Она встает.

— Эй! — она подходит и чешет маленькую головку Смакерса. — Мы не ждали вас, ребята.

— Где все? — спршиваю я.

— В Куинсе, — произносит она таким тоном, как будто спрашивает, где еще они могут быть? — «Десятка».

— Что-то происходит?

— Экстренное собрание? — ее лицо бледнеет. — Ты не знаешь?

— Нет.

— Они вели себя так, как будто ты знала. Я предположила, что ты не хочешь приходить. Это экстренное собрание.

Я выпрямляюсь, не зная, что и думать.

— Хорошо, давай возьмем машину.

Пять минут спустя Эйприл, Смакерс и я едем на заднем сиденье лимузина.

У Эйприл на коленях Смакерс.

— Все произошло быстро, — говорит Эйприл. — Проект находится под угрозой срыва. Все плохо.

— Что случилось?

— «Дартфорд и сыновья». Они — хвастуны. Разработчики — полные придурки.

— Это я слышала. Что они сделали?

Она рассеянно играет со Смакерсом.

— Тут такое дело с проектом «Десятка»: если Локк поделится совладельцами граничащих земель о планах до того, как они скупят всю недвижимость, информация просочится, и конкурент приобретет один ключевой участок и будет держать в качестве залога. «Дартфорд и сыновья» печально известны этим.

— Значит, Дартфорд приобрел много в центре «Десятки»?

— Нет, мы только что закрыли последнюю сделку, так что братья Дартфорд не могут разрушить ее таким образом. Вместо этого они настроили владельцев соседних участков против. Вели себя так, будто Локк делал что-то тайно. Они заставят представителя совета наложить вето на проект, сделать землю бесполезной, а затем попытаться проложить трассу.

— Кому нужна трасса в их районе? — спрашиваю я.

— Никому, но братья Дартфорд будут подкупать и лгать, чтобы продвинуть свой проект. Они пересекают границы, что для большинства людей кажется немыслимым.

Конечно же, когда мы подъезжаем к общественному центру, там стоит красный грузовик с надписью «Дартфорд и сыновья» на боку.

Я открываю дверь, и мы входим в прохладный вестибюль с множеством досок объявлений и расставленными повсюду стульями. Один коридор ведет налево, а другой — направо. С правой стороны мы слышим крики.

Мы входим в конференц-зал, который оказывается небольшим спортивным залом, набитым таким количеством людей, что все они не могут поместиться на стульях, поэтому они толпятся по углам. Мы стоим у двери, позади всего этого. Я прячу Смакерса.

Люди кажутся недовольными.

Из-за Генри.

Он стоит перед ними, рукава закатаны, галстук ослаблен. На экране позади него изображение в PowerPoint — архитектурный чертеж, схематический и с акварельными штрихами.

Я узнаю в нем художественную версию «Десятки».

Он рассказывает о проекте. Как они собираются обеззараживать это место. Его видение пешеходного моста. Резиденции вдоль воды. Удивительно видеть его в рабочем режиме — увлеченным тем, что он любит. Полным огня.

Он замечает меня в толпе, останавливает на мне свой пристальный взгляд, и я ощущаю тепло даже с такого расстояния.

Он начинает медленно идти с микрофоном, будучи мастером-оратором, каким он и является, супер-горячим Юлием Цезарем. Он движется по краю толпы, не сводя с меня глаз, как будто мы единственные в комнате.

У меня начинает кружиться голова.

Один из разгневанных владельцев соседних участков встает и начинает критиковать то, что стены выходят прямо на тротуар, не оставляя места для зелени.

Генри отвечает ему, все еще приближаясь ко мне. Я выпрямляюсь, чувствуя себя девственницей, связанной и готовой принести себя в жертву архитектору-миллиардеру, который может вырезать грифона из бальсавого дерева. Готовая к тому, что он опустошит и разорвет меня на части.

В целом, неплохое чувство.

Он останавливается передо мной. Мое сердце колотится. Он опускает микрофон. Вполголоса говорит:

— Привет.

Я сглатываю, ошеломленная тем эффектом, который он оказывает на меня, тем, как сильно я по нему скучала.

— Привет, — произношу я.

Он поворачивается обратно к комнате, обращаясь к другому возражателю, двигаясь дальше, как будто его интересует только их разговор, но он думает только обо мне. Я понимаю это, когда он останавливается и поворачивается, встречая мой взгляд.

Он защищает проект, хотя это совсем не то, чего он когда-либо хотел. Это глупый замысел Калеба, но Генри будет его отстаивать.

Все больше разгневанных людей повышают свои голоса.

— Эти парни — Дартфордские саженцы, — шепчет Эйприл. — Посажены в аудитории, чтобы потопить этот проект. Они будут жаловаться на количество зелени, которая всегда сплачивает людей. И они будут жаловаться на отсутствие общественного мнения, которого они, на самом деле, получили бы больше с Локком.

Люди сердито переговариваются, доводя друг друга до исступления.

У меня начинает кружиться голова: точно так же было, когда все меня ненавидели. Так много гнева.

— Это плохо, — шепчу я.

— Так и есть. Как только эти придурки проголосуют «против», они подкупят нескольких членов совета и введут в действие свою трассу. Но мы не можем точно этого сказать, потому что это еще не произошло. Как только все будет сделано, будет слишком поздно. Скажем так, у них есть связи.

Два брата Дартфорд начинают критиковать Локка за то, что он разрушает их видение бульдозером, как будто они белые рыцари, едущие спасать окрестности. Все это так неправильно.

— Ложь, — шепчет Эйприл. — Их девизом должно быть то, что делать неправильные вещи — это правильно.

Все хотят покричать, как в те дни, когда мое имя было популярной темой в Твиттере. Я вытираю вспотевшие ладони о юбку, чувствуя желание убежать.

Я не вернулась в Дирвилл.

Смакерс начинает нервничать. Я вытаскиваю его из переноски и держу, пока Бретт поднимается на сцену и противостоит мужчине.

— Один вопрос — вам платит «Дартфорд и сыновья»?

Мужчина отшатывается. Бретт наступает. У Бретта нет харизмы Генри. Все больше людей кричат. Сейчас звучат обвинения. Эйприл выглядит опустошенной.

— Почему они слушают этих придурков? — спрашиваю я.

Некоторое время она не отвечает. Я подозреваю, что она готова расплакаться.

— В комнате больше не осталось поддерживающих проект, — наконец говорит она. — «Дартфорд и сыновья» официально топят «Десятку», — она закрывает глаза. — Эти владельцы соседних участков собираются облажаться. А на следующей неделе у Генри день рождения, и все, что он получит, — это окончательное уничтожение проекта…

Я не слушаю. Генри смотрит на меня с улыбкой. Я наклоняю голову, демонстрируя сочувствие, сопереживание. Я вижу, как это происходит, после того как Дартфордские парни прослеживают направление его взгляда.

— О, прекрасно, — говорит самый энергичный из них. — Это та самая собака? Новый владелец «Locke Worldwide»?

— Нет, нет, нет, нет, — говорит Эйприл себе под нос. — Черт.

Хвастливый Дартфордский парень проталкивается ко мне сквозь толпу, дерзко и сердито, с микрофоном в руках.

Я крепко сжимаю Смакерса, пульс грохочет у меня в ушах.

Что ты можешь сказать в свое оправдание, Вонда? Тебе не стыдно за себя, Вонда?

Теперь все смотрят на меня. Моя кожа становится липкой. Ненависть — это рука, сжимающая мои легкие.

Дартфордский парень останавливается передо мной с самодовольным выражением лица.

— Скажите мне, — говорит он, обращаясь к толпе, — можете ли вы доверять компании, возглавляемой собакой? — он поворачивается ко мне. — Ты сторож собаки? Тебе не кажется, что это немного опрометчиво для рекламного трюка? Буквально передать управление компанией собаке и ее сторожу? Этот пес юридически контролирует всю фирму, не так ли? Эта собака могла бы продать компанию за доллар ребенку на улице. Это заслуживающий доверия ход?

Он направляет на меня микрофон, более грозный, чем заряженный пистолет.

Я замечаю Генри в другом конце комнаты, проталкивающегося сквозь толпу людей, пытающегося добраться до меня. Ярость в его глазах. Он кричит: