Сашка по прозвищу Следопыт, парень лет двадцати двух на вид, поперхнулся, а затем закашлялся. Во рту пересохло. Солнце нещадно жарило, и всё тело взопрело. Щурясь, Сашка огляделся в поисках спасительной тени, но на участке стены, обороняемой его ротой, она вся без остатка растворилась в полуденных лучах. По примеру более умудренных товарищей, используя винтовку и подручные средства, он растянул шинель и тут же залез под этот неказистый шатёр. Следопыт, борясь с жаждой и сухостью, глотнул из солдатской фляжки воды. Она оказалась горячей да с привкусом железа. Ему немного полегчало, однако заурчал живот.

«Поскорее бы обед», – подумалось ему.

Сразу вспомнилось, что в последнее время их кормят тухлой кониной и какой-то безвкусной бурдой с червивыми сухарями. Нагрянуло уныние. И немудрено: печально быть заложником проклятой страны, которая сначала показалась им всем обетованной землёй.

И ведь тут всё, как и обещал старец Амвросий: густые леса, изобиловавшие всяким зверьём, что не имеет страха перед человеком, чистейшие озёра да реки, где полно рыбы – хоть её руками лови.

Правда, на пути быстро встретились истинные хозяева этих мест – страшные и непримиримые дикари. Сашка как раз ненароком подумал о них и вдруг услышал жуткие завывания, исходящие со стороны леса. Звуки постепенно усиливались. Его сонливость как рукой сняло.

«Лёгок волк на помине», – пришла ему на ум известная народная поговорка.

– К бою! Огонь вести по готовности! Патроны беречь! – прозвучал зычный голос командира.

Солдат поднялся, спешно занял позицию, положил ствол верной трёхлинейки поверх частокола и направил оружие в сторону стремительно приближающейся конной рати.

– Сколько ж тут этих бестий! – вполголоса удивился кто-то из обороняющихся.

Несмотря на молодой возраст, Александру уже не раз приходилось отражать кавалерийские атаки. Но те всадники мчались с шашками наголо. Здесь же вражеские воины на полном скаку стреляли из боевых луков и при этом умудрялись выполнять сложные манёвры, словно единый организм. В процессе дикари искусно меняли положение тела в седле, мешая прицельной стрельбе.

Сняв винтовку с предохранителя, юноша выбрал подходящую цель. Таковыми, по его мнению, были обладатели пышных бунчуков. Затаив дыхание и совместив мушку с прорезью прицела, он нажал на уже подведённый спусковой крючок. Грянул выстрел. Туземец, облачённый в чёрные чешуйчатые доспехи, с развевающимся на ветру конским хвостом белого цвета на шлеме, откинулся назад и в следующую секунду упал с коня, а затем покатился по земле, подобно тряпичной кукле.

Раздался сочный шлепок – в участок стены недалеко от Сашкиной головы вонзилась стрела с белым оперением. Следопыту показалось, будто бы он загодя услышал шелест её полёта и каким-то уж очень обострившимся чутьём понял, куда она попадёт, а посему даже не дёрнулся.

Такое с ним время от времени происходило, пробивался наружу какой-то дар предчувствия.

Продолжалась оглушительная пальба, наперебой лупили винтовки. Длинными очередями строчил пулемёт Максим. И полетели с коней новые убитые. Несколько лошадей рухнули наземь, вздымая облака пыли.

Противник понёс ощутимые потери, началось отступление. Правда, даже развернув лошадей и уносясь прочь, лучники успевали напоследок сделать выстрел-другой в ответ.

«А что будет, когда патроны совсем закончатся? Их и так мало», – нагрянули невесёлые мысли.

На стене началась перекличка.

– Шемякин! Живой? Молодец! Так, Никаноров! Никаноров, чёрт тебя побери. Да где ты? – слышался громкий бас.

– Да тута я, – последовал ответ.

Сам Никаноров продолжил разглядывать неприятельскую стрелу и приговаривать:

– Сколько вижу их, всё дивлюсь. У нас с подобными в недавние времена ходили на крупного зверя в тайге староверы. Надо бы собрать все целые – пригодятся.

Раненым поспешили оказать помощь. Те стонали, тужились и закатывали глаза, скрежетали зубами, когда их плоть разрезали санитары, аккуратно вынимая намертво застрявшие наконечники стрел.

А убитых, особо не церемонясь, снимали со стены, складывали в линию, разували, забирали у них все мало-мальски ценное, а затем накрывали им лица их же верхней одеждой, оставляя лежать до погребения.

Сашка подсобил со спусканием тела одного бедняги, а затем снова поднялся на стену и увидел бегущего к ней мальчугана.

– Токарев! – прокричал тонким голосом снизу мальчишка-посыльный.

– Есть такой, – ответил Следопыт, услышав свою фамилию. Однофамильцев на этом участке не было.

– В штаб вызывают!

Сашка прошёл мимо лестницы, подошёл к высокой опоре помоста, затем обхватил толстый столб руками и ногами, а потом в два счета спустился вниз.

«Заодно мышцы размял», – подумал он.

Пухлое тело беззаботного школяра, сына лавочника, за годы лишений и скитаний стало подтянутым. Правда, также обзавелось торчащими рёбрами. Цвет кожи уж совсем стал какой-то бледно-зеленоватый, нездоровый.

Штаб располагался недалеко, идти предстояло через скопище жилых землянок. Сашка постарался проскочить мимо них быстро, стараясь не глядеть по сторонам. В душах ему не хотелось снова видеть голодные и обреченные глаза истощенных женщин и детей, ведь от этого всегда щемило в груди и набегала тоска.

Токарев преодолел этот участок, ни на кого не наткнувшись, и остановился перевести дух у артиллерийской батареи. Рядом с ним оказалась трехдюймовая пушка, и он с каким-то благоговением погладил её ствол. Нравились ему эти орудия своей мощью и суровой красотой.

– Только вот последний снаряд на неделе запустили. Толку нет теперь, – с горечью констатировал вслух он.

В полуземлянке, служившей штабом их сводного отряда, приятно пахло давно позабытым запахом керосина. Под самым потолком висела круглая лампа, с наступлением сумерек светившая ярко-жёлтым мягким светом.

Сняв головной убор, Токарев первым делом стал истово креститься и класть поклоны перед образами в красном углу, а затем развернулся и машинально произнёс:

– Здравия желаю, ваше благородие.

Оказалось, за штабным столом сидел не только знакомый ему атаман, но и два других мужчины. Оба буравили его цепкими взглядами, будто пытаясь вытянуть душу.

«Видимо, красный командир с комиссаром», – предположил парень.

Вся эта троица была облачена в просторные рубахи, затянутые поверх портупеями с плечевыми лямками. У красноармейцев на обшлагах левых рукавов красовались непонятные знаки, а вот у атамана на выгоревшей ткани, там, где раньше золотом отливали погоны, сегодня темнели прямоугольные пятна.

Атаман, не поднимая головы от лежащей перед ним нарисованной от руки карты, торжественно произнёс:

– Вот он, наш главный разведчик и следопыт! С виду дюже молодой и тощий, но на то не обращайте внимания.

Акцент командира на тощем телосложении скорее был сделан ради шутки – попробуй найди среди попавших в этот дикий край упитанных и откормленных.

– Мож, тебе чайку? – теперь обратился он к Токареву.

– Не откажусь, – ответил Сашка и голодным взглядом оглядел стол. На нем стоял ещё дымящийся самовар, несколько кружек и небольшая ваза со слипшимися конфетами и баранками.

Организм Токарева отреагировал на эти угощения утробным урчанием и обильным выделением слюны.

Он сам вскоре занял место и, отхлебнув горячего чая из вмиг нагревшейся кружки, даже зажмурился от удовольствия:

«Чай-то настоящий! Не тот, что пьют на стене»

Атаман поводил пальцем по карандашным пометкам, посмотрел на разведчика и задумчиво почесал выскобленный до синевы подбородок.

– Да, дело худое, – протянул он. – Дай бог, продержимся с месяц. А там пиши пропало.

Подобные слова тут никто уже не считал проявлением упаднического фатализма.

Рука Сашки в это время нерешительно зависла над вазой с конфетами.