Она пытается сказать себе, что идти туда – опасно, но ноги ведут сами. А еще в голове вертится фраза, что она должна там быть. Это чувство очень правильное, папа называет его интуицией, и Ребекка знает об этом многое, потому что она всегда узнает многое о том, что ей интересно.

– Я нужна ему, – говорит она, спотыкается о ветки и падает, раздирая ладони в кровь. – Нужна.

Пробирается сквозь темноту, гонит прочие мысли из головы. Ее словно дергают за ниточки, и она идет, идет, пока деревья не расступаются, выводя ее на поляну.

Здесь свет луны ярче, он освещает кусты и заросли трав, что колышутся на ветру.

Ребекка видит силуэты перед собой. Отдаленно слышит голоса, и ее губ касается улыбка.

Пелена становится плотнее. Она охватывает все тело, ноги становятся ватными. Она присаживается на ствол упавшего дерева, чтобы отдышаться. Она близко. Она почти пришла.

Снова раздается рык – Ребекка вздрагивает, но ее тут же накрывает волной любви, заботы, теплоты. Словно кто-то пытается успокоить ее, сказать, что ей нечего бояться.

«Тебя он не тронет», – раздается в голове. Она не знает, чей это голос, это словно музыка, звучащая сразу со всех сторон.

– Мэтт! – слышит она. – Мэтт, надо уходить! Ну же, племянник, помоги мне! Возьми себя в руки, повтори свою мантру! Люди идут! Тебя увидят!

Еще один рык прорезает пространство, Ребекка слышит свое имя, и пелена немного спадает.

Она видит родителей по другую сторону от поляны. Папа смотрит сначала на двух мужчин, а потом на нее – его лицо становится белым. Мама, увидев ее, бросается через всю поляну, но спотыкается и падает прямо на середине.

Снова раздается рык.

– Отойдите! – слышит Ребекка. Это не голос отца, этот мужчина моложе, и он зол. – Вам стоит уйти!

– Что за чертовщина здесь творится?! – спрашивает отец, и в его руке появляется пистолет.

Второй мужчина (даже, скорее, юноша) снова рычит, и Ребекка опять чувствует этот кокон из теплоты и любви, который оборачивается вокруг нее. Она видит лишь спину рычащего существа – спину и черноволосый затылок, но ее тянет к нему всей душой, ей хочется подойти и опустить руку ему на плечо, чтобы показать, что они – одно целое. И он не должен злиться.

– Я сказал вам уйти!!

– Клаудия! – слышит он. – Забирай Ребекку и уходите!

Мама встает, она пытается пройти мимо. Юноша вырывается из рук старшего мужчины и бросается в ее сторону.

– Мэтт, нет!! – Ребекка вздрагивает от этого крика. Она слышит выстрелы. Потом слышит скулёж, а потом снова выстрелы один за другим.

Мама начинает кричать, Ребекка видит, как старший мужчина перевоплощается: его лицо вытягивается, тело изменяется, слышится хруст костей. Отец продолжает стрелять. Парень с черными волосами падает и скручивается, зажимая раны руками. Он кричит человеческим голосом, а потом переходит на рык и, наконец, замолкает. Он больше не двигается.

Ребекка чувствует какое-то опустошение внутри себя. Она будто просыпается ото сна, сейчас голоса в голове нет, никакого чувства теплоты – тоже. Теперь она в лесу, и ей до ужаса страшно.

– Мама! – кричит она, когда на нее бросается существо. Горло сдавливает слезами. Она не понимает, что происходит, от ужаса ее тело цепенеет, а волосы на затылке становятся дыбом.

– Ребекка, беги! – слышит она голос отца, но не может пошевелиться. – Уходи, дочь, беги, прошу, сейчас же!

К горлу подкатывает тошнота. Она сгибается пополам, ее выворачивает на землю, от слез не видно ничего вокруг. Следует еще один выстрел, потом снова рычание – на этот раз гортанное, злое – и, когда отец издает очередной крик, Ребекка теряет сознание.

В день игры Ребекка просыпается затемно и долго лежит, уставившись в окно. Луны нет, есть узенькая полоска месяца, что только начинает расти. Она пытается представить, как все пройдет в следующее полнолуние. Если ей снова придется испытать все вместо Мэтта, то она сойдет с ума.

Сон не идет. Тренер орал на них вчера вечером и запретил просыпаться раньше восьми утра, но Ребекка не может это контролировать, поэтому, чтобы заснуть еще хоть на пару часов, выбирается из постели и спускается вниз за стаканом молока.

Дом спит, но на кухне над барной стойкой горит светильник на батарейках. От него исходит мягкий желтоватый свет, который падает на лицо Джозефа, оттеняя бороду с редкой проседью и волосы, лежащие в беспорядке.

Увидев Ребекку, он снимает с носа очки и откидывается на спинке стула.

– Не спится? – спрашивает Джозеф с мягкой улыбкой.

Ребекка обращает внимание на блокнот и ручку перед ним, потом бросает взгляд на часы, стоящие на холодильнике, и удивляется: пять утра, немного поздновато для записей в дневнике.

– Решила выпить молока.

– Волнуешься перед игрой?

– Не особо.

Она вынимает из холодильника открытую коробку, наливает полный стакан, до самых краев, и садится с ним напротив Джозефа.

Им уютно вдвоем молчать. Каждый раз, когда они вместе ездили за покупками, мыли посуду или чинили старенький пылесос, вокруг витала приятная тишина, которую каждый из них изредка разбавлял вопросом по делу или темой, которая не давила бы и не мешала работать. Ребекка прокручивает годы назад, как видеокассету, и мысленно радуется тому, что всегда была с Джозефом вежлива и добра. Но радость длится недолго. Она пытается представить, что этот человек чувствовал, когда видел ее отношение к Натали, к Филипу и Эстер, и от стыда молоко словно густеет и становится поперек глотки.

«Не думай об этом», – просит она сама у себя. И в ту же секунду чувствует, насколько сильно она виновата.

– Ты придешь на игру? – интересуется она, хотя, кажется, она уже спрашивала об этом пару недель назад.

Джозеф продолжает улыбаться.

– Конечно, дочка.

Ребекку бросает в дрожь. Она смотрит на мужчину перед собой – на доброго мужчину с сияющим взглядом и теплой улыбкой. Смотрит, чувствуя себя отвратительно. У нее язык не поворачивается попросить прощения, сказать что-то в свое оправдание, прошли годы, и ничего уже не изменить.

– Почему ты не спишь?

Джозеф трет глаза и, осторожно выдыхая, открывает ей свою тайну:

– Пытаюсь привыкнуть к тому, что Филип не живет с нами.

Ребекка не представляет, как это – воссоединиться с одним из своих детей, чтобы через пару месяцев попрощаться с другим. И пусть Филип никуда не уехал из города и явно они с женихом здесь пропишутся, отсутствие его вещей угнетает даже саму Ребекку.

Она должна что-то сказать в ответ, но только трогает плечо Джозефа пальцами и встает.

– Пойду спать, – шепчет она, потому что голоса хватает только на шепот.

– Ребекка, – Джозеф останавливает ее, когда она хватается за ручку двери. Приходится обернуться. – Пригласи Мэтта на игру.

Это не просьба, а мягкий совет, который Ребекка восприняла бы в штыки еще в первых числах этого месяца. Так много всего изменилось, что она задыхается. Она не может поверить в то, что ее жизнь так круто повернула в другую сторону. И ее все еще тянут назад призраки прошлого, они наступают на пятки и больно бьют по затылку чем-то металлическим до привкуса крови во рту. Но это изменения. И она рада им.

У Ребекки есть план. Она собирается за завтраком спросить Джозефа, в какое время он придет на игру – заранее или к началу матча, и если Мэтт проявит интерес, то она как бы между делом бросит ему «если хочешь – приходи». Так ей удастся выполнить просьбу Джозефа и не передавить свою гордость удавкой.

Но все катится к чертям, когда, проснувшись в половине десятого, она узнает, что родители повезли Филипу вещи, которые он забыл.

– Они могли бы взять меня с собой, – ворчит Эстер, намазывая джем на разогретый в микроволновке блинчик. Мэтт наливает себе чай и, заметив появившуюся в дверях Ребекку, ошпаривает руку кипятком.

– Доброе утро, – осторожно произносит Мэтт, словно боится спугнуть бабочку с подоконника. Они несколько дней подряд бегали друг от друга и сейчас просто таращатся, не зная, что делать.