она помолчала, затем призналась. — Мне очень страшно. Я все время боюсь, что начнется, а тебя не окажется рядом.

Слезинки опять заблестели в уголках ее глаз, и Елена почувствовала себя распоследней свиньей. Однако все равно не отказалась от идеи как-то развеяться, «стрясти мох», как сказал бы Марьядек. Кроме того, Елена хотела встретиться с Раньяном. Пошли слухи, что бретер ударился во все тяжкие, начал пить и запутался в неразборчивых связях. В общем, стал, наконец, вести нормальное существование в стиле «живи быстро, умри со славой», характерном для городских рубак и вообще лихих людей.