Николай Ильич некоторое время задумчиво помолчал.

— Стало быть, двое. Не уловил я этого раньше. Ваша правда.

— Что-то непонятно еще? — спросил его председательствующий.

— Да нет, вроде все понятно. Но как-то не верится. Уж больно уверенно говорила Прохорова о том, что выскочили из вагона двое и убежали. А тут еще Коркин оказался на этом месте. Голову можно сломать.

— Не надо ломать голову, — сказал, закуривая, председательствующий. — Она еще нам пригодится. Вы не первый раз заседателем, знаете, как много иногда приходится думать, прежде чем решить дело.

— Это точно. Это правда. Мне бы одному в этом деле ни за что не разобраться.

— Давайте разберемся все вместе. И так, чтоб все было ясно. — Председательствующий стряхнул с сигареты пепел. — Вы помните, я спрашивал Прохорову, видела ли она у вагона Тихомирова? Она ответила, что не видела. Так? Но ведь Тихомиров был у вагона, и был именно в тот момент, когда воры выпрыгивали из вагона. Так?

Об этом говорит сам Тихомиров и это подтверждает Семенов. Так? Следовательно, Прохорова видела Тихомирова одновременно с ворами и приняла его за вора. Так? Это и не удивительно. Дело происходило вечером, около восьми часов, а в октябре в это время уже темно. Горели фонари, но та сторона, вагона, где находились воры и Тихомиров, была в тени. Прохорова видела только силуэты людей, как она сама говорит — это записано в протоколе, вот, можете прочитать, — «видела тени». Теперь понятно?

— Да, вот теперь все понятно, — согласно подтвердили мы с Николаем Ильичом.

— Ну, а дальше все понятно? — спросил председательствующий, обращаясь к нему.

— Вроде все. Потом заведующая складом Прохорова сообщила о краже дежурному администратору Огородниковой, было это уже около десяти часов вечера. Та пошла посмотреть место происшествия. Когда она обходила угол вагона, то лицом к лицу столкнулась с мужчиной, который нес на плече полутушу свинины. Она схватила его за рукав и сказала, чтобы он положил мясо на место. Тот бросил мясо и побежал. Она пыталась его удержать, но он вырвался. Догнать его Огородникова не смогла. На следующий день она опознала Коркина.

— Все правильно, — сказал председательствующий. — Это и был Коркин. Свидетели, которых привлек защитник, показывают, что Коркин вышел из дому в 9 часов вечера. До этого времени у них в квартире находились гости. Стало быть…

— Коркин к краже не причастен, — продолжал я, — он случайно оказался у пакгауза, увидел лежащую на земле полутушу и взял ее. Подумал, что она испорчена. Поэтому ее выбросили. Решил скормить ее собаке. Так он объяснил свое поведение. И нет оснований ему не верить.

— Ну, кажется, теперь всем все ясно, — подытожил председательствующий.

— Остается решить вопрос о квалификации действий Ивакина и Куштейко и определить им меру наказания. Как вы думаете, правильно ли квалифицированы их действия следователем и прокурором? — обратился к нам председательствующий.

— Я думаю, что правильно, — ответил ему Николай Ильич. — Я внимательно изучил дело еще до слушания его в процессе, смотрел закон и думаю, что все правильно. Надо согласиться с прокурором.

— Ну, что ж, тогда так и запишем, — сказал председательствующий и начал писать приговор.

Через некоторое время он прочитал вслух приговор. Все было записано правильно. Мы подписали документ. Председательствующий открыл дверь и попросил секретаря судебного заседания приглашать всех в зал и сообщить конвою, чтобы привели арестованных для оглашения приговора.

Молодой следователь, Петр Петрович Постатейкин, готовился к допросу своего первого свидетеля. Он проверил авторучку, положил на стол бланки протоколов, Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы. Ему показалось этого мало. Он сходил в соседней кабинет, взял там комментированный Уголовно-процессуальный кодекс и тоже положил его перед собой. Теперь он чувствовал себя во всеоружии.

И вот первый свидетель — худенький, небольшого роста пожилой мужчина скромно сидит на уголке стула и мнет в руках шапку.

— Значит, вы — Иванов Федор Степанович из деревни Васино. Ну, так что у вас случилось в деревне Васино, товарищ Иванов?

Свидетель внимательно посмотрел на следователя, почесал затылок и, видимо, не понимая, о чем идет речь, спросил:

— Как что случилось? Когда?

— Ну, допустим, позавчера, то есть 10 апреля, — спокойно пояснил Постатейкин.

— А где?

— В вашей деревне.

— A-а, в нашей деревне… — Свидетель напряженно думал. — В нашей деревне… Стрелка сдохла.

— Что за Стрелка? — не понял следователь.

— Корова сементальской породы. Ничего не могли сделать. И ветеринар был сементальской породы, да.

— Что за сементальская порода?

— О, это всем породам порода! Знаете, сколько она молока давала? Ого-о! — Свидетель покачал головой. — За нее и трех простых коров отдать не жалко.

— А что с ней случилось? — сам не понимая, зачем, спросил Постатейкин.

— Растелиться не могла, — пояснил свидетель. — Телок-то, понимаешь, ничего, живой, а она-то того, околела.

— Ну и что?

— Как ну и что? Лучшая, почитай, в районе корова сдохла, а вы — ну и что. Да от этой коровы можно было племенное стадо создать…

— А мне это зачем? Мне-то зачем все это знать? — волнуясь, спросил следователь.

— А я откуда знаю? Вы спрашиваете, я отвечаю.

— Я не об этом вас спрашиваю, не об этом.

— А об чем?

— Что у вас в деревне случилось 10 апреля на главной улице?

— А у нас в деревне всего одна улица.

— Ну, на единственной улице вашей деревни.

— А… Столб у нас упал. Давно бригадиру говорили, чтобы сменил, ему все некогда. И то правда, работы много осенью бывает. Урожай хороший в этом году, запарились, пока все убрали.

— Это о чем вы опять? — подозрительно глядя на свидетеля, спросил Постатейкин.

— Как об чем? Столб упал.

— Какой столб?

— Радио на нем висело, изоляторы всякие, провода… Ничего, аккуратно упал. Сказывают, курицу чуть не пришиб. Так она с перепугу петухом запела.

— Послушайте, при чем здесь петух?

— Какой петух? Никакого петуха, — обиделся свидетель. — Курица-то — как петух…

— Ну, знаете, — необычайно тихо проговорил Постатейкин, в упор глядя на свидетеля, — хватит с меня ваших баек.

— Каких баек! — возмутился Иванов. — Ты что, товарищ следователь, от волнения он перешел на ты, — сам вызвал, сам спрашивает, я все, как есть, отвечаю, и он же недоволен. В таком разе я вообще ничего говорить не буду.

— Хватит, антракт, — вставая из-за стола, сказал Постатейкин.

— Какой еще антракт? — недоуменно глядя на следователя, произнес свидетель. — Мне и без него неплохо.

— Покурить хочешь? — наклоняясь к нему, спросил Постатейкин.

— Ну, — настороженно ответил свидетель.

— Вот и иди, покури, а потом продолжим разговор.

Свидетель встал со стула и с выражением явного недоумения на лице вышел из кабинета. Постатейкин продолжал стоять, держась обеими руками за спинку стула.

Через некоторое время он открыл дверь.

— Как отдохнули, товарищ Иванов?

— Ничего, не жалуемся.

— Покурили? — спокойно спросил Постатейкин.

— А я некурящий.

— Зачем же вы выходили в коридор?

— А Бог его знает. Вам лучше знать, раз выпроводили. Ну, долго еще? Дела у меня.

— У каждого свои заботы, — вздохнул Постатейкин. — Скажите, Иванов, в вашей деревне сарай, который расположен рядом с магазином, горел?

— Так это неу нас.

— Как не у вас? А где же?

— Так это в другой деревне, в Большом Васине. А мы из Малого Васина. У нас в деревне столб упал и корова того.

— Хватит про корову, Иванов. Расскажите о пожаре.

— А что рассказывать-то?

— Как что? Что видели.

— Огонь видел. Отродясь такого полымя не встречал. В сарае-то, сказывают, продавец олифу и краски держал. Так, знаете, как они горели, аж гул стоял.