Свет, идущий сверху, становится темно-синим, и мое зрение чернеет.

Если бы я знал, что это будет конец, я бы... сделала что-нибудь другое.

Я бы...

Рука хватает меня за локоть и вытаскивает на поверхность. Я кашляю и хриплю, не в силах набрать воздух в легкие достаточно быстро.

Мое размытое зрение наполовину скрыто волосами, но мне удается сфокусироваться на мужчине, который держит меня за талию. Одной рукой и смелыми взмахами он плывет в направлении берега.

Его одежда промокла, волосы прилипли ко лбу, а на челюсти сжался мускул.

Это несправедливо, что он выглядит просто великолепно. От него исходит дикая мужественность, и ему ничего не нужно делать.

Этого нельзя допускать, не тогда, когда я изо всех сил пытаюсь заставить его порвать со мной связь.

Как только мы оказываемся на мелководье, которое доходит нам до колен, я пытаюсь вырваться. Он не только не отпускает меня, но и останавливается посреди воды и прижимает меня к себе.

Дыхание выбивается из моих легких, когда я смотрю в его яростные глаза.

— Крейтон...

— Заткнись, Анника. Я так близок к тому, чтобы полностью сойти с ума. Не испытывай меня.

— Что с тобой сейчас не так?

— Что со мной не так? Я не знаю. Это ты мне скажи. Раз уж ты решила, что это блестящая идея — прыгнуть в глубокие воды.

Карта мурашек покрывает мою кожу, и это не имеет никакого отношения к воздуху, а скорее связано с его голосом, беспокойством в нем, заботой, которую он, вероятно, не хочет показывать.

Мой голос смягчается.

— Я не знала, что здесь так глубоко.

— Я говорил или не говорил тебе остановиться?

— Ну...

— Отвечай на гребаный вопрос.

— Говорил, — шепчу я по привычке, а затем бросаю взгляд. — Но ты загородил мне путь. Мне некуда было идти.

— И никогда не уйдёшь.

Его губы прижимаются к моим, и на секунду я ошеломлена.

На секунду мне кажется, что я снова в лапах того жестокого сна и представляю полные губы Крейтона на своих.

Эта мысль быстро рассеивается, когда он проникает внутрь своим языком. Одна рука вцепилась в мои мокрые волосы, а другая прижала меня к себе за талию.

Крейтон не просто целует меня, он опустошает и пожирает меня. Это столкновение зубов, губ и языков. Это звериный оскал, призванный напомнить мне, что я всегда принадлежала ему.

Я кладу обе ладони ему на грудь, пытаясь оттолкнуть его, пытаясь всеми силами положить конец этому безумию.

Но он проникает глубже, целует меня сильнее, наслаждается мной так, как, как я думала, никогда больше не будет возможно.

И я просто не могу бороться с ним.

Ни физически, ни эмоционально, ни мысленно.

И все же мне удается отстраниться, тяжело дыша.

— Не надо... Крейтон...

— Что не надо? — его хватка крепко сжимает мои волосы, а его другая рука обхватывает мою грудь через прозрачное платье и щипает за твердый сосок. — Прикасаться к тебе? Владеть тобой, как будто ты моя?

Вспышка удовольствия начинается там, где он прикасается ко мне, и заканчивается между моих бедер.

Это было так давно. И сколько бы я ни прикасалась к себе, сколько бы раз ни представляла его лицо и его безжалостные прикосновения, ничто не могло привести меня к тому беспредельному экстазу, который может вызвать только он.

— Просто остановись, что бы ты ни делал, — я зарылась пальцами в его толстовку, — Отпусти меня домой.

— Значит, ты можешь быть идеальной куколкой своих родителей и выйти замуж за того, кого они тебе подберут?

— А что, если так? Это не твое дело.

— Не мое дело? — его голос темнеет синхронно с его глазами. Они потускнели, точно имитация беззвездной ночи.

Он закручивает мой сосок так сильно, что я задыхаюсь, но он не останавливается на этом. Он дергает за молнию моего платья и срывает его с меня, а затем и бюстгальтер. Его руки быстрые, тщательные и настолько дикие, что я теряю дар речи.

Мое платье и лифчик выбрасываются на берег, но трусики не постигает та же участь. Он просто разрывает их на куски, позволяя расправиться с ними океану.

Когда он снова щиплет мой чувствительный сосок, это происходит кожа к коже, плоть к плоти, и с такой властностью, что я таю. У меня такое головокружение, что от ударов волн о мои ноги я покачиваюсь.

— Все, что касается тебя, это мое гребаное дело.

Он отпускает мои волосы, чтобы расстегнуть молнию на джинсах и вытащить свой твердый член.

— Ты могла подумать, что все кончено, но это не так. Это далеко не так.

Он просовывает руки под мои бедра и приподнимает меня так, что у меня не остается выбора, кроме как обхватить его ногами за талию и обвить рукой его шею. В тот момент, когда я ищу его глаза, он входит в меня одним движением. Моя голова падает на его плечо от силы удара, сопровождаемого придушенным звуком. Прошел всего месяц, но кажется, что прошел год.

Он замирает на секунду, не двигаясь, пока мы вдыхаем друг друга погружаемся в затишье. Шум разбивающихся волн эхом отдается вокруг нас, пока мы впиваемся друг в друга пальцами, как в прямом, так и в переносном смысле. Как раз когда я погружаюсь в этот момент, он входит в меня до упора, пока я физически не дергаюсь.

Затем он делает это снова, и снова, вбивая свой член в меня в безжалостном ритме, трахая меня, владея мной.

Наказывая меня.

Моя голова падает вперед, и я впиваюсь ногтями в его спину.

Это бесполезная попытка причинить ему боль, так же как он разрушает мой мир на части. Он трахает меня с такой властностью и напористостью, что у меня нет другого выбора, кроме как позволить этому случиться.

Я хочу его с таким желанием, что это сводит меня с ума. Я хочу его так же дико, как он хочет меня.

— Эта киска моя. Ты моя, Анника. Ничто и никто не изменит этого. Ни твой отец, — Толчок. — Ни твой брат, — Толчок, —Даже ты.

Он как сумасшедший. Его не остановить и уж точно не переубедить. Он проникает в меня с силой, которую я никогда не чувствовала раньше, и это о чем-то говорит, поскольку он всегда был в какой-то степени интенсивным.

На этот раз ему даже не нужно причинять боль. Он сам — боль, наполненная наслаждением.

Свет посреди тьмы.

Он и день, и ночь, и мне не вырваться из его орбиты.

— Крейтон... — стону я, упираясь рукой в его грудь. — Помедленнее...Я не могу этого вынести.

— Ты можешь. Ты всегда это делала.

— Это слишком.

— Знаешь, что слишком? Думать, что ты можешь выйти замуж за какого-то жалкого ублюдка после того, как я сказал, что претендую на тебя. После того, как я поставлю на тебе свою гребаную метку.

Он скользит рукой вверх, чтобы обхватить мою челюсть, откидывает ее назад, а затем кусает меня за горло. Сильно. Так сильно, что я задыхаюсь.

— Думать, что я когда-нибудь отпущу тебя.

— Но ты ненавидишь мою семью, — всхлипываю я слова, которые мучают меня, слова, из-за которых это удовольствие так испортилось.

— Я все еще могу трахнуть тебя, — его язык выныривает и слизывает мои слезы, шепча: — Запомни это, Анника. Не было ни одного дня, когда ты не была бы моей.

Затем он входит так глубоко, что ударяет по моему чувствительному месту снова и снова.

В тот момент, когда его зубы снова находят чувствительную плоть моего горла, мощный оргазм охватывает меня, и я издаю достаточно звуков, чтобы потревожить любое живое существо вокруг.

Крейтон не замедляется, не успокаивается и, конечно, не останавливается. Он продолжает и продолжает, как машина, нацеленная на разрушение. Он трахает и шлепает меня по заднице. Он дергает меня за волосы и кусает за шею, плечо, верхнюю часть моей кремовой груди, везде, куда может дотянуться.

К тому времени, когда он напрягается и изливается в меня, я кончаю.

Полностью и окончательно.

— Моя, — рычит он мне в губы, снова пожирая их, разрывая их зубами и трахая их языком.

Это собственнический поцелуй.

Декларация диких притязаний.

Я не могу сдержать свежие слезы, которые скатываются по моим щекам. Я ненавижу себя за то, что хочу мужчину, который видит во мне только форму мести.