Что заставило меня думать, что между нами возможны нормальные, человеческие отношения? С чего я взяла, что ненависть созидает? Она медленно, но верно сжигает дотла. А на пепелище не растёт трава. И уж тем более не расцветает любовь.

— Карина, ты меня вообще слушаешь? — глаза отца в зеркале заднего вида горят праведным гневом. Ещё немного и воспитательный монолог грозит перерасти в полноценный вынос мозга. Незаметно вынув наушники из ушей, изображаю предельное внимание, иначе скоро выносить нечего будет.

— Конечно, слушаю.

Я ни с кем никогда не откровенничала, и родной отец исключением, увы, не является. Привыкнув всё обдумывать наедине с собой, без помех в виде родных или однокурсников, пропусков я набрала едва ли не больше, чем самих проблем. Последствия чего мне и приходится расхлёбывать всю сегодняшнюю дорогу от дома до универа.

— Тогда повтори, о чём я толкую уже четверть часа?

— Ты переживаешь за мои «хвосты», — отвечаю будничным тоном, не испытывая, впрочем, ни капли раскаянья. Узнать, через кого и сколько отстегнуть за зачёт плёвое дело, жаль нельзя с такой же лёгкостью избавиться от чувств к сводному брату.

Мне ведь всегда казалось, что сдержанность Рината продиктована внутренним благородством. Даже втайне восхищалась этим качеством. На деле же, заслуживающей восхищения оказалась его расчётливость. Достойно отомстить дело непростое, враг всегда ждёт подвоха. А вот добиться полнейшего доверия, чтобы затем втоптать в грязь по самую макушку — уже искусство. Раньше я не поленилась бы, поаплодировать стоя. Но, то было раньше.

Сессию я закрою, даже не сомневаюсь. Меня больше беспокоит вопрос, как заглушить в себе боль и тоску по тому, кого по-хорошему должна ненавидеть. Я и ненавижу, только всё равно продолжаю любить.

— Карина?!

— Прости, не расслышала, — виновато смотрю на отца, пытаясь прогнать злые слёзы. С моим состоянием нужно срочно что-то решать, иначе недолго добавить себе новую кучу проблем, а я ещё со старыми не знаю, как справиться.

— Солнышко, думаешь, мне не понятно из-за чего весь сыр-бор?

Его слова бьют наотмашь, заставляя внутренне съёжиться. Я не готова обсуждать с родным отцом подобные темы, да и с любым другим человеком тоже. Даже Владлен ещё не в курсе. Как такое расскажешь? Сознаваться — это не грешить, тут сила духа нужна, а моя вся на поддержание внешнего спокойствия уходит. Впервые приходится завидовать Ринату, который покидает дом с рассветом и добирается в универ своим ходом. Но пауза затянулась, а папа выжидающе косится в надежде получить ответ. Обречённо вздохнув, опускаю глаза.

— Из-за чего же?

— Роль Джульетты, доченька. Илона мне всё рассказала. Не надо так переживать, велика беда — не утвердили, успеешь ещё отыграть бессчётную кучу главных ролей. Ты сейчас не о том волнуешься, на носу сессия, вот, что должно тебя занимать в первую очередь.

— Да, пап. Ты прав.

Отцовский взгляд полон неподдельной заботы, для него я всё ещё маленькая, капризная девочка, соответственно и выводы напрашиваются ей под стать. Что до роли… она мне больше не нужна. Я устала от театра. Устала от фальши, ото лжи. Ринат показал мне, каково это — чувствовать по-настоящему, отдавать от всего сердца, не думая о возможной прибыли. Пусть с его стороны всё было просчитанной игрой, но мои-то чувства искренние, слёзы натуральные. Боль — ощутимая.

— Хорошего дня, солнце, — ободряюще усмехается отец, притормаживая у здания университета. — Ты справишься!

— Обязательно.

По крайней мере, очень хочется в это верить.

Проводив взглядом отъёзжающую машину, пытаюсь определиться с дальнейшим времяпровождением. Идти на пары хочется ещё меньше, чем вчера. Я почти договариваюсь с нудящей совестью, обещая той завтра же взяться за ум, как вдруг глаза мне закрывают чьи-то прохладные руки.

— Ты меня напугал, негодник, — натянуто смеюсь, выбираясь из неожиданных объятий.

Климова сложно не узнать, его выдаёт резкий запах сигарет, который я на дух не перевариваю. Как он сам любит повторять — курение его единственный недостаток. Вот такой Эд «скромняга».

— Каким ветром в нашей богадельне, по мне соскучилась?

Парень смотрит, задорно прищурившись, и привычно поправляет уложенные воском иссиня-чёрные волосы. У него правильные черты лица, тёмно-серые, хитрющие глаза и бледная, как у киношных вампиров кожа. Мне нравится его благородный профиль, хищная грация движений, мягкий бархатный голос. Эд, будто сошёл с киноэкрана, но рядом с ним моё сердце молчит и это огорчает.

Любить Климова было бы в разы проще, только из головы никак не лезет совсем другой парень. Бунтарь с резкими движениями, хриплым голосом и вечной насмешкой в уголках таких требовательных губ. В Ринате чувствуется стержень, мой сводный брат вызывает желание добиться его внимания, укротить. Смешно, когда, в конечном счете, укрощает как раз таки он.

До слёз смешно. До истерики.

— Малышка, я, конечно, неотразим и всё такое, но, чтоб дар речи теряли, случается впервые. Отомри, Белка, ты меня пугаешь. Колись, чего потерянная такая?

Эд, как и все подобные нам нарциссы, тут же принимает мою задумчивость на свой счёт. Сейчас это мне даже на руку.

— Тебе кажется.

— Прибереги свои сказки для кого-нибудь другого. Отойдём-ка в сторону, расскажешь, что стряслось.

— Веди, — обречённо просовываю руку ему под локоть. Воевать с упрямством Климова всё равно что соблазнять — глухой номер.

В полном молчании следую за другом до раскидистого клёна, растущего с обратной стороны здания в отдалении от любопытных глаз. Отличное место, чтобы расслабиться и перестать изображать мнимую беззаботность.

— Здесь нам никто не помешает, — удовлетворённо оглядывается Эд, прислоняясь спиной к шершавому стволу. — У нас осталось минут десять, чтобы разобраться с твоим паршивым состоянием, так что не тяни, Белка. Я весь внимание.

— Ты веришь в любовь? — спрашиваю сразу в лоб, не давая себе передумать.

— У-у-у… занесло тебя, однако, — немного растерянно смеётся Эд, но отвечает без заминки, как человек глубоко уверенный в своих словах. — Любви не бывает. Есть игра гормонов и удачное стечение обстоятельств. Короче говоря — не забивай себе голову, мой тебе совет.

— Тогда поцелуй меня.

Климов мне нравится, давно нравится. Это не любовь, теперь-то я понимаю, но что если он поможет вытравить свою тоску по сводному брату? Я бы всё отдала, чтобы от неё избавиться.

— Э-э, нет, Белка, — серые глаза с интересом всматриваются мне в лицо, словно видя впервые. — Одно дело троллить доверчивых сплетников, и совсем другое целоваться с тобой по-настоящему.

— Да что со мной не так? — повышаю я голос, теряя терпение. — Ты с самого знакомства бежишь от меня, как от чумы!

— Зачем так преувеличивать? — деланно обижается Эд, торопливо пряча ласковую улыбку. — Я по возможности всегда рядом.

— Не передёргивай, ты прекрасно понял, о чём я, — тычу ему в грудь пальцем, вставая так, чтобы Климов не смог уйти от ответа.

Мы три года не разлей вода, а он продолжает вести себя со мной как с ребёнком! Решено, я или добьюсь от него правды или вконец с ним разругаюсь. Для поверхностного общения мне и Эммы выше крыши хватает.

— Ладно, Белка, я думал это очевидно, — Эд с улыбкой протягивает руку к моей щеке, чтобы убрать волосы за ухо, и я замираю в ожидании ответа, всё ж таки не первый год голову ломаю. — Ты девушка эффектная: фигурка, лицо, волосы — мечта. Я бы с удовольствием замутил с тобой, пару раз даже был на грани. Но красавиц вокруг море, на любой вкус и настроение, а настоящих друзей днём с огнём не сыщешь. Не обижайся, малыш, скажу как есть — твоё место рано или поздно займёт другая, друга же никто не заменит. Я не верю в любовь, Карина, зато верю в преданную дружбу, понимаешь?

— Веришь, значит? — в бесконтрольном порыве сминаю пальцами его кофту. Голос от злости дрожит, но я стараюсь говорить чётко, чтобы донести смысл каждого слова. — Ну и дурак! Рассказываешь о доверии той, которая годами водила тебя за нос. Думаешь, существует она, твоя хваленая преданность?! Да ни черта! В тот день, когда тебя Катька отшила, в спортзале вы были не одни. Я задержалась в раздевалке. Улавливаешь связь? Катя никому ничего не рассказывала, — мой голос срывается на яростный шёпот, а руки всё крепче сжимают белоснежную ткань на груди окаменевшего Эда. — Что скажешь, дружок? Всё ещё боишься меня потерять? Извини, сегодня платочков с собой не прихватила. Утрёшь слёзки ручками.