Ее глаза блестят, когда она пятится к лифту. Она стоит там одна, тычет пальцем в кнопку, как всегда.

— На самом деле, когда ты так делаешь, быстрее он не приедет, — шепчу я, но двери уже закрыты.

Вики

— Послезавтра? — Карли безутешна, когда я говорю ей, что мы должны уехать. Ее глаза дико блестят. — Это мой первый год в старшей школе, — говорит она. — Мы не можем просто уехать!

— Мы должны.

— Но мы не можем! Пожалуйста…

— Мне так жаль.

Она сворачивается калачиком на нашем потрепанном маленьком зеленом диванчике.

— И наш спектакль скоро состоится. И Бесс… О, боже мой, я никогда больше не увижу Бесс!

— Ты увидишь ее снова.

Я надеюсь. Я думаю. Я обхватываю себя руками.

— Все мои друзья. Вся наша жизнь. Если я брошу школу, меня никогда не примут назад.

— Я знаю, детка.

— Разве нет какого-нибудь другого способа? Должен быть! Ты всегда что-нибудь придумываешь. Ты всегда так делаешь.

Надежда в ее глазах убивает меня.

— Я думала об этом долго и упорно. Это лучшее, что я могу для нас сделать.

Она откидывается на спинку стула, вяло уставившись в потолок.

Я подвожу ее. Я пыталась взвалить на себя слишком много. Я попыталась подлететь слишком близко к солнцу и сгорела. Я стираю мысли о Генри. Возможно, он и звонит, но я давно заблокировала его.

— Все наши вещи, — говорит Карли.

Больше всего на свете мне хочется заключить ее в объятия, обнять так, как мне на самом деле хотелось бы, чтобы обняли меня, но она не в настроении.

— Мне жаль.

— Что, если я закончу семестр, живя у Бесс? И когда, может быть, все это утихнет…

— Подумай, Карли. Денни проболтается. Он живет, чтобы сделать мою жизнь несчастной. Или как-то это выплывет наружу — слишком много людей знают. И мама услышит. Она захочет, чтобы ты вернулась. Особенно, если она пронюхает о деньгах — то захочет тебя вернуть и придумает, как это сделать.

— Она наркоманка! Она даже не подала заявление о пропаже без вести. Разве они не увидят этого?

— Она твоя мать, а я Вонда — вот что они увидят. Они вернут тебя ей. Ты покидаешь Нью-Йорк со мной или с ней. Ты же знаешь, со мной гораздо веселее.

Она берет в руки ярко-зеленый шарф, и с ее губ срывается тихое рыдание. В глубине души она знает, что я права. Она была маленькой, но она помнит страшных парней, и они все еще там. Мы знаем это, потому что тайно следим за мамой на Facebook. Мы видим ее фотографии, большинство из которых сделаны внутри баров или в чьей-то убогой гостиной.

Я опускаюсь рядом с ней.

— На эти деньги мы можем отправиться во многие места. Куда ты хочешь поехать?

— Никуда. Мне не хочется никуда уезжать.

— Мне тоже, — говорю я. Я в отчаянии оглядываюсь по сторонам. Если не считать дивана, мебель не наша, но за эти годы мы собрали много маленьких сокровищ. Мы упорно боролись и создали свою жизнь.

— Мы никогда больше не увидим грустных мимов или яростного защитника.

— Я знаю, — я положила руку ей на предплечье. — Давай подумаем о классном месте, куда ты могла бы пойти, чтобы продолжить свое театральное образование.

Мы идем за мороженым с дурацким количеством конфет, по пути проходя мимо грустных мимов. Мы обнимаем их, и наши щеки покрываются белой краской.

Мы обсуждаем планы в кафе-мороженом. Я предпочитаю Лос-Анджелес, но место должно быть за границей. Я поговорила со своим знакомым по поводу сверхдорогих поддельных удостоверений личности. Он считает, что может получить зарубежные рабочие визы под разными именами.

Мы останавливаемся на Лондоне. Там имеется театральная сцена, на которой Карли сможет себя реализовать. И это такой же большой город, как и Нью-Йорк. Место, где можно заблудиться.

Мы ищем арендованное жилье от собственника на наших телефонах, и когда мы находим один вариант, то платим случайному соседу, чтобы он организовал все. Таким образом, мы не оставим следов.

Мы как можно скорее отправимся в отель в аэропорту и оттуда организуем остальную часть переезда. Важно не оставлять следов, потому что, если история обо мне, Смакерсе и компании всплывет, внимание СМИ будет безжалостным.

Бретт, кажется, думает, что он сдержал Денни, но он не знает этого куска дерьма так, как я.

Я оставляю Карли у нас дома, упаковывать коробки для отправки. Ее одноклассница с мамой берут на себя нашу работу по присмотру за попугаем, потому что такие места с домашними животными в Верхнем Вест-Сайде долго не простаивают. Карли собирается познакомить их с Бадди и показать им, как все это происходит.

Я отправляюсь на встречу с Латришей в студию. Когда я добираюсь туда, на улице темно. Я думала, что мне будет грустно, когда я войду в это место, но я чувствую странную гордость. Место и обитатели этого района сделали мою жизнь лучше. Они стали мне семьей тогда, когда у меня ее не было. Я брожу вокруг, просто общаясь с людьми в последний раз, не устраивая большого драматического прощания.

Брон из кузницы угощает меня пивом и говорит, что мой заказ будет готов через неделю. Я говорю ему, что знаю, что это будет потрясающе.

Конечно, я говорю Латрише, что уезжаю. Она понимает из-за чего проблема. Она думает, что это из-за Генри. Я заверяю ее, что это не так. Она хочет спасти нас, поместить в свое здание с высокой степенью безопасности, окружить фургонами. В этом смысле она настоящая Жанна д'Арк.

— Ты была такой хорошей подругой, — говорю я. — Поверь мне. Так будет лучше. Возможно, надвигается шторм.

Я заставляю ее подойти ко мне и посмотреть на мои ящики с инструментами, чтобы узнать, есть ли какие-нибудь инструменты, которые она захочет забрать. У меня имеется несколько отличных, которые она может использовать для инкрустаций и тонкой работы.

— Мне это не нравится, — говорит она. — Ты собирала их годами. Ты должна их забрать.

— Я лечу в самолете с собакой и подростком. Я не могу взять свои инструменты.

— Как ты собираешься делать украшения?

Я сглатываю:

— Я разберусь с этим.

— Я забираю их все, — заявляет она со слезами на глазах. — И я сохраню их для тебя, когда ты вернешься. Твое место здесь.

Это так мило, но в глубине души я думаю: Ты не знаешь о Вонде.

На обратном пути я еду на такси по Центральному парку мимо здания Генри. Я заставляю его остановиться на другой стороне улицы и смотрю, желая мельком увидеть его. На кухне горит свет.

Генри там? Он что-то празднует?

Я не притворялся.

Я была бы дурой, если бы поверила в это. Он живет ради этой компании. Он защищает то, что принадлежит ему.

Я не притворялся. Мы справимся с этим, Вики.

Я сижу там и позволяю себе погрузиться в ощущение правдивости его слов, словно примерка шикарного и красивого пальто, которое никогда не сможешь себе позволить, но захочешь ощутить его на себе, и на секунду, вероятно, даже поверишь.

И это так приятно.

Один месяц спустя

Генри

Сейчас три двадцать две утра, и я лежу в постели, думая о ней. Скучая о ней.

Я строю много жилых проектов, создаю много домов для людей, но дом, который я нашел с Вики, превзошел все, о чем даже я мог мечтать.

Теперь это развалины.

И не из тех крутых, которые можно превратить в мебель. Они токсичны и искажены невыносимой потерей, не говоря о гневе на самого себя.

И каждый раз, когда я вижу грифона или то мороженое, которое она любит, или мимов, или сотню других глупостей, эта куча обломков становится все больше. И каждый раз, когда у меня возникает желание рассказать ей какую-нибудь интересную новость или забавное осознание, я вспоминаю, что не могу.