Абдували через пару лет ушёл главным ирригатором в хлопководческий совхоз. Со временем стал там заместителем руководителя хозяйства, а затем – директором.

Проработав в этой должности и проявив себя, был призван к деятельности в органе исполнительной власти. Дослужился до кресла зампредседателя райисполкома.

Попал под каток хлопкового дела и отсидел в тюрьме 3 года. После освобождения вернулся на работу в ирригации.

– Теперь понятно, почему он, как я почувствовал, выглядит несколько пришибленным. Чем и отличается от вас, своих коллег. Годы заключения хоть и поросли давно быльём, видимо, оставили след, не стёршийся во всей последующей жизни, – при последних своих словах Марат Авазович качнул головой. – Недаром сказано: от сумы и тюрьмы не зарекайся.

– Да, – кивнул Салим Садыкович.

Вообще сведения Сафарова, изложенные выше, имеют такой вид благодаря стараниям автора книги. А Салим – производственник, со стажем без малого полвека. Уже после развала СССР и в ходе поэтапного ослабления «Каршистроя» стал управляющим одного из трестов этой громадной структуры, бывшей недавно, казалось, могучей и нерушимой, как и породившая её империя. В разговорах немногословен, мысли нередко обрывочны, а потому неоднозначны: сам-то знает, что он имеет в виду, и думает, что и собеседнику всё должно быть ясно. Но собеседник-то, если не очень силён мышлением и кругозором, может понять неправильно и остаться при том. А в уме у того, кто, как говорится, семи пядей во лбу, возникает несколько вариантов смысла неоднозначных фраз, выдавленных из себя самодовольным человеком. И начинает тормошить того вопросами, желая докопаться до единой истины. Сие человеку, как правило, не нравится: ведь каждый считает себя, если и не совершенным, то непогрешимым. Порой копать приходится долго. Особенно при письменном общении через мессенджеры. Полковник в немалых попытках распознать, что к чему, может пошутить: «Ты и мыслишь, и пишешь по-китайски. Никак не могу понять». На что с другой интернет-точки города, области, страны, или другого государства может прийти раздражённый ответ: «Я мыслю и пишу коротко и ясно». В смысле этой фразы сомневаться не приходится: «Дурак – потому и не понимаешь!». Ведь непогрешимый не видит погонов на другом конце интернет-линии! Да и увидел бы, или знал бы, – они ему не указ, не резон и не помеха: «Ну, и что, что он полковник! А я-то – генерал-лейтенант!».

Да, да, конечно. Твои знаки отличия тебе известны. Только невдомёк тебе, что в погонах ты не шибко разбираешься. Что звёзды на твоих плечах самые малые! Что погоны твои всего лишь лейтенантские! Что им далеко до генеральских!

Салим заводится только тогда, когда делится воспоминанием о каком-либо случае или ситуации из своей трудовой практики. Причём начинает горячиться и чуть ли не кричать, будто перед ним не давнишний одноклассник, которого после школы не видел больше 50-ти лет и только 3 года тому назад отыскал в интернете, а участники планёрки, подчинённые ему, или хитроватый представитель субподрядной организации, пытающийся склонить его к неправомерным действиям.

Краткую историю Абдували Шамшиева Авазов вытягивал с Сафарова через множество вопросов и уточнений. Для удобства читателей она здесь и превращена в «7 пунктов».

Въехав в Бешкент, водитель ещё порулил по прямой метров 900, а затем на светофоре решительно повернул налево и поехал по улице, менее широкой, чем главное шоссе, с покрытием похуже, редкими одноэтажными домами по сторонам, промежутки между которыми заполнены деревьями, больше декоративными, чем фруктовыми.

«Видимо, точно знают, куда едут», – подумал Марат.

Но вот дорога привела к развилке, машина остановилась, и коллеги стали совещаться: «Куда дальше? Прямо? Но впереди вообще не видно никаких построек…». Повернули налево, чуть ли не на просёлочного типа дорогу: там хоть улица заселённая. Остановились у первого же глинобитного домика без ворот, вместо них – открытый проём между жилищем и забором. Возле нескольких тополиных брёвен, сложенных на свободном пространстве дальше от обочины, стоял с топором в руках молодой человек лет 28-30-ти, белолицый, с тёмно-каштановыми волосами в короткой стрижке, крупного телосложения, в светлой футболке и довольно широких хлопчатобумажных штанах в синюю полоску на бежеватом фоне. Рядом – смуглянка в серой тканевой куртке, видавшей виды, из-под которой старенькое платье из цветного узбекского атласа переходит в юбку, а ниже – национальные штаны до щиколоток. Видно, жена, призванная мужем помогать в обстругивании коры брёвен, предназначенных для каких-то своих строительных дел. Супруги были слева от машины, и Раим через окно водителя спросил об искомой чайхане. Мужчина сразу начал объяснять, жестикулируя правой рукой, из которой переложил топор в другую конечность: «Вернётесь назад, на светофоре нужно ехать прямо и доедете до чайханы, расположенной на левой стороне и видной с дороги».

Ехали не мало, километров два. И вот стало видно, где она, чайхана «Акбар ота»: вдалеке показалось столпотворение легковых автомобилей, припаркованных по разные стороны дороги и в её боковых кармашках.

Остановились, где было свободное место для машины, в метрах пятидесяти до левого поворота на открытое пространство, сквозь которого идёт путь к чайхане, бетонированный, шириной метров пять, переходящий вскоре в широкую площадь, которая прилегает к заведению и его забору. Уже на повороте была видна длинная вереница людей. Вблизи стало понятно, что каждый в свою очередь здоровается и обнимается с белобородым человеком в национальной тюбетейке и белом одеянии, поверх которого надет чёрный чапан. Для утепления: середина октября, дни солнечные и тёплые, но по ночам и утрам прохладненько. Тем более подолгу находиться на открытом воздухе. Ясно: этот человек и есть виновник торжества. Нурилло хожи бобо!

Все – так все: дошла очередь до рукопожатия и перекрёстного обнимания и до Марата Авазовича, хотя он впервые видел этого аксакала, который сразу понравился добрым, улыбчивым лицом и неторопливыми движениями. К тому же удобно: они оказались одинакового роста – не малого, но и отнюдь не большого. Благо, что тот не под два метра…

– Ассалому алайкум, ҳожи бобо! – проговорил Марат Авазович на одной позиции объятия.

– Муқаддас Маккага яхши бориб яхши келганингиздан хурсандмиз! – продолжил он и, перейдя на противоположную позицию, пожелал:

– Соғ бўлинг, омон бўлинг, тинч бўлинг, ҳурматли Нурилло ҳожи бобо!

Его имя Марат заранее узнал у Салима. А приставка к имени – это так принято и положено. Перевод слов Авазова: «Здравствуйте, хаджи-бобо! Мы рады, что вы побывали в священной Мекке и благополучно вернулись! Будьте, уважаемый Нурилло хаджи-бобо здоровы, благополучны и спокойны!».

Расставшись с хаджи, Марат, как и Раим, бывший в очереди предыдущим, прошёл, приложив правую руку к сердцу, мимо старцев на скамейке вдоль высокого здания, подошёл к столу возле двухстворчатых деревянных ворот в заборе, раскрытых настежь в сторону двора. На столе было множество малых пиал с какой-то жидкостью вроде воды. Наверно, вода и есть. Каждый после аксакала берёт со стола пиалу и выпивает. Значит, так положено. Значит, обряд какой-то. Проделал его и Авазов. Вода! А два подростка приставлены к столу, чтобы освободившиеся пиалы снова были с водой, наливая её половником из большой кастрюли. Так и есть: обряд какой-то обязательный!

А во дворе – много столов, за которыми сидят люди. Больше сотни, наверно! Размахнулся хаджи! Значит, позволяют средства и визу получить в Саудовскую Аравию, и авиабилеты в два конца приобрести, и оплатить за необходимые в священной Мекке белые одежды, прочий реквизит, питание и проживание! А вернувшись домой, ещё и грандиозное мероприятие устроить!

Наших с вами, читатель, знакомцев, как почтенных и особо уважаемых персон, распорядитель повёл вверх по ступенькам к площадочке перед открытой дверью, пристроенным к глухой стене безоконного первого этажа, а может, высокого цоколя. Вошли в дверь. А там за длинным столом компания таких же людей в возрасте. Заняли крайние места, и ещё осталось пару-тройка свободных.