Личное и работу нельзя смешивать. Плевать, да? Нельзя расслабляться. Плевать? Нельзя быть размазней. Плевать?

Шайль не хочет позволять себе лишнее. Она никогда не была блестящим детективом, таким, как…

— Все, хорошо. Ты убедила. Раздевайся и пойдем в душ, — Шайль отстраняет от себя подружку, недовольно морщится, отворачивая лицо.

Надин утирает нос, утирает глаза. Кивает. Стягивает футболку, спускает штаны. Детектив не смотрит. Она повернута спиной, порывисто раздевается, подставляя мышцы взгляду. Надин вдруг понимает, что Шайль действительно похожа на мужчину. Не слишком крупного, почему-то изящного мужчину. Надин не видела настолько физически подготовленных девушек-волколюдов. И, скорее всего, не увидит. Не встретит больше такой красивой и сильной спины, за которой так уютно скрываться от всего мира.

— Ты крутая, — шепчет Надин, обнимая Шайль сзади.

Прижимается щекой к позвоночнику. Чувствует под ладонями мышцы живота. Ведет пальцами выше, касаясь груди Шайль. Почти добирается до соска: движение руки останавливают.

— Без разврата, — просит детектив.

Кажется, она смущена. Скорее всего, дело в этом. Непривычно быть в такой обстановке с тем, кто младше. Пусть даже девушкой. Шайль всегда встречалась либо с ровестниками, либо с мужчинами постарше.

С другой стороны, закон ведь не запрещает?.. Кажется, нет. Закон не оценивает возраст волколюдов, ведь те, даже безмордые, развиваются гораздо быстрее людей. И при этом не платят за старостью. Живут дольше человеков, не болеют, не слабеют. Ультрахищники не зря внушают страх в большую часть Всемирья — зверолюди готовят армии быстрее кого-либо из других миров.

Вода льется сразу горячая. Шайль скалится, подставляя лицо струям. Фыркает, когда струи заползают в ноздри. Сплевывает. Надин ласково гладит спину детектива, любуясь и наслаждаясь моментом.

— Ты извращенка, — бормочет Шайль, выходя из-под струй. — Заходи и мойся. Побыстрее.

— Я не извращенка, — бурчат из-под горячего водопада. — Ты меня первая поцеловала. Лесбухастарая.

Шайль смотрит в затылок хрупкой девчонки широко раскрытыми глазами.

— Как ты меня назвала?

— Я сказала, что ты старая кошолка.

«Старая, старая, старая», — клокочет в голове девушки. В зеленых глазах можно различить смесь раздражения и изумления, но Надин не смотрит, только напевает:

— Старушка-мать пришла пряников раздать, поскользнулась и упала, ребро себе сломала.

Каштановая шевелюра качается из стороны в сторону, Надин гладит свое тело руками, омываясь.

— Старуху-мать в больницу отвезли, перелом ведь — шутка ли? Гипсом сиськи залепили…

Еще одна детская провокация.

— … заткнись.

Надин вскрикивает, потеряв равновесие. Чувствует холодную стену, в которую ее вжимают. И чувствует горячее дыхание Шайль, замершее возле шеи.

— Ты меня с ума свести хочешь?.. — шепчет детектив.

— А ты меня хочешь удушить?

Хватка на горле становится лишь крепче. Надин шипит, чувствуя клыки на своей коже.

— Не вздумай укусить…

— Что если вздумаю?

— Я тебя укушу сильнее.

— У меня — сорок килограмм…

Шайль произносит это с тихой страстью, и Надин становится не по себе. Средняя сила укуса волколюда — тридцать шесть на квадратный сантиметр. У Надин…

— Ну же? — Шайль спрашивает, затем проводит языком по плечу девчонки, замирает, спрашивает вновь. — Чем похвастаешься ты?

— Двадцать шесть…

Надин пищит под силой девушки. Стонет, чувствуя прикосновение.

— Мы ведь звери, да? Зачем сдерживаться, малышка?

Хочется сказать «нет, мы люди». Не получается. Отчасти из-за властного поцелуя, грубого и настойчивого. Но главная причина…

Все-таки Надин тожехочет зверя. Больше, чем сон, покой, решение всех проблем…

Надин разворачивается. Упирается пяткой и спиной в стену, подставляясь под поцелуи Шайль, под ее руки, под бурный поток горячей воды и страсти.

— Полегче…

Кожа горит. Пар заползает в легкие. Превращаясь в стон, выходит наружу. Слюна, вода, слезы, все смешивается в один коктейль. Он растекается по телам девушек. Ритмичные движения руки, напряжение мышц, гудящие сердца, тихое рычание…

Глубже. Чувственнее. Нежнее.

Надин не выдерживает. Вся ее сущность превращается в сплошной пульсирующий комок возбуждения, жажды. Хриплый стон дразнит. Тонкие губы Шайль…

Вода обтекает поцелуй. Языки трутся друг о друга, переплетаются, танцуя на клыках. Пальцы…

Напористее. Медленнее. Безжалостнее.

Их окутывает белесая дымка. Волосы закрывают глаза. Ничего не видно, слышно лишь бесконечное течение воды… остаются только ощущения. Горячо внутри, горячо снаружи. Все мокрое. Потустороннее. Подобное сну.

Шайль опускается на колени. Надин вцепляется в мокрые пряди. Пытается вдохнуть, но не может — вода льет на лицо. Воздух не нужен. Легкие горят. Пускай.

Это. Невероятно.

Сознание вот-вот ускользнет. Перед глазами все плывет. Пульсирует. Гаснет. Надин отводит лицо, прячет от струй, вдыхает. Недостаточно. Еще. Еще. Больше. Девчонка жадно хватает ртом воздух, тут же его теряет, отчаянно стонет. Ее поглощает сила, от которой некуда скрыться. Ее берут так, как никогда еще не брали. Не берут — но подхватывают. Забирают к себе. Защищают от всего ужаса. Есть только этот момент, здесь и сейчас.

Надин доверяет. Больше, чем чему-либо. Она отдается. Замирает, чувствует, как сердце бешено колотится. Вздрагивает, сжимается, вытягивается, до онемения напрягается…

Взрыв.

Больше ничего нет. Только пустота.

***

В комнате темно. Вьется табачный дым, невидимым птичьим крылом взлетая вверх. Уголек накаляется.

— Прости.

Слово разрывает темноту подобно пуле, разрывающей плоть. За ней следующие:

— Я сорвалась.

— Шутишь?

— Нет.

— Это было великолепно.

Надин нащупывает пепельницу, стучит сигаретой по краю. Затягивается.

— Глупость. Это неуместно.

— Когда вернемся в О-3, я выйду за тебя.

— Ага. Расскажи еще какую-нибудь сказку.

— Ты кончила.

— Вообще-то нет.

— Но это же сказка. Сама попросила.

— Хватит дерзить.

— Я тебя люблю.

— Не выдумывай.

— Обожаю.

— Ага-ага. Докуривай, чудо лохматое.

— Я хочу за тебя.

— Будешь моим живым щитом, да? Понравилось?

— Безумно. Я хочу, чтобы ты стреляла с моего плеча. Всегда.

— У меня вообще-то есть парень.

— У меня тоже.

Сигарета вминается в дно чана. Надин соскальзывает глубже под одеяло. Жмется к горячему, голому телу. На ощупь как сталь. Приятно. Девчонка шепчет:

— Я его брошу ради тебя.

— А если я своего не брошу?

— Я его убью.

— Он здоровенный волколюд.

— Пристрелю. Научусь стрелять и пристрелю. Будешь только моей.

— Во имя всех ёрков, прекрати об этом говорить.

— Не прекращу. Ты возьмешь меня к себе? Я буду греть тебя зимой.

— Мне и так не особо холодно.

— А со мной всегда будет тепло.

— Это ты сейчас так думаешь.

— Я вообще не думаю. Не заметила? — Надин нащупывает поцелуем плечо. — Ляжешь на спину?

— Зачем?

— Это сюрприз.

— Если ты не достанешь мне новую пушку из-под подушки, то вряд ли это сюрприз.

— Ложись, Шайль. Все будет хорошо.

— Спи. У нас куча работы.

— Мы теперь напарницы?

— Напарники. Не особо. Я за тебя отвечаю головой.

— До конца жизни?

— До О-3.

— Нет, до конца жизни. Ты меня приручила. Я твоя. А ты моя.

— Мы просто потрахались. Случайно. Я сорвалась. Извинилась. Что еще надо?

— Тебя надо. Всю. Ложись на спину.

— Я спать. И тебе советую.

— Ну ладно. Сладких снов, Shaile.