— Нарезные хоть?
— Армейские нет. Пока.
— У меня есть дедушкин Кольт, — сказал Никса. — Ему сам Сэмюэл Кольт подарил, когда был в России.
— Дашь пострелять?
— Конечно.
— А чего не закупили Кольты? — поинтересовался Саша.
— Закупили, — сказал Зиновьев. — Несколько сотен штук.
— На всю русскую армию? — спросил Саша.
— При Николае Павловиче ими награждали на стрелковых соревнованиях, — сказал гувернер.
— На большее денег не хватило? — спросил Саша.
— Да, — сказал Николай Васильевич, — но сейчас есть и получше. У французов неплохой пистолет. Лефоше. Может быть, его примут.
— А на Дворец-коттедж хватило, — заметил Саша. — И на Фермерский хватило. А армия воюет дульнозарядным гладкоствольным дерьмом.
— Александр Александрович! — повысил голос Зиновьев. — Выбирайте выражения.
— Да, конечно, — сказал Саша. — Извините. Дульнозарядным гладкоствольным металлоломом. Просто зла не хватает.
— Вы живете в этом Фермерском дворце, — сказал Зиновьев.
— Я могу и в палатке. Проверено.
— Если вы интересуетесь оружием, у дяди Григория Федоровича Ивана Гогеля есть «Наставление об огнестрельном оружии», — сказал Николай Васильевич. — Стоит почитать.
— А оно еще актуально? — спросил Саша.
— В большой степени.
— Приносите, буду рад.
Саша почти не предал значения преждевременному отъезду Гогеля. А сейчас вдруг что-то кольнуло. Что он будет там проверять?
Прежде всего Саша вспомнил про дневник. Да, нет… Ничего ни секретного, ни крамольного он туда не писал. Зато где-то в том же ящике, остался сложенный вчетверо список произведений для курса «Запрещенные шедевры русской литературы», который он так и не прочитал Никсе по причине отсутствия источников.
Как бы его не нашли…
Дома на столе его ждало письмо от Фребелиусов и Володька с бесконечными расспросами про лагерь и кадетов.
Только рассказав все в подробностях про стрельбы и ночные маневры, Саша смог добраться до письма.
Каретные мастера писали, что велосипед подобной модели в принципе сделать можно, хотя в России производства велосипедов нет, все импортируются из Англии, и даже они без цепной передачи.
Насчет шин идея интересная.
«Производства резины в России нет, — писали Фребелиусы, — но можно заказать на предприятии Чарльза Гудьира в Североамериканских штатах. Мы можем ему написать».
Фамилия была смутно знакома. Гудьир? Ну, конечно! Тоже мне знаток английского!
Goodyear!
«Обойдется, — писали немцы, — (только для вас из любви к семье ГОСУДАРЯ и бесконечной преданности) всего в 350 рублей».
Без шин.
Цену любви и преданности Саша уже помнил по торгу с академиком Тихобразовым.
Но 350 рублей! Он же просил не отливать из золота!
Наличных средств было 2 рубля 40 копеек.
— Ты что такой грустный? — спросил Володька. — Что там тебе написали?
— Поминаешь, я придумал классную штуку: для Никсы, для тебя и для меня. Но это гады хотят 350 рублей!
— У папá можно попросить, — сказал Володька.
Папá он уже кидал идею про велосипед: ни слуху, ни духу. Вообще, папá — это тяжелая артиллерия. Ресурс особо ценный, подлежащий использованию в последнюю очередь.
Но в одном братец прав. Конечно, надо не впадать в отчаяние, а изыскивать возможности.
Если денег нет, их можно:
Попросить;
Занять;
Продать что-нибудь ненужное;
Накопить;
Заработать;
Украсть.
То есть последнее нельзя, конечно.
По поводу заработать была некоторая надежда на совместное с Ильей Андреевичем предприятие по производству фонариков и шампуня, но Саша пока ждал доходов рублей в десять по максимуму, и собирался по большей части вложить их в производство. Ну, за год можно накопить. При условии расширения предприятия. По оптимистическим оценкам.
Заработать тоже можно. Уроками математики, уроками английского, переводами с английского на русский и обратно. Саша подумал, что даже найдет клиентов. Но папá — сто процентов не поймет!
Уроков не поймет. А переводы можно не афишировать. Правда, платят за них всегда копейки.
По поводу попросить, ресурс Елены Павловны Саша счел временно исчерпанным. Но оставался дядя Костя.
И Саша сел за письмо.
Изложил дяде Косте проблему велосипеда. Приложил чертежи, рассказал про шину и американца Гудьира. Не купить ли у него лицензию на производство? Или может быть сагитировать открыть в России филиал? Что он сейчас производит?
Спросил, не нужно ли что-нибудь перевести для «Морского сборника» с английского или на английский. Ну, попрактиковаться.
И как там вообще с публикациями? Обещали вроде.
И отправил письмо с лакеем.
Насчет продать что-нибудь ненужное…
Саша вспомнил про Никсов портсигар, который сунул в ящик тумбочки под книги и бумаги и благополучно забыл о нем. Продать его было не так-то просто. Проще отнести в ломбард. В Петергофе наверняка есть, этого добра хватает всегда и везде, во все времена. Но для этого надо кого-то посвятить в предприятие, не самому же идти. Да и обещал себе тратить деньги за портсигар исключительно на лечение Никсы.
Кажется, тревога с его простудой оказалась ложной. Или Саша просто вовремя принял меры.
Ему остро захотелось убедиться в том, что портсигар на месте.
Ни Гогеля, ни Зиновьева рядом не было, что казалось несколько странным, но, мало ли, устали престарелые генералы.
И Саша встал, подошел к ящику и открыл его. Порылся в содержимым. Книги были на месте. Причем даже «Путешествие из Петербурга в Москву». Саша обругал себя за то, что оставил его почти на видном месте. Под матрасом надо такие вещи хранить.
Впрочем, если бы его нашли под матрасом — точно бы что-то заподозрили. А так: путевые заметки и путевые заметки. Чтобы всполошиться, надо знать, что это.
Между обложкой и последней страницей был вложен список запрещенной литературы. Тоже на месте! Вот где он, оказывается.
А вот портсигара не было.
Первое, что пришло Саше в голову: кто-то из слуг поживился. Умно, чего уж! Заявить о краже было совершенно невозможно.
— Ты что-то потерял? — спросил Володька.
— Нет, все в порядке… а ты ничего интересного не находил?
— Вот еще! — сказал брат и насупился.
— Ладно извини, — проговорил Саша.
За дверь послышались шаги, и в комнату вошли Зиновьев, Гогель и еще один военный, гораздо младше двух первых. Этот третий выглядел лет на тридцать пять и погоны имел полковничьи. Чины Саша уже научился различать.
Зиновьев поймал Сашин взгляд и представил:
— Это Казнаков Николай Геннадиевич. Не помните, Александр Александрович?
Казнаков состоял при Володе, и Саша с ним до сих пор не пересекался.
Сферы ответственности воспитателей разделялись примерно так: Зиновьев — за Никсу и за всех, Гогель — за Сашу и в случае необходимости за остальных, а Казнаков — за Володю и на подхвате.
— Я о вас много слышал, — сказал Саша Казнакову.
То, что он слышал, Саша предпочел не цитировать. Володька Казнакова не любил. Не то, чтобы Николай Геннадиевич был совсем зверь. С великими князьями не позверствуешь. Но был строг, раздражителен и любил распекать за лень.
Так что Володька бешено завидовал старшему брату потому, что при Саше состоял добрый Гогель.
И вот теперь Саша с любопытством и даже отчасти бесцеремонно разглядывал нового гувернера. Казнаков был небольшого роста, но, в отличие от простоватого Гогеля, весьма симпатичен, даже красив. Нос имел прямой и тонкий, высокий лоб, не слишком пышные, зато не седые усы, слегка волнистые каштановые волосы и проницательные умные глаза.
— Владимир Александрович, — позвал Казнаков. — Пойдемте, погуляем! У Александра Александровича важный разговор.
Тон, которым это было сказано, Саше страшно не понравился.
Глава 13
— Садитесь, Александр Александрович! — сказал Зиновьев. — Нам надо поговорить.
