Стол, что называется, ломился от яств и прохладительных напитков.

Распорядитель, человек небольшого роста, худощавый, отнюдь не молодой, в длинном халате серовато-голубоватого цвета, в тюбетейке, то присаживался на свободный стул, то выходил за чаем, салфетками, а потом занёс покрытый тканью поднос и поставил его на столик в стороне. Ещё одна его запомнившаяся особенность: когда он что-либо подавал крайним, или ставил на стол, его руки очень заметно тряслись. Возраст. Но не только: далеко не ко всем, кто и старше, пристаёт такая трясучка.

После того, как со стола были убраны ляганы (большие тарелки), в которых подавался плов, распорядитель убрал с подноса покрывало, и взорам открылась горка чёток. С Мекки. Священные сувениры. Были розданы каждому из сидящих. Дар на память от Нурилло хаджи-бобо.

Когда почувствовалось, что заседание близится к завершению, Марат шепнул Салиму:

– У тебя телефон с собой?

– Да.

– Я-то свой планшет дома оставил: в карман его не засунешь. Если можно, пусть нас сфотографируют.

Оказалось, можно. Салим попросил щёлкнуть распорядителя. Тот виновато пожал плечами. Салим начала объяснять, как это делается, что это очень просто. Но тот всё отказывался: «Не знаю. Не умею». Может, он давно понял, или ему объяснили, что с такими трясущимися руками нельзя делать снимки.

С места встал человек с середины правого от двери ряда – единственный, кому из сидящих не больше 30-ти, высокий, стройный, симпатичный, белолицый, с аккуратным боковым пробором в чёрных волосах на голове. И после его первого снимка на мобильнике Салима в круг позвали и хожи-бобо. Он, седобородый Нурилло, на фотографии, данной в самом начале настоящей главы, сидит в середине правого от зрителя ряда.

А потом все сидящие за столом почтенные люди захотели иметь фото и подавали по очереди свою сотку молодому человеку, и он всем услужил в их желании запечатлеть себя среди уважаемого собрания.

Ещё одна часть разговора между давними одноклассниками по их возвращении из Бешкента.

– Ты понял, что за воду каждый из нас выпил по маленькой пиале у входа во двор чайханы? – вопрос Салима.

– Нет, – ответ Марата.

– Святая вода. С Мекки.

– Нурилло привёз?

– Да.

– Так водится?

Салим кивнул головой.

– Ты не раз бывал на таких мероприятиях?

Снова кивок.

– И везде угощали святой водой?

Кивок.

– Но на такую ораву нужно, как минимум, литров 50!

– Добавляется в местную воду.

– Понятно.

В тот же день Марат Авазович занялся изучением вопросов, досель перед ним не возникавших, и потому его знания по Мекке и Медине были весьма и весьма поверхностными. Из материалов с интернета выяснилась разница между умрой и хаджем. Оказывается, умра не даёт человеку звание хаджи. А только хадж, который много сложнее умры и требует гораздо больших расходов.

Святая вода – с колодца Замзам, находящегося под площадью мечети аль-Харам в Мекке, на расстоянии 20 метров к востоку от Каабы – главной святыни мусульманства в виде кубической постройки. Мусульманские сайты излагают историю возникновения и обустройства колодца, описывают удивительные свойства источника и его воды, приводят примеры её чудодейственности и целебности. В Википедии говорится о научных исследованиях 2011 и 2016 годов, которые, кроме полезных элементов, обнаружили в воде Замзама четыре токсичных: мышьяк (As), кадмий (Cd), свинец (Pb) и селен (Se). При этом их содержание оказалось превышающим стандарты Всемирной организации здравоохранения. Учёными из университета короля Абдул-Азиза (Саудовская Аравия) в ходе исследования, проведенного в 2017 году, не было доказано положительное воздействие воды Замзама на снижение жизнеспособности раковых клеток при бронхогенной карциноме.

Если кто из читателей захочет узнать об этих сведениях и соображениях шире и полнее, то интернет к его услугам и днём, и ночью.

О годах жизни нашего центрального персонажа до его встречи с Любимой Женщиной и десятилетиях после неё скажем как можно короче.

Для тех, кто не помнит, забыл, или вовсе не знал: Марат Авазов – выпускник 1971 года МГУ имени Ломоносова. По диплому биофизик. Курсовую и дипломную работу выполнял в оптическом кабинете лаборатории фотобиохимии Института биохимии имени Баха Академии наук СССР. Там же после университета проработал два года. Его результаты по исследованию роли пластохинона в фотосинтетической цепи переноса электронов в хлоропластах зелёного листа растений были доложены в 1972-м на Фотобиологическом конгрессе в Бохуме (тогдашняя ФРГ) и опубликованы в Трудах этого международного собрания учёных. Руководитель оптического кабинета, которого решили отправить за бугор, хотел, с согласия главы лаборатории, всё представить только под своей фамилией: так было выгодней в будущем для защиты им докторской диссертации. Но Марат, наделённый на генном уровне качествами нравственности и справедливости, возмутился и воспротивился. И работа увидела свет и осталась в истории под четырьмя именами: кандидата наук армянина, стажёра-узбека, русского аспиранта (ему года три тому назад поручался этот проект, но у него дело не пошло, не получалось выделить пластохинон) и академика-еврея, заведующего лабораторией. Молодому человеку, недавнему студенту, просочиться сквозь железный занавес, незыблемый и неумолимый в те годы, – это, конечно, случай из ряда вон. Нонсенс!..

Трудоголизм и максимализм (работал в лаборатории по 14-16 часов, ставил опыты и в выходные – в субботу и воскресенье), полученные Маратом по наследству от мамы своей, подвигли его через несколько месяцев заявить: «Заниматься наукой так, как здесь, – оскорбительно для неё!». И к концу срока стажёрства молча, ни с кем не попрощавшись, уехал к родителям, в родной Карши. Задумал начать работу в комсомоле. Но на месте вскоре понял: нет ничего лучше науки. Переправил в Ташкент контейнер, прибывший из Москвы с семейной мебелью и утварью (успел в студенчестве жениться и обзавестись дочерью, а после – и сыном). В столицу поехал и сам. Сразу был назначен младшим научным сотрудником по лаборатории физиологии растений Института ботаники АН УзССР. На следующий день его отправили в колхоз на сбор яблок. Там…

В тот же день, но спустя 28 лет, в Нью-Йорке произошла невероятная трагедия, развалившая два небоскрёба-близнеца, унесшая жизни тысяч людей и потрясшая всё дееспособное население Планеты, никого не оставив равнодушным.

А 11 сентября 1973 года институтский замдиректора по науке на служебном УАЗике отвёз Авазова в предгорный колхоз Паркентского района Ташкентской области. Молодого учёного, переодевшегося в жилище сотрудников, повели в яблоневый сад, дали ведро, пару ящиков и сказали: «Ручной сбор. Вперёд!». Через пару часов усердной и результативной работы – а по-другому он не признаёт в любом деле! – и увидел впервые её, Единственную и Неповторимую, о которой мечтал с детства и без встречи с которой посчитал бы свою жизнь, каким бы долгим ни был её срок, напрасной.

Внезапный перехлёст путей сразу наполнил Марата чувствами Великого Счастья. Но весьма скоро открылась их безмерная катастрофичность, лично для Марата даже более жестокая, чем нью-йоркская 2001 года, чем для сотрудников Международного торгового центра, оставшихся в живых после торпедирования небоскрёба самолётом. К тому же Марат со своими страданиями четыре года боролся один, окружающие люди лишь усугубляли его мучительное положение, а трагедию американского мегаполиса сразу же весь мир пропустил через себя и старался облегчить её для США.

Повторю: речь идёт о личной жизни и личных переживаниях человека, очутившегося, скажем так, по мановению волшебной палочки у подножия горы, изумившей и осчастливившей его красотами своего ландшафта, а потом вдруг превратившейся в проснувшийся вулкан – мощный, грозный, нещадный…