Шагнув на пол лестничной клетки, понимаю, что совершенно не знаю, что теперь и думать. Прохожу мимо лифта, решая пройтись эти пять этажей пешком. Подтягиваю плечи к голове, словно от холода. Я дрожу, но по иной причине: адреналин ушёл из крови.

Машу рукой такси, запрыгиваю в салон, диктую адрес. Нет, ну что это было вообще, а? Заигрывал со мной. Ждал, что я прямо там с ним пересплю, сразу, быстро, грубо. И здесь не нужен знак вопроса – это утверждение, неоспоримое. И нет, я не обольщаюсь. Он хочет самоутвердиться за счёт меня: я слышала эту фразочку от его приятеля, про «спор». Если поддамся, то буду жертвой, а я не желаю ей быть. Больше нет.

Автомобиль встаёт в пробке на Четвёртой авеню. Смотрю на старательно украшенные витрины бутиков, всячески вещающих о приближающемся Рождестве и Новом годе. На асфальте и тротуарах транспортом и пешеходами беспрестанно перемешиваются слякоть, грязь – всё, что осталось от недавнего снега, который и снегом-то назвать сложно. А я так хотела снежный декабрь!..

Взгляд падает на запястья – кожа на них покраснела, немного побаливает. Любит играть, значит. Хорошо, мы поиграем. Но только в мою игру.

Вечер. Бар и кофе. Таверна «Белая лошадь» на улице Гудзон. Идеальная комбинация. Я сижу у самой дальней стены, спиной ко входу, поближе к окну, изумрудная кожа обивки диванчика отражает золотое свечение ламп. Кашемировый свитер не должен колоть кожу, но постоянно касаюсь рукой шеи, будто мне что-то мешает. Мне вроде бы холодно: внутренняя дрожь бегает по телу. Я нервничаю. Каждый звон колокольчика над входной дверью для меня как разряд тока, что велит вздрагивать, оборачиваться. Я пришла раньше на пару минут и уже несколько устала дёргаться, накручивать себя этим. Ровно в пять минут девятого он появился. И как всегда моё тело почувствовало его присутствие.

Тепло – первое, что я узнала. Сравнимое с пламенем костра. Он был жаром, огнём, на который я летела мотыльком, стремилась к свету. Да, банальное, но какое точное сравнение. Тихие, практически беззвучные шаги – он всегда умел подкрадываться ко мне. Шаг, второй. Остановился. Ощущаю воздушное прикосновение на правом плече к коже, словно на мне нет этого свитера. С теплом до меня долетает такой знакомый, родной запах его духов, дезодоранта. И голос.

Я бы хотела не видеть его, не слышать, не ощущать. Тогда бы мои чувства не оживали, продолжали быть мёртвыми, похороненными, запертыми в тёмных углах моей души, самых дальних нейронных соединениях моего мозга. Так мне было бы легче, ведь я почти избавилась от своей привычки. Привычки к нему. Но я сама выбрала этот путь, сама дала себе дозу. Потому что ещё болела им.

– Извини, я стоял в пробке.

Он огибает столик и садится напротив меня, грациозно, едва колыхая воздух. Его лицо как всегда открытое, радушное, в зелёных глазах светится интерес, он о чём-то думает, незаметно оглядывая меня – изучает. Кажется, я забыла, как дышать, позвоночник автоматически вытягивается в струну. Комфортно ли мне с ним? С тем, кто зажёг и разбил моё сердце?

– Как твои дела? Как с университетом? Уже определилась со стажировкой?

Учтивый и вежливый – совсем не изменился. Сразу забрасывает кучей вопросов. Травяные глаза безотрывно смотрят на меня. Касаюсь рукой чашки кофе и делаю глоток напитка, опустив взгляд. Чем больше буду смотреть в эти глаза, тем сложнее мне будет сдержать ураган чувств, поднимающийся внутри. Зачем, ну зачем я согласилась на эту встречу? Зачем позволила открыться старому шраму?

– Ещё нет. Но варианты у меня есть, – отвечаю ровным, практически скучающим голосом задом наперёд на его вопрос. – Сейчас хожу на лекции по обмену. Насчёт жизни… м, неплохо. А ты?

Улыбка. Раньше от неё замирало сердце, сейчас же хочется только отвернуться. Горький привкус обиды застывает где-то в глотке.

– Знаешь, могло бы быть и лучше. В целом, ничего значительного у меня не произошло за последний год, а скоро уже Рождество, и хочется чего-то… чего-то.

После последней фразы он выразительно бросает на меня взгляд. Мне читать между строк? А стоит ли? Это же он сам меня отверг, он сам бросил меня, отдалился. Предыдущее Рождество мы провели вместе, и оно навсегда запомнится мне, пусть и не вернуть его больше.

– Согласна, хочется чего-то эдакого. Лично я бы была не против настоящего снега, а не этого проклятого дождя и грязи, что после него остаётся.

– Если ты хочешь снега, то только попроси, – любезно отвечает он, подвинувшись ко мне поближе. – Я как Дэн Хамфри из «Сплетницы» устрою тебе, Серене Ван дер Вудсен, настоящий снегопад в этой комнате с проектором, матрасом и вином.

Мягко улыбаюсь в ответ. Чего он этим лёгким флиртом добивается? Зачем вообще эта встреча? Почему бы просто сразу не трахнуть меня, без всей этой словесной прелюдии и ёрничания?

Мой взгляд автоматически падает на оказавшиеся в поле моего зрения губы. Знакомые губы, которые я хочу поцеловать как прежде. Внутри всё с грохотом рушится, обрывается, все мои барьеры рушатся, рушатся, рушатся.

Я так больше не могу.

– Извини, мне нужно отойти в туалет на минутку.

Хочется бежать сломя голову, быстрее и как можно дальше отсюда, но разумная и сильная часть меня медленно поднимается с места и размеренным шагом проходит к двери уборной. Закрываю дверь кабинки на замок и упираюсь руками в края раковины, смотрю на своё отражение в круглом зеркале:

– Что ты делаешь? – спрашиваю я его, словно оно может ответить. – Перестань думать обо всём этом. Это просто встреча. Между вами всё кончено. Ты не можешь больше тратить на него время, понимаешь? Это он всё разрушил! Это он во всём виноват! Пожалуйста, Холзи!

Я практически выкрикиваю последнюю фразу, и слёзы начинают катиться из моих глаз. Я реву как маленький ребёнок, которым я всегда была внутри, такой доверчивый и обидчивый ребёнок, с израненным сердцем и вечной голубой мечтой о лучшем будущем. Я думала, что изменилась за этот год после расставания, что стала сильнее, но нет: во мне всё по-прежнему. Чешуя, которую я отрастила, начала спадать. Снова уязвима и снова открыта. Голый нерв.

Прижимаюсь спиной к стене, закрыв рот руками, душа в себе всхлипывания, я про себя мечтаю оказаться где угодно, но только не здесь. Лучше бы осталась с этим Хейзлом, никуда не пошла. Ну зачем, зачем, зачем?

Поднимаю глаза к потолку, втягиваю смешанный с ароматом цитрусового освежителя воздух уборной, прохладный, немного затхлый. На это Рождество я попрошу у Санты амнезию – она вылечит меня.

Боже, какая же я сентиментальная! Тушь сползла с ресниц, подводка оставила после себя разводы в виде полос на моих пальцах, когда я вытирала слёзы. Отрываю бумажное полотенце, смачиваю его водой и принимаюсь убирать следы своего падения. В это время раздаётся тихий стук в дверь.

– У тебя всё хорошо? – сквозь деревянную панель вопрошает его голос. Я не настолько долго здесь нахожусь, чтобы идти за мной, потому что́ это он?

– Мне немного не здоровится, – вру я в ответ, хотя мои слова не лишены правды. Мне на самом деле не здоровится уже около года после разрыва с ним.

Он на пару секунд смолкает. Думает, как поступить… потому что эта фраза была своего рода нашим «кодом», значение которого понимали только мы. И я лишь произнеся её вспомнила об этом.

А фраза эта означала только одно.

Моя рука потянулась к двери, отделявшей туалет от основного крыла уборной. Я повернула щеколду замка, медленно открыла дверь – он стоял в подёрнутом рассеянным светом уголке, своего рода холле посередине правого и левого крыла туалета, мужской и женской его части, его взгляд был обеспокоенным и сосредоточенным, словно искал причину моего «не здоровится», хотя в глубине души я знала, что ему глубоко всё равно на это, ведь он – социопат.

– Что случилось? – спрашивает он, стоя в дверном проёме. Отвожу глаза в сторону, красные от недавних слёз.