– Где мама? – спрашивает Ребекка, и Мэтт какое-то время не может понять, о ком она. Мама. Мама Ребекки мертва, а Натали она никогда так не называла.

– Мама? – переспрашивает, чувствуя подвох. Солнце становится ярче, макушку припекает.

Ребекка улыбается ему, крепче обнимая за плечи.

– Да, Мэтт, наша мама. Где ты витаешь?

Где он витает. В облаках? В мечтах?

Во сне. Осознание сваливается на голову тяжелой тучей.

Бирюзовое небо размывается, тяжесть тела Ребекки, такая ощутимая во сне, сейчас рассеивается, и Мэтт стоит на пустыре, вокруг темнота, только голубые глаза горят в двух метрах от него, как светлячки. Они горят ярко и зло. Мэтт не видит их обладателя, но может воспроизвести в голове его лицо, его голос, даже полуулыбку, которая никогда не влечет за собой ничего хорошего.

– Уходи, Оливер, – просит он. Его тело сковывает страх. Он боится, что Ребекка появится здесь, и тогда беды не избежать.

– Я всего лишь хотел повидать тебя, племянник.

Этот голос. Мэтт знает, что это сон, но голос сбивает его с толку. Он слишком реалистичный, от него холодок проходит по коже.

– Я не хочу, чтобы ты был здесь.

– Отчего же? Ты был на моей стороне.

– Все изменилось.

– Ах, да. Эта связь. Любовь делает человека слепым.

Оливер выходит из темноты. Его силуэт освещает луна, и Мэтт вдруг падает на колени, чувствуя ровно то же самое, что и в ту ночь, восемь лет назад. Он чувствует, как сознание покидает его. Как луна обхватывает его и проникает в его голову. Он перестает чувствовать себя настоящим. Он словно превращается в куклу, которой управляет падающий с неба свет. Это невыносимо, это губит его. Он не хочет переживать это снова, ему страшно. Он опять чувствует себя подростком, который не может контролировать себя.

Клыки лезут наружу. Мэтт сгибается пополам, скользит когтями по земле, соскребая слой травы. Он хочет позвать на помощь, но горло сжато, будто кто-то давит ему ладонью на шею, пережимая ее.

Он хрипит, пытаясь произвести хоть один звук. Оливер садится на корточки перед ним, его лицо выглядит обеспокоенно.

– Кто-то приближается, Мэтт! Спрячь клыки! Люди увидят. Мэтт, посмотри на меня, контролируй себя, ну же!

Он видит людей, что выходят сейчас из леса. Он видит родителей Ребекки. Они все в крови, у Джона отсутствует одна рука, а со второй кусками слезла кожа. Голова Клаудии странно повернута набок, в ее животе зияет огромная дыра.

Мэтт пытается закричать, но лишь давится словами, и его выташнивает на землю желчью.

Он крепко закрывает глаза, умоляя себя проснуться.

А потом он чувствует ладони на своих плечах.

– Я просила подождать меня! – выкрикивает Ребекка ему в ухо.

Мэтт распахивает глаза и слепнет от бирюзовой яркости неба. Вес Ребекки снова такой же уютный и правильный, а солнце вытягивает из земли морозную влагу.

Он просыпается один в пустой комнате. Он весь мокрый от пота, волосы прилипли ко лбу, а сердце заходится в бешеном ритме.

Мэтт переворачивается на спину и, лишь оглядев пространство вокруг себя, верит, что проснулся.

Шаря рукой по одеялу, пытается понять, был ли здесь Ребекка или тоже приснилась? Но ее запах повсюду. Он ударяет в нос, едва лишь Мэтт прижимается лицом к подушке.

Когда он спускается к завтраку, семья уже в сборе. Они сервируют стол на кухне, а не в столовой. Пахнет подгоревшими тостами (значит, готовила Эстер) и овощным салатом.

– Мэтт, у нас новости! – радостно заявляет младшая сестра. Он проходит внутрь и ищет глазами Ребекку. Та сидит за столом у стены и, встретившись с Мэттом взглядом, мгновенно отворачивается. По ее лицу невозможно понять, что она чувствует. Никакого румянца или улыбки нет, но также она не сжимает зубы от злости. Мэтт вдруг осознает, что они только что провели вместе ночь. В одной постели. Они почти не касались друг друга, только плечами и кончиками пальцев, но Мэтт до сих пор чувствует ее запах на себе, на своей одежде, в своих волосах… Это так правильно.

– Какие новости?

– У Филипа появился парень, – отец протягивает ему кружку с кофе. Мэтт идет к столу и садится напротив Ребекки, внимательно всматриваясь в ее лицо. Она выглядит… Лучше. Лицо уже не такое бледное. Рубашка немного мятая, а под глазами еще есть небольшие синяки, но в целом она выглядит свежее.

Мэтт переводит взгляд на Филипа. Тот закатывает глаза и тоже садится за стол.

– Да, представляешь. Это ведь такое событие, что впору праздновать.

– У тебя давно не было парня! – кажется, Эстер нравится бесить брата, обсасывая подробности его личной жизни во всеуслышание. – Или девушки.

– Эстер! – мама осуждающе мотает головой, но, если присмотреться, на ее губах можно заметить улыбку.

– С моей семейкой и этот вскоре сбежит, – ворчит Филип, и Мэтт хмурится.

– По-моему, он слишком влюблен, чтобы сбежать.

– Ты его знаешь?! Ах ты засранец! – Эстер швыряет в него полотенце, а Филип – осуждающий взгляд. – Ты в курсе, что он человек? Боже, наконец-то, адекватный человек в этой семье!

– Ну, спасибо, – реагирует Ребекка, и Мэтта скручивает невыносимой теплотой.

Мама ставит на стол тарелку с тостами, свежую клубнику, фрукты, масло и джем. Ребекка тянется за молоком и, пока она наливает его в свой кофе, Мэтт не может отвести от нее взгляда. Любовь, впившись в его кожу, никак не хочет уходить. Вот никак. Он вспоминает свой сон – первую часть с этой странной утопией и вторую, где был Оливер. Становится немного тревожно, но потом Ребекка поднимает на него взгляд, и впервые в жизни в нем почти нет ядовитой ненависти. Бешеных чувств тоже нет или же Ребекка их мастерски прячет, но лучше ничего, чем ненависть. Мэтт не смог бы больше ее выносить.

Это самый спокойный и приятный завтрак из всех, что были с того момента, как Мэтт вернулся. Это чувствуют все. Эстер по-дружески подкалывает Филипа, тот припоминает ей Бретта, потом – Дилана Рейкена. Мама пытается их урезонить, отец смеется, подливает всем кофе, а потом позволяет себе сигарету. И Мэтт вдруг тоже хочет покурить.

Его распирает от эмоций, и после завтрака он идет в сад, где опускается на влажную скамейку (видимо, ночью был дождь). Ребекка выходит следом, садится рядом, их плечи не соприкасаются, но Мэтт отчетливо ощущает тепло ее тела рядом со своим.

– Держи, – Ребекка протягивает ему сигарету.

Мэтт поднимает брови.

– Научилась читать мысли?

– Ты истекал слюной, когда твой отец закурил на кухне.

Мэтт вообще-то курить не любил, но сигареты, в отличие от алкоголя, оказывали более отчетливое воздействие на организм. И иногда хотелось просто вдохнуть дым в себя, выждать небольшую паузу, задерживая его внутри, а потом медленно выдохнуть, чувствуя легкое головокружение.

Ребекка чиркает зажигалкой, Мэтт делает первую затяжку.

Ему нестерпимо, непростительно хорошо. В голову приходит мысль о том, что последние два дня разделили жизнь на «до» и «после». Ребекка сидит рядом с ним, и ее даже не пришлось умолять об этом, шантажировать или чем-то подкупать. В какой вселенной это возможно? Быть может, Мэтт все еще не проснулся, его утопичный сон продолжается, но если и так – он готов спать вечно.

А еще ему вдруг не нужны объятия, поцелуи, секс с Ребеккой. Ему настолько приятно просто сидеть вот так, делать одну затяжку за другой и чувствовать запах ее чистого тела рядом с собой, что больше ничего не нужно.

– Могу я… Могу я отвезти тебя в колледж? – осторожно спрашивает он.

Ребекка вздыхает. Мнет край своей куртки, рассматривает пальцы. Потом поднимает голову и смотрит на Мэтта с неподдельной болью.

– Это непросто…

– Я понимаю! Зря я спросил.

– Я жила с этой ненавистью столько лет, что… – Ребекка спотыкается на словах, тихо матерится, трет кончик носа. – Я не знаю, как теперь жить без нее.

В ее голосе звучат слезы.

– Они тебя любят, Ребекка, – Мэтт проглатывает желание взять ее за руку, забрать боль, хотя, душевную боль волк в себя не втянет, но он бы попробовал. Кто их знает, эти истинные пары, на что они способны? – Я тебя люблю.