Все это она говорила спокойно, размеренно, без капли злости, немного нравоучительным, но в целом беззаботным тоном. Он заслушался и приоткрыл рот от удивления. Она будто читала по бумажке свою речь, но Антон знал, что это была импровизация. Он позавидовал ей, потому что сам точно не смог бы так ясно и связно выразить свои мысли даже в состоянии трезвости и спокойствия, не то что сейчас.

Пока он завидовал и удивлялся, одновременно подыскивая достойный ответ, девушка встала и вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. А он так и остался сидеть за своим столом, приоткрыв рот и подняв руку, обращенную к уже закрытой двери, в жесте, призывающем к продолжению беседы. Ее спокойствие и уверенность, в противовес его рассеянности и несобранности, вывели Антона из себя. Он скинул со стола пачку бумаг, на самом верху которой лежало ее чертово заявление с 1 541 подписью.

Откинувшись на спинку кресла, он прикрыл глаза и прислушался к своему телу. Тело ныло, тело мерзло, тело хотело лечь и лежать. Он чувствовал, что обессилен, но в то же время, казалось, каждая мышца была болезненно напряжена. Сильный недосып не был для него чем-то непривычным. Мучающийся долгое время проблемой с засыпанием, он знал это состояние, в котором хочется снять с себя свое тело, словно саднящее изнутри, как костюм. Но сегодня благодаря наркотику и тому, что действие его закончилось, все знакомые ранее симптомы ощущались во сто крат ярче.

Отметя в сторону дух неповиновения, он смирился с очевидным. Его друг и его новая наглая знакомая были правы: ему стоило поехать домой и выспаться, а проснувшись, в очередной раз подумать о своей полезности. Если бы Катя знала, как часто он об этом думал, она не стала бы так говорить, а просто обняла бы его и пожалела.

Попрощавшись с Кариной, бросив ей дежурную отговорку: «Очень надо / очень срочно / возможно, не вернусь», он ушел.

Выезжая со стоянки, он все еще чувствовал раздражение. Он задавался вопросом: почему она так вела себя с ним? Она видела его в первый раз, не знала его, не знала, чего он хочет, не знала, что в этой ситуации он мог или не мог сделать, но при этом отнеслась к нему так, будто он весь прозрачен и она знает о нем все. И самым противным было то, что она на самом деле угадала, как минимум, что он только и думал о том, как хочет спать. То, в чем она была не права, тоже задевало его. Но итогом их общения стало то, что она сказала ему отоспаться, и сейчас он ехал отсыпаться. Пакость. Ему и так всю жизнь приходилось делать то, что велено, а сейчас еще какая-то протестующая девчонка указывала ему, что делать. Как будто она что-то там понимала со своими подписями о нем и его работе. Он уже не испытывал того трепета, как в первый момент их встречи. Он был очень зол.

Он отъехал от здания администрации совсем немного. Дорога, которую он выбрал, была окольной, проезжая по ней, не нужно было стоять на светофорах на площади. Немного моросил дождь, но видимость была отличная, такая, что он разглядел ее издалека. Катя собиралась переходить дорогу ему наперерез по пешеходному переходу. Он ехал медленно и на достаточном расстоянии, чтобы она могла начать движение через проезжую часть. Естественно, она не знала, что в автомобиле сидит он. Антон посмотрел на нее и внезапно для себя решил проучить девушку. Удивить, ошарашить, как она его. Он вдавил педаль газа в пол, автомобиль моментально стал набирать скорость, она успеет отскочить, но точно испугается. В этот момент он ощутил, как пугающее, незнакомое ранее чувство целиком наполняет его, чувство власти, желание подавить волю другого человека, сделать так, чтобы другой делал то, что он хочет, чтобы чувствовал то, что он хочет. Зачатки подобного он замечал в себе и ранее, но никогда не давал себе разрешения действовать. Сегодня дал.

Все происходило слишком быстро. Приближаясь к Кате, будучи уже близко от нее, он испугался, хотел нажать на тормоз, но продолжал, и даже еще сильней, давить на газ. Злость на девушку оказалась сильнее. Она удивленно посмотрела на быстро приближающуюся машину, ее лицо из удивленного за доли секунды преобразилось в полное ужаса. Он наконец отпустил педаль газа и нажал на тормоз, но поздно. Глухой удар. Девушку швырнуло сначала на его лобовое стекло, затем вправо почти на тротуар.

Она даже не попыталась убежать или отскочить. Увидев мчащуюся на нее машину, она просто замерла на месте.

Разогнавшись слишком сильно, он отъехал уже на десяток метров, когда наконец убрал одеревенелую ногу с тормоза. Посмотрел в зеркало заднего вида: силуэт в сером пальто лежал на дороге не шевелясь.

Антон чувствовал, как бешено стучит его сердце, он гнал все быстрее и быстрее, он был уже за городом. Он не помнил, как уехал так далеко; дома, перекрестки, дорога – все это слилось в серую мешанину, перед которой стояло лицо девушки. Он вспомнил ее глаза. Красивые яркие серые глаза. Сейчас он представлял, как они, широко открытые, смотрят в тусклое, по сравнению с ними, грязно-серое небо.

Он остановился и вышел. Он уехал достаточно далеко от города, повернул на проселочную дорогу и теперь стоял поблизости от полуразрушенной фермы. Доставая сигареты из кармана, он увидел, что его всего трясет. Он не понимал, как вообще смог вести машину в таком состоянии. Руки просто не слушались, поэтому первую сигарету он нечаянно сломал. Почему-то именно это стало точкой срыва. Он сел на переднее сиденье, рядом с водительским, и заплакал. «Что я наделал?» – продолжал он повторять про себя, как будто этот вопрос мог что-то изменить.

Немного успокоившись, он закурил. Он начал представлять себе, как кто-то из прохожих или проезжающих мимо замечает Катю, звонит в больницу, как на место происшествия приезжает скорая помощь, как медики пытаются нащупать пульс у девушки, лежащей на дороге, как они сухо констатируют смерть, как запихивают ее тело в черный, пластиковый, огромного размера мешок, предварительно закрыв ее красивые глаза.

Наверное, потому он и уехал. Убедившись, что девушка не шевелится, он не хотел даже подходить к ней, боясь того, что увидит. Всего несколько минут назад она дышала, говорила, презрительно смотрела на него. В ее венах текла кровь, которая насыщала кислородом мышцы ее тела, органы, кожу. Она была жива. Строила планы, делала покупки, скорее всего, любила кого-то и уж точно была любимой. Такую девушку точно кто-нибудь любил. Возможно, и он тоже влюбился бы в нее, узнав лучше, проведя с ней какое-то время, если бы их знакомство сложилось иначе. Но он отнял у нее все это: возможность дышать, говорить, смотреть на мир, строить планы, любить, жить.

На его глазах опять появились слезы, но новый приступ жалости к себе прервал телефонный звонок.

На экране высветилось имя звонившего: «Дядя Вася». Дядей Васей он звал брата своего покойного отца, по совместительству начальника городского отдела полиции. Он крайне редко звонил Антону сам. Всегда звонил Антон, чаще всего с просьбами, которые исходили от матери, но, так как мать дядю Васю недолюбливала или делала вид, что недолюбливает, предпочитала под предлогами «мужских дел и разговоров» и «ты ему лучше объяснишь» перекладывать это бремя на сына. Ему дядя Вася и самому не очень нравился. Властный грубый мужчина за пятьдесят был начальником уже больше десяти лет, не планировал выходить на пенсию, поскольку зарабатывал (если так можно назвать получение крупных взяток) весьма неплохие, по меркам небольшого города, деньги. Обычно руководители крупных, да и мелких, структур не спешили расставаться с насиженными местами. Перебрав возможные причины звонка дяди Васи, Антон решил, что звонок насчет Кати. Видимо, его кто-то видел, узнал машину, и теперь, помимо мук совести, ему грозит еще и тюремный срок за убийство.

– Алло, – ответил он глухо, – дядя Вася?

– Привет, голубчик, – пробасил в ответ динамик телефона. – Мне тут доложили, что ты девушку сбил, она на тебя заявление собирается писать.

– Понятно, – произнес Антон все так же глухо, и тут до него начал доходить смысл сказанного. – Что? Какое заявление? Она жива?