— Папá сложно, потому что он не знает, кого у него сколько, — сказал Саша. — Вроде общество за прогресс, а создали губернские комитеты — о-па, а там одни крепостники. А в парламенте все видно. Сорок процентов, скажем, консерваторов, сорок — либералов, а этих ужасных социалистов — вообще, всего двадцать. Но они злые, молодые, активные — так что все равно придется считаться.

— Чтобы парламент был голосом общества, а не мнением меньшинства, надо, чтобы это обеспечивал избирательный закон, — заметил Чичерин.

— Подписываюсь под каждым словом, — сказал Саша. — Фейковый парламент никому не нужен.

— Фейковый? — переспросил Борис Николаевич.

— Декоративный, обманный, фальшивый, — пояснил Саша. — Никого на самом деле не представляющий. Много таких будет. Ну, я в книге, которую обещал, про 150 лет, напишу обязательно. Может быть, даже в отдельной главе: «Имитационная демократия».

Саша попытался отпить чаю, но он предательски кончился.

— Я, кстати, хватил, конечно, когда сказал, что имитация народного представительства никому не нужна, — продолжил Саша. — Она нужна скатывающейся в авторитаризм власти для дискредитации идеи парламентаризма. Вот, мол, сидят эти ваши депутаты, деньги получают, ничего не делают и принимают абсолютно все безумные законы, которые им спускает власть. Зачем этих дармоедов кормить? Может лучше сэкономить и обойтись вовсе без парламента?

— Лучше обойтись с самого начала, — заметил Милютин. — Сейчас это не главное.

— Сейчас не главное, согласен, — кивнул Саша. — Но скоро будет главным. Представьте себе избирательный закон, из которого выкинуты целые группы населения со своими интересами. Женщины, например. Или какие-нибудь сектанты. Или носители определенных политических взглядов. Все! Информация, которая еще просачивается в правительство, уже порядком искажена. Если нет парламента — искажена еще больше. А если нет ни свободы печати, ни свободы собраний, ни свободы слова — искажена абсолютно. Потому что ни одно самое лучшее третье отделение объективной информации не даст, поскольку они чиновники, и им нужно угодить государю.

— Не все чиновники таковы, — возразил Милютин.

— И много таких, как вы? — поинтересовался Саша.

Милютин скромно улыбнулся.

— Вот именно, — сказал Саша. — Поэтому в полностью бюрократической системе качество принятия решений катастрофически падает. Примерно, как в последние годы правления дедушки. При всем моем к нему уважении. Это же надо поссориться со всем миром и развязать войну! Думаю, если бы он получал информацию не только от спецслужб и полиции, и понимал страну, которой правит, многих бед можно было бы избежать.

— Спецслужб? — переспросил Кавелин.

— Специальных служб, — пояснил Саша. — Третьего отделения и разведки.

— Лучше уж честное самодержавие, чем несостоятельное народное представительство, — сказал Чичерин.

— А по мне так лучше быть богатым и здоровым, — усмехнулся Саша. — Состоятельное народное представительство плюс честное и ответственное правительство.

— И как к этому прийти? — спросил Милютин.

— С первого шага. Да, эта дорога в тысячу миль.

— Итак, Александр Александрович, как называется ваша партия? — спросил Никса.

Саша встал.

— Конституционные демократы, государь, — сказал он. — Иначе «Партия народной свободы». А рядом, еще левее, должны быть социал-демократы. Но у их лидера дела в Лондоне.

Никса взглянул на Кавелина.

— Константин Дмитриевич?

Кавелин посмотрел на Милютина.

— Нас до сих «друзьями „Колокола“» называли, — сказал он. — Но Александр Иванович у нас теперь на противоположной стороне. И слава Богу!

— Еще «партией петербургского прогресса», — заметил Кавелин.

— О! — сказал Саша. — Все, пропечатано! «Партия прогресса» — это отлично!

— Угу! — улыбнулся Никса. — Справа — «Партия прогресса», слева — «Партия народной свободы». Какой будет первый шаг, Александр Александрович?

— Наш товарищ по левому блоку, господин Герцен, меня спрашивал, нужны ли мне золотые орешки с изумрудами, чтобы не было изб, а были одни палаты. Нет, обойдусь. Я даже в госбюджет постараюсь не залезать. Понадобится всего несколько системных решений. Первое: защита собственности. Только, если собственность не может быть отнята произвольно, есть смысл на нее работать.

— Государь тоже не может отобрать собственность? — поинтересовался Никса.

— Государь прежде всего, — сказал Саша. — С разбойниками и мошенниками мы и сами справимся. Второе: развитие промышленности. Точнее всяческая поддержка частной инициативы и промышленных предприятий. Сельское хозяйство — это хорошо, но не за ним будущее.

— Рост промышленности ведет к росту революционных настроений, — заметил Зиновьев.

— Я знаю, — парировал Саша. — Но искусственное сдерживание этого роста ведет к поражениям в войнах. Против роста революционных настроений есть другие лекарства, с меньшим числом побочных эффектов. Поэтому третье: всеобщее образование. Начальное — бесплатно, для всех. Среднее пока для талантливых или имеющих возможность платить, высшее — для самых талантливых или платежеспособных.

— И из каких средств вы собираетесь оплачивать обучение талантливым и самым талантливым, не залезая в казну? — поинтересовался Милютин.

— Есть несколько источников, — сказал Саша. — Во-первых, и в гимназиях, и в университетах могут быть коммерческие места, за счет которых и можно оплачивать обучение талантливым. Во-вторых, благотворительные фонды. Скажем, мечтает какая-то дама, чтобы было побольше женщин-врачей и основывает фонд, скажем «Женское образование». Туда жертвуют деньги другие дамы, а может, и не только дамы, деньги фонда пускают в оборот, а на проценты выдают стипендии студенткам.

— Студенткам? — переспросил Зиновьев.

— Да, а что? — удивился Саша.

— Александр Александрович, вы собираетесь принимать в университеты женщин? — спросила Елена Павловна.

— Я собираюсь принимать в университеты всех: независимо от пола, национальности, вероисповедания, происхождения и прочей хрени.

Зиновьев был настолько в шоке, что даже не отреагировал на слово «хрень».

— Вообще все искусственные препоны на пути получения образования должны быть устранены, — сказал Саша. — Кого у нас, кроме женщин, не принимают?

— Евреев ограниченно, — сказала Кавелин. — И старообрядцев — совсем.

— Какой идиотизм! — воскликнул Саша. — Нет! Они еще спрашивают, откуда взять деньги! Да они к нам рекой потекут. Кроме политической воли вообще ничего не нужно.

— Университет не выдержит, — заметил Кавелин. — Там мест не столько.

— Построим новый корпус, — сказал Саша.

— Десять новых корпусов, — усмехнулся Милютин.

— Отлично, Николай Алексеевич, что бы я без вас делал! Конечно десять корпусов. Оксфордский университет — это целый город со множеством кампусов и колледжей. Московский Университет на Воробьевы горы придется частично переносить, он у Кремля не уместится.

— Почему на Воробьевы горы? — спросил Кавелин.

— Ну, место хорошее, красивое, есть, где развернуться.

— Герцен оценит, — заметил Константин Дмитриевич. — У него какие-то романтические воспоминания есть о Воробьевых горах.

— Ну, недаром же он в нашем левом блоке.

И Саша посмотрел на пустой стул рядом со своим.

— А из каких денег вы собираетесь начальное образование финансировать? — спросил зануда Милютин. — Для всех! Ваше Высочество, вы здесь не то, что не залезете в бюджет, у вас от казны вообще ничего не останется.

— Согласен с вами, Николай Алексеевич, это самая дорогая часть проекта. Тем, у кого вообще нет никакого образования, трудно объяснить его ценность. Наверное, и правда без казны не обойтись. Но начать можно и с помощью гражданского общества. Вообще, там, где может справиться гражданское общество, государство лучше не привлекать. Можно выдохнуть и сказать спасибо. Только не давить! Не выпалывать все его ростки, где только можно: мало ли что там выросло. Без нас! А мы не контролируем и не совсем понимаем, что это: чертополох или розы. Не трогать! Удобрять, укрывать от мороза и из леечки поливать.