Да, в нашем кругу меня нередко величали Филантропом за постоянное желание помочь нуждающимся, одолжить необходимое порой и во вред себе.

– Эх, сынок. Как ты не понимаешь: люди используют тебя! – с укором продолжала мама, – Помогать надо, но с умом. Даже в детских сказках есть нечестные герои.

В такие моменты я чувствовал себя провинившимся ребёнком.

Тут взял слово отец:

– И то верно. Вот до тебя у нас в посёлке Макарыч участковым был. Так его все боялись. И не зря! Выходил на улицу – от него прятались. А к тебе все идут. Знают: поможешь, добротой пользуются.

Майор Антон Макарович Малахов, мой наставник, был грозой совхозников и имел прозвище Вихрь. Макарыч любил поверх формы накидывать самый обычный серый плащ, снимать фуражку, становясь менее заметным, и патрулировать участок на мотоцикле. Обожал следить и выжидать. Во время рейдов ловил ничего не подозревающих расхитителей социалистической собственности. Причём, спуску никому не давал: ни дальним родичам, ни знакомым. Мало кто желал посягать на государственное имущество, зная, что Вихрь в любой момент может молниеносно появиться из-за угла…

Семейный ужин продолжался немногим более часа. Я успел выслушать бесчисленные ценные советы в духе "ты там будь поосторожнее", "не геройствуй", "слушай начальство", "ни с кем не конфликтуй", "одевайся теплее".

Обиды не было: таких любящих меня людей на свете не сыскать.

Затем коснулись одной щекотливой темы.

– Неужели в нашей округе нет подходящей девушки, сынок? – скорбно поджав сухие губы, изрекла мать. – Все твои одноклассники переженились. Дети их уже в школу ходят. Останешься ты один-одинёшенек в старости. Некому будет тебе даже стакан воды подать.

– Мам, у меня уже есть невеста. По осени сыграем шикарную свадьбу. Как раз заработаю денег, – немного замявшись, выдал я.

Родственники ахнули. Женская половина семьи стала выпытывать имя избранницы, но я не стал его называть и заверил, что говорю правду. После ужина мы посидели на дорожку перед моим отъездом к себе. Мать и бабушка плакали.

Отчасти, я не соврал им насчёт невесты. Отчасти, потому что саму свадьбу мы ещё не планировали. С Дашей мы начали встречаться совсем недавно. Она работает учительницей в школе соседнего села. Познакомились, когда я приехал проводить профилактическую беседу с учениками.

В тот же самый вечер я заехал за ней. Крепкий аромат духов ударил мне в голову, только лишь Даша открыла дверь моей машины и села на переднее пассажирское сидение. Ей двадцать четыре года, но выглядит и душится она почти как старшеклассница.

Мы отъехали на окраину её села и остановились в красивом месте. В салоне играла тихая музыка из колонок. Учительница сидела, как монашка, положив свои тонкие руки на сведённые колени и грустно смотрела на огоньки вдали.

– Как-то стремительно получилось с этой твоей экспедицией, – с горечью произнесла она.

– Да я и сам удивляюсь, как быстро согласился. Но ведь ехать особо никуда не надо будет.

– Да, но ты всё равно будешь там безвылазно все эти месяцы.

– И то правда. Но я сам толком не знаю, что меня ждёт.

В её широких глазах заиграли живые, озорные искорки мечтаний.

– Неизвестность всегда манит. Мне вот раньше тоже хотелось в экспедицию. В дебри Амазонки или в Антарктиду. В детстве прочитала много приключенческих романов. И жизнь героев мне казалась интереснее моей.

Я посмотрел на неё и заметил, как её лицо подобрело и порозовело. Следуя непреодолимому зову, я наклонился и поцеловал ее в губы. От неожиданности она сначала застыла, а потом со страстью, но неумело, впилась в мои губы. Мы долго целовались.

Потом "Нива" довезла нас к её дому. Мы вышли из машины и стояли, обнимаясь. Её сердцебиение я ощущал кожей. Даша посмотрела по-щенячьи преданно и с дрожью в голосе проговорила:

– Береги себя там. Я буду ждать!

Двигатель машины натужно загудел, теряя обороты. Пониженная передача включилась с хрустом. Мотор ожил, "Нива" резво заскочила на высокий пригорок. В детстве мы лихо скатывались с него на салазках, иной раз опасно пролетая перед самым капотом едущего автомобиля. За эту шалость нам полагалась порция брани от испуганного водителя и нагоняй от родителей, если они узнавали о происшествии.

Нахлынули воспоминания, мне нестерпимо захотелось остановиться. Брат Рустам, который поехал со мной, чтобы потом отогнать мой транспорт обратно, остался в салоне. Я же вышел.

C этой высоты вся округа была как на ладони. Виднелись покрытые серым мхом просевшие старые крыши, а кое-где редкие вкрапления новых, разноцветных и крытых кровельным железом. Читались и редкие фигуры людей. В самом центре поселка мрачной громадой высился Дворец культуры. Окна его давно забили почерневшими досками. Стены здания покрылись трещинами, на кровле кланялась ветру поросль тонких берёз.

Отчётливо помню, как, будучи детворой, посещали там кружки и секции, а в старших классах – дискотеку. Хромой киномеханик дядя Гена по выходным крутил в ДК кино. Потом взгляд уцепился за родительский дом, где прошло моё счастливое детство. В своей жизни мне приходилось надолго уезжать: можно вспомнить ту же учебу в университете или службу в армии. Но сейчас почему-то защемило сердце, возникло предчувствие, что я вижу родное гнёздышко в последний раз.

«Всё, пора ехать навстречу новому, своей судьбе», – подумалось мне.

Своё слово Сергей Павлович сдержал: преображенная ферма встретила нас во всей красе: на солнце блестела оцинкованным металлом двускатная крыша. Окна, двери и ворота уже установили. В просторном загоне, обтянутом новенькой сеткой-рабицей, несмотря на позднее утро, находился табун в пару десятков лошадей.

Атаган с двумя подсобниками находился в станке, сбитом из кривых, но прочных жердей. Они обступили приземистую рыжую лошадь с подвешенной ногой. Друг мой, орудуя ножом, отточенными движениями зачистил копыто добела, затем железными кусачками придал ему форму и отшлифовал крупным рашпилем. Далее быстрыми и точными ударами молоточка прибил к нему новенькую подкову.

Закончив с животным, он, скорчив загорелое лицо, смахнул с лица пот и с усилием распрямился.

– Какие люди! – с улыбкой обратился Атаган ко мне, тяжело дыша, – Вот, брат: при капитализме совсем разбаловался, отвык от физической работы. Благо, последняя партия. Остальные уже на пастбище.

– А Палыч на месте?

– Палыч?! Слушай, а тебе надо в палаточный лагерь на другой стороне озера. Тут только животноводы.

– Спасибо, тогда мне надо туда. Ладно, не буду мешать. Позже ещё увидимся.

– Обязательно! Тоже там буду на обеде.

Преодолев уже обкатанную дорогу, мы упёрлись в закрытый шлагбаум КПП. За забором стоял вагончик, похожий на тот, в которым мы с москвичом проводили чаепитие. Из него вышел внушительного вида охранник, бритый, в безупречно сидящей форме, с пистолетом в заплечной кобуре.

Чоповец подошёл ближе, окинул нас пристальным взглядом и строго спросил о цели визита. На его плече красовалась нашивка с грозным словосочетанием "Жалящий скорпион".

Я назвался и сказал, что приехал на работу. Охранник попросил документы, а потом долго пялился в них. Вышла какая-то заминка.

– Давайте позвоню Егору Громову? – последовало моё предложение.

– Всё в порядке, Тимур Каримович. Никуда звонить не нужно. Держите паспорт. Один момент – дальше вам на машине нельзя, только пешком.

Я взвалил на спину рюкзак, пожал руку братишке и попрощался с ним:

– До встречи, Рустам.

– Давай, Тим.

***

Берег озера превратился в благоустроенный пляж. Глаз радовал чистый речной песок. Меж двух окрашенных желтой краской тонких железных столбов растянулась сетка для пляжного волейбола.

Последний раз мне доводилось купаться в природном водоёме аж лет семь назад. А на море, несмотря на желание, так и не разу в жизни не бывал. Ничего, зарплаты хватит и на морской отдых. Я разделся, и, поеживаясь, залез в воду. Сверху она немного прогрелась, но пониже жгла ледяным холодом. Я немного поплавал и понырял, подставляя под ласковое солнце белое после зимы тело.