Но то, как она обнимала его, тепло дыша рядом с шеей. Как ее горячие ладони гладили его плечи… И это «спасибо, что не стал подслушивать»…

Мэтт садится, чувствуя, как мысль, словно клюв гигантской птицы, простукивает его висок.

«Спасибо за то, что не стал подслушивать».

Он пытается вспомнить, как выглядит подслушивающий оборотень.

Есть ли какая-то принципиальная разница, или Ребекка просто сделала этот вывод, опираясь на интуицию?

У него в голове что-то срабатывает. Это как инстинкт самосохранения или мигающая под закрытыми веками лампочка: Мэтт, тебя обманывают. Он отматывает время назад…

«Что у тебя с Мартином Кэмпбелом?».

«Спасибо за то, что не стал подслушивать».

Он вскакивает с кровати и выбегает из комнаты, спускаясь по ступенькам в одной только майке и домашних штанах. Он почти сшибает Ребекку с ног, но впервые ему плевать на это. Ему нужны ответы.

– Тебя какая муха укусила?! – кричит его в спину девушка. Мэтт чувствует, что она идет следом, и так даже лучше, пожалуй, потому что, если его опасения подтвердятся, то ей придется отвечать. – Мэтт?

Ее машина стоит у входа.

Мэтт удивляется сам себе, когда у него выходит не вырвать дверцу, а лишь сломать замок одним коротким рывком.

Ребекка верещит:

– Долбанулся?!! – и впивается в ткань на его спине, пытаясь оттащить оборотня от своей машины. Мэтт словно вообще ничего не чувствует. Как будто все эмоции, все жрущие его душу чувства мгновенно поставили на паузу, оставив только возможность связно мыслить. Это как глоток воздуха и давление колючей проволоки на горло – два чувства одновременно.

Он находит их под сидением.

Когда Ребекка пару раз прикладывает ему по спине ладонью, Мэтт извлекает наружу большую спортивную сумку и рывком расстегивает ее, вытряхивая содержимое на землю. Под ноги Ребекке падают пропитанные аконитом ножи, лук и стрелы, несколько пистолетов, к которым Мэтт даже прикоснуться не сможет, а еще что-то наподобие самодельных гранат…

Она смотрит на все это полными ужаса глазами, а потом поднимает на Мэтта ненавидящий взгляд, и он понимает, что все, чего ему хочется сейчас – расхохотаться.

Что он и делает.

У него щиплет глаза от боли, но он смеется, стискивая пальцами один из клинков. Он пропитан аконитом, кожа под холодной сталью плавится, он чувствует ее противный запах – как будто подпалили любимую кожаную куртку.

– Ты не спишь с ним. Господи, ну и дурак же я. Ты не спишь с Мартином.

А еще она, судя по всему, умеет контролировать сердцебиение, когда врет.

Гениальная маленькая паршивка, разрушившая его жизнь.

Ребекка дышит полной грудью и молча смотрит на зажатый в его пальцах клинок.

– Ты не спишь с ним, он тебя тренирует. Да? – она обнимает себя руками, Мэтт подскакивает к ней и хватает за плечи (впервые без разрешения, нагло, наплевав на все). – Отвечай мне!

– Иди ты к черту! – Ребекка толкает его изо всех сил. Мэтт чувствует, как крик застывает в глотке. – Да! Он тренирует меня, ясно?! И его отец! Доволен?!

Так больно. Так больно, что хочется выть.

Мэтт выдыхает и впивается пальцами в свои волосы.

Когда он почувствовал это к Ребекке, он думал, что хуже ничего не может быть, но вот. Она доказывает ему обратное.

– Почему? – слабый шепот, словно не он кричал три секунды назад. – Ты… что? Ты собираешься нас убить? Это твой план? План мести?

Ребекка морщится, как будто он сказал какую-то глупость:

– Ты идиот?

– Тогда скажи мне, Ребекка, объясни, зачем это все? – он роняет в сумку клинок, выпачканный в его собственной крови. Она отворачивается, как будто ее тошнит.

– Чтобы защитить себя.

– От кого? Мы ведь единственные оборотни здесь.

Его злость все еще клокочет в горле и вырывается рваными хрипами из груди.

Она смотрит на него так, словно и правда думает, что он идиот.

– Потому что однажды я уеду из Кломонда, – Мэтт понимает, что не хочет даже думать об этом. – Я выйду замуж, заведу семью, – ее голос становится тихим-тихим, не похожим даже не шепот. Словно это мысли, которые Мэтту каким-то образом удается услышать. – И когда мой десятилетний сын заблудится ночью в лесу… Я не хочу, чтобы он видел, как взбесившиеся оборотни разрывают меня на куски.

Слезы на щеках Ребекки, ее тихое сердцебиение, посиневшие дрожащие губы, все это заставляет Мэтта протянуть к ней руку. Она отшатывается от нее, но не с уже ставшим привычным отвращением, а с какой-то обреченностью, будто не соображает что делает. Она опускается на землю и опирается затылком о машину.

Мэтт так и стоит, протянув в ее сторону руку, как будто это что-то сможет изменить. Как будто это поможет ей перестать чувствовать боль, перестать скучать по ним, перестать вспоминать.

– Ребекка, однажды ты поймешь, что все было совсем не так, как ты думаешь…

– Замолчи, Мэтт. Серьезно.

Он осторожно опускается на колени напротив нее. С неба начинает противно капать, и это походило бы на какой-то чертов знак, если бы он не чувствовал себя сейчас таким мертвым.

– Ребекка, – он делает еще одну попытку протянуть к ней руку. Она не отталкивает, но смотрит на протянутую ладонь пустым взглядом. – Ребекка, прошу тебя…

Раскат грома бьет по ушам, один грохот, другой. Мэтту кажется, что это в его голове грохочет. С волос начинает стекать вода.

Ресницы Ребекки слипаются, и она закрывает глаза, позволяя слезам растворяться в дождевых каплях и падать на землю.

Мэтт кладет ладонь на ее плечо.

Их освещает молнией, которая кажется огромной, практически во все небо. На самом же деле это только две тоненьких черточки, рассекающие горизонт.

Ребекка выпускает стрелу, даже не пытаясь сосредоточиться на мишени – просто выпускает ее, отправляя в свободный полет. Как-то не тренируется ей сегодня. Эх.

Мартин замечает ее состояние и мягко забирает лук, отпихивая  бедром.

– Хватит, ты устала.

Ребекка мотает головой, возвращаясь в реальность.

– Нет, я же ничего не делала.

– Ты задумчива, можешь пораниться.

Она не понимает, радует ее такая забота или раздражает. Она может пораниться, ну надо же.

Она сама не в курсе, почему задумчива. Нет определенного направления у ее мыслей, они прыгают, не обрастая смыслом – думает ни о чем и обо всем сразу.

Пока Мартин выпускает несколько стрел в «яблочко», Ребекка вынимает свои ножи из сумки и начинает играться с ними, подкидывая в руках. Она любит ножи, а они любят ее. Что тут сказать, за год ни разу даже не оцарапала руку – при ее-то неуклюжести!

В руках четыре ножа. Первый она запускает прямо в дерево, на которое они присобачили мишень. Мартин выкрикивает «Эй! Найди себе другое дерево!», а Ребекка смеется и отправляет за первым ножом второй. Тот перекручивается в воздухе, разрезая пространство с красивым свистом, и втыкается в одном сантиметре от уже торчащего там клинка. Третий нож сшибает стрелу Мартина на лету, тот зло встряхивает волосами и буровит ее яростным взглядом – если бы она не знала его как свои пять пальцев, точно бы в штаны наложила.

Ребекка пожимает плечами, типа не при делах. Мартин напускает фальшивое равнодушие на лицо, а потом, когда она расслабляется, отворачиваясь, бросается на нее, заваливая на спину. Они начинают бороться. Не всерьез, но и не играя. Используют приемы, которым учил старший Кэмпбел и его охотники – как обезвредить противника, как перехватить инициативу в бою, как выиграть время.

Они несколько раз перекатываются, Ребекка чувствует, как пыль забивает глотку – три, два, один. Она кашляет, Мартин пользуется ее секундной заминкой и переворачивает ее, подминая под себя. Какие-то ветки больно давят в затылок, в глазах рябит от пыли и солнца, что в таком положении светит ей прямиком в лицо. Еще успевает отметить, какое синющее небо сегодня, яркое, словно летом. Мартин обхватывает бедрами ее ноги и рычит, как волк, сцепив зубы.