Я делаю еще один шаг ближе, когда его голос становится тише.

— Я подвел тебя. Подвел… ее.

Я тихо прислоняюсь головой к стене. Страдальческий вздох покидает его, звук настолько полон поражения, что у меня болит в груди.

— Я поклялся тебе, самому себе, что никогда не позволю ничему из этого коснуться ее. Я облажался.

Тишина, а затем:

— Он был прав, Трик. — Мои уши навострились, при упоминании имени моего отца. — Я никогда не буду… это никогда не будет мной.

Я выглядываю из-за угла, наблюдая, как Алек опускает лоб на столешницу.

— Как ты можешь в это верить? — Алек хихикает в свой телефон, но он сломан, разочарован. — Я надеюсь, что ты прав, потому что у меня нет другого выбора. — Внезапно Алек вскакивает со своего места, его хватка сжимается вокруг телефона. — Что именно ты мне хочешь сказать?

Очень медленно Алек поворачивается ко мне лицом. Он знал, что я слушаю.

— Ты просил меня подождать, — говорит он моему отцу, но его глаза прожигают меня насквозь. — Ты уверен? Потому что, как только я решусь на это, все будет кончено. Конец гребаной истории, выхода нет. И я говорю не только о себе.

Мой отец, должно быть, дал ему тот ответ, который он хочет, потому что неторопливая, предательская ухмылка расползается по его лицу.

— Я буду держать тебя в курсе, босс. — Он вешает трубку, не оборачиваясь, чтобы посмотреть, когда бросает телефон на стойку.

Одним быстрым движением Алек стягивает толстовку через голову и святой сукин сын.

Я не была готова к большему.

У него серьезно тело бойца UFC и чернила рок-звезды, и все это сочетается со шрамами пожарного. Он крепкий, высокий и подтянутый. Не массивный, но скроенный, как никто другой. Легкие ожоги, которые я не заметила в прошлый раз, покрывают край его шеи и талии, где его костюм, должно быть, не защитил его. Они довольно свежие, те, что на бедрах, все еще немного красные и агрессивные. Они ему хорошо подходят. У него на шее висит цепочка, идеально лежащая между грудными мышцами. Какой-то герб. Я смотрю на его пресс, и он смотрят на меня, насмехаясь над моей неспособностью прикоснуться к его мышцам.

Но хочу ли я прикоснуться …

Я делаю два шага ближе, и Алек смеется, мгновенно вытаскивая меня из тумана. Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Думаю, я наконец получил свой ответ.

— Какой ответ?

— О сегодняшнем утре. Если бы он трахнул тебя хорошо, если бы он вообще был способен на это, твое тело не умоляло бы меня.

Он облизывает губы, слегка наклоняя голову.

— Или, может быть, это было бы…

— Как ты думаешь, о чем именно я умоляю? — Спрашиваю я, наполовину надеясь, что он просветит меня, наполовину надеясь, что он уйдет, и не уверена, что всё это правильно.

— Больше, чем ты готова услышать, но, Оукли, — он проходит остаток пути ко мне, приближая свое разгоряченное тело всего на дюйм от моего, — приготовься, — предупреждает он.

Я сглатываю, облизывая губы. Боже, этот парень заставляет меня нервничать.

— Для чего?

Темные, опасные зеленые глаза завладевают моими.

— Приготовься к чему? — Я пытаюсь снова, мои слова слетают с его губ они так близко.

Слишком близко.

— Для меня, Оукли, — шепчет он, его глаза скользят по каждому дюйму моего лица, прежде чем вернуться ко мне. — Пришло время.

— Ты сумасшедший.

— Не-а, — не соглашается он, обходя меня. — Я просто человек на задании.

И он уходит.

После минуты тупого стояния, звук включенного душа возвращает меня к реальности.

Я врываюсь в свою комнату и набираю номер этого человека.

— Начинай говорить, — требую я, как только он отвечает на звонок.

Мой отец вздыхает.

— Оукли, милая, прекрати.

— Нет. Ни в коем случае. — Я падаю на кровать, усаживаясь по-индийски. — Я подумала, что это было странно, когда Алек внезапно вернулся в Blackline, в программу, которую я веду. Наверное, я сказала себе, что, возможно, ему нужна работа. Я не знаю. Но это? Здесь! Папа… какого черта? Как ты мог позволить Алеку остаться здесь со мной?

— Теперь, дорогая…

— Не надо сейчас, милый мой! Он груб и импульсивен, и он ненавидит меня! Я…

Я резко останавливаюсь, когда мой папа начинает смеяться как сумасшедший.

— Неужели? — Я невозмутима.

Он прекращает смеяться, прочищая горло.

— Оукли, послушай меня. Этот человек не смог бы возненавидеть тебя, даже если бы попытался. И, поверь мне… Он пытался.

— Он иррационален и… — Я ищу нужное слово, но не нахожу его.

— Он сильный и надежный, верный и бесстрашный.

— Надежный? Разве он не рассказывал тебе о своей первой ночи здесь?

— Да. Об этом…

Черт.

— Я настраиваю себя на разговор. — Зажмуриваюсь.

— Да, ты это сделала. Ты знаешь мои правила. Мне все равно, что тебе двадцать. Мой дом, а это значит, держи этого чертова парня подальше от своей комнаты!

Я вздыхаю, глядя в потолок.

— Ты не против, что Алек живет здесь, но Роуэн даже не может быть в моей комнате?

— Нет, он не может.

— Ты сумасшедший.

— Нет, я умный.

— Неважно.

— Назад к Алеку.

Я закатываю глаза.

— Я не хочу, чтобы он был здесь.

— Очень плохо. Он нужен тебе там.

— Что происходит, пап? Мы вообще будем говорить о взломе? Это уже второй случай! И это не считая случая в академии.

Он молчит несколько мгновений, прежде чем заговорить:

— Я провел большую часть твоей жизни, защищая тебя, малышка. Но я уже не так уверен, что смогу это сделать. Поговори с Алеком. Он поможет тебе понять.

— Папа…

— Знаешь ли ты одну вещь, достаточно сильную, чтобы преодолеть что угодно? Достаточно прочную, чтобы победить зло?

— Что?

— Любовь, Оукс. Любовь. Когда ты любишь кого-то, ты чувствуешь себя непобедимым. Ваша сила становится обоюдной, и вы подпитываете друг друга, пока, в конце концов, вас не остановить. — Я слышу его глубокий вдох. — Будь неудержима, Оукли.

— Папа, Роуэн и я…

— Это не из-за Роуэна. Этого никогда не было. Открой глаза, малышка. Пришло время.

— Пришло время.

Затем Алек выходит из-за угла, на нем серый спортивный костюм и еще одна рубашка с длинными рукавами, прикрывающая его тело.

— Это то же самое, что сказал мне Алек. — Я шмыгаю носом, мои глаза встречаются с его. — Что это значит?

— Он долго ждал. Найди в себе силы. Будь храброй, Оукс.

Слезы текут, мое сердце сокрушается по причинам, которые я не могу объяснить.

— Я люблю тебя, па.

— Я тоже тебя люблю. И, Оукли?

— Да?

— Я доверяю ему. Ты тоже должна.

Оукли

— Давай, Оукли, попробуй! — Роуэн хихикает, водя пластиковой ложкой перед моим лицом.

— Фу, нет! — Я смеюсь, отталкивая его руку. Затем я опускаю рукава на руки.

— Я думал, ты сказал, что она была подавлена, — дразнит друг и одноклассник Роуэна, Джио, толкая Роуэна в плечо.

Роуэн усмехается и снова смотрит на меня.

— Она такая и есть.

Он подмигивает, и я опускаю подбородок на колени. Мы сидим на заднем сиденье грузовика Роуэна во время ланча, и он со своими друзьями пытается уговорить меня попробовать какой-то суп, который они купили в азиатском фудтраке.

— Давай, Оук. Не делай из меня лжеца. Он подносит ложку к губам, медленно дуя на дымящийся суп.

Я опускаю взгляд, наблюдая, как его язык высовывается, чтобы проверить температуру, прежде чем он снова подносит его к моим губам. С глубоким вздохом я открываю, позволяя ему положить ложку мне в рот, пробуя на вкус, как он и просил. На мой вкус, он немного кисловатый, и текстура немного странная, но вместо того, чтобы сосредоточиться на вкусе, я ловлю себя на том, что смотрю на Роуэна. Его лоб слегка морщится, и эти янтарные глаза изучают мои.

Хотела бы я, чтобы он видел то, что вижу я, когда смотрю на него, какими бы замечательными мы были, если бы были чем-то большим. Для нас это было бы так просто.