Робби только вздохнул.

– Знаешь, я придумал, что мы сделаем. Давай отнесём её к старухе Мэг.

– Рехнулся? – расхохотался Рон. – Только ещё не хватало! Чем она тебе поможет?

– Она маг, она может всё!

– Эта твоя вроде тоже была маг, – Рон кивнул на утопленницу. – И толку с неё было?

– Она молоденькая, и маг слабенький. А Мэг старая, и уже сколько лет маг! Ясное дело, она больше знает и умеет! Она что-нибудь подскажет. Пошли!

– А ты подумал, что ты дашь Мэг за услугу? – сощурился Рон.

– Чёрт! Ты прав, просто так она и пальцем не пошевелит, особенно для кого-то из нашей семьи. Но я знаю, что ей дать. Давай так: тащи Кэт в сторону хижины Мэг, а я вас догоню.

– Какую глупость ты ещё намерен совершить? – нахмурился Рон.

– Отстань, сам знаю, что делаю, – отмахнулся долговязый Робби и бросился бежать к замку, стоявшему неподалёку на холме.

Рон похмыкал, но решил досмотреть спектакль до конца.

Он подхватил на руки лёгкое тело – как и не человеческая плоть, право слово, может быть, слухи верны, и покойная баронесса Прайорсли впрямь родила дочь от кого-то из Старшего Народа? И магия у неё была оттуда? Впрочем, сейчас уже это совершенно неважно.

Робби догнал Рона уже в лесу – колдунья Мэг, как то колдунье от веку и положено, жила в чаще. Впрочем, тропа к её дому была хорошая, нахоженная – по всему видно, обращались к ней нередко.

Робби заколотил в дверь небольшой каменной хижины. Рон подумал, что не прочь перекреститься – уж насколько ему довелось побывать в разных переделках, а в дом колдуньи он ломился впервые. Да ещё и с бездыханным телом на руках.

– Кого бог принёс? – услышали они из-за двери, и дверь распахнулась, и колдунья Мэг предстала перед ними.

Седая, морщинистая, сухая, как то старухе и положено.

– Ох ты, вот к чему вороньё-то снилось, сам сынок Телфорда пожаловал, надо же, – сощурилась вредная бабка. – Чего надо? Опять жену уморил?

– Это не я, госпожа Мэг, она сама. Сорвалась. Определённо сорвалась. Со скалы. Пошла на море посмотреть, да она каждый божий день так делала, – зачастил Робби.

– Мне-то не ври, – всё ещё щурилась колдунья. – Чего надо?

– Помоги. Ты можешь, я знаю. Говорят, ты умеешь вдохнуть жизнь и вернуть отлетевшую душу. Может, она, душа то есть, ещё того, недалеко отлетела? Может, её можно как-то обратно приманить? – и в глазах, и в голосе Робби была такая мольба, какой Рон у него отродясь не слышал.

– Надо же, о чём заговорил! А раньше подумать?

– Да не думал я, что она сегодня на обрыв потащится и свалится!

Старуха помолчала, посмотрела на Робби, на Рона, на тело.

– Что дашь за работу?

– Вот что, – Робби разжал ладонь, на ней лежало кольцо.

С виду – просто серебряное кольцо с серым камнем, а вокруг камня – пять зубцов короной, Рон попытался приглядеться, что там, на тех зубцах, но ничего не смог понять.

А старуха как увидела то кольцо, так в глазах у неё что-то прямо вспыхнуло.

– Отдашь, значит. А сам-то выживешь потом? Твой отец хватится – никому мало не покажется.

– А кто меня видел-то? Отец с утра дальние поля объезжает, матушка приболела и не выходит из комнат, братья с отцом, Летти в гостях.

– А кузен твой? – кивнула старуха на Рона.

– А он никому ничего не скажет. Правда, Рон? Его ж самого по головке не погладят, если что, – усмехнулся Робби. – Потому что был со мной и во всём участвовал.

Довольно мерзко усмехнулся, правду сказать.

– Давай сюда, – старуха протянула руку.

– Сначала – работа, – отрезал Робби.

– Ну и проваливайте тогда. Тебе нужнее. Мне всё равно, где дальше небо коптить, это тебе потом с родителем объясняться.

Старуха повернулась и уже хотела захлопнуть дверь прямо перед их носами, но Робби опомнился.

– Госпожа Мэг!

– Что ещё?

– Забирайте.

Он вложил кольцо ей в ладонь и смиренно склонил голову.

– Заносите, – колдунья широко распахнула дверь своей хижины.

Катерина Петровна умерла в своей квартире. Головная боль беспокоила её уже три дня, обычные лекарства не помогали, и даже укол, который поставил врач со «скорой», не возымел никакого действия. Голова болела всё сильнее, а потом всё равно что разбилась в осколки.

Катерина Петровна ждала, что будет тоннель, о котором ей говорили в мистических программах по телевизору, или ещё какая штука, но она почему-то оставалась в своей спальне. О таком, вообще-то, тоже говорили – на одну коллегу однажды напали утром по дороге на работу, первый урок-то в восемь, и зимой – ещё темно. И вот эта коллега, Сталина Николаевна, как раз и рассказывала, что будто бы некоторое время смотрела на всё сверху – на свой дом, на себя, лежащую на снегу, а смогла посмотреть на мир своими глазами уже некоторое время спустя, когда вернулась домой.

Вот теперь и Катерина Петровна почему-то смотрела на всё сверху. На своё лежащее тело, на сына Володю, с семьёй которого она жила последний год – после первого инсульта, на его жену Анну, на плачущих внуков, на суету и беготню, на все необходимые в таком случае процедуры. Более того, когда тело увезли, она осталась.

Впрочем, некоторые знатоки посмертных ритуалов говорили, что три дня душа находится с родными и в любимых местах, и даже зеркала в доме занавешивают, чтобы бестелесная сущность не испугалась, увидев, что не отражается. Анна зеркала завесила – слава богу, додумалась, и эксперимент Катерине Петровне не удался. А она бы попробовала.

Три дня она перемещалась по комнатам своей большой четырёхкомнатной квартиры и наблюдала всю оргработу по своим похоронам. Сказать правду, ей не очень-то нравилось то, что она видела.

Одежду взяли не ту. Сколько раз она показывала – вот этот костюм, серый, рабочую белую блузку и туфли – к нему! Какая голубая блузка с рюшами? В горошек? Ума Анна лишилась последнего, что ли? Ни вкуса, ни понимания! С Володи какой спрос, он мужчина, а вот Анна могла бы и подумать!

Зачем заказывать какое-то там кафе? Русским языком было сказано – пойти в школу и договориться! За помещение не возьмут ничего, заплатить только заведующей столовой – за продукты и работу. Готовят там нормально, да и большая часть людей на похоронах и поминках – это как раз коллеги из школы.

В школе Катерина Петровна проработала всю жизнь. Сначала сопливой молодой специалисткой после истфака университета, потом известным в городе предметником, а последние двадцать пять лет – завучем. Только бы попробовали там отказать в помощи, она бы и отсюда достала что Лилию Ивановну, севшую на её место в последний год, что Нину Фёдоровну, директора, что Марью Васильевну, организатора. Но Володя слушает Анну, а та, конечно же, лучше всех всё знает. Сама денег не зарабатывает, вот и думает, что есть лишние! Хорошо, зарабатывает, но на двадцать тысяч в наше время не проживёшь, тем более с детьми.

И квартиру Катерина Петровна на Володю не переписывала только потому, что случись что – Анна же всё заграбастает, а он по миру пойдёт! Но теперь уже как будет, конечно.

Сильнее всего в нынешнем положении Катерину Петровну злила именно невозможность общения с детьми. Она сама привыкла и их приучила, чтобы всё было по порядку – утром отзвонились, сообщили, кто где, вечером – то же самое. Знали, что она спать не ляжет, пока не услышит от каждого, что все дома и благополучны. И старшая, Наталья, и младшие – Володя и Валера. Всё же, дети у неё неплохие. Конечно, бывают ещё лучше, вон Татьяне Петровне сын дом двухэтажный построил, но – уж теперь как есть. К сожалению, с ними больше не поговоришь и не откроешь глаза на то, какая вообще жизнь. Потому что супружников себе дети выбрали – оторвать и выбросить, если откровенно. Что у Натальи муж – хам и эгоист, они даже детей не родили, всё хотели для себя жить. Что у Володи жена – только и знает побрякушки да тряпки новые клянчить. Что у Валеры, младшего, тоже не подарок – вроде работает, и сына родила, но Валера-то пьёт! А от хорошей жены пить не будет, это Катерине Петровне папа, царствие ему небесное, давно уже объяснил, ещё когда она была молодая и пыталась приходить к родителям и на мужа жаловаться.