- Ну? Что «Глена»? Виновата, не виновата — это бессмысленный разговор. Мне это не нужно. Мне вообще ничего уже от тебя не нужно. И разговоры твои - тем более.

Теперь мы совсем близко, я чувствую ее теплое дыхание у себя на щеке. Вижу биение пульса на ее шее. Одна моя рука фиксирует ее запястье, другая держит за горло — не сильно, не сдавливая. Просто чтобы обозначить намерение придушить, если не перестанет говорить глупости. Ну вот, я все-таки дотронулась до нее. Плохая это была идея, очень плохая. Как мне теперь ее отпустить, как просто убрать от нее руки?

Смешно. Через час-другой мы, возможно, будем мертвы, если не повезет. А меня сейчас больше всего волнует, что девушка, которая когда-то была (была ли?) моей, по-прежнему невозможно красивая.

Я специально оставляю ей свободную руку — чтобы ей было чем меня оттолкнуть. Но вместо ожидаемого отпора я чувствую, как ее ладонь скользит по моей талии, по спине, пытается притянуть ближе.

- Глена, мне так тебя не хватало...

- Ты сдурела? - почти шиплю я. - Что тебе теперь нужно от меня? Ты не понимаешь, что должна просто оставить меня в покое?

В ответ Джанна всхлипывает. Ненавижу это, просто ненавижу! Никогда не могла спокойно смотреть на ее слезы, но сегодня придется.

- Джанна, у меня нет на это времени. И у тебя тоже нет, - говорю я, отпускаю ее и отступаю. А она, вместо того, чтобы сделать что-то разумное, бросается мне на шею. Боги, чем я вас прогневала?! Мне и так-то нелегко было держаться.

- Глена, - она поднимает голову и шепчет почти мне в губы, - обещай мне, если мы выживем, ты дашь мне шанс. Хотя бы выслушаешь меня. Пожалуйста!

Она требует от меня каких-то обещаний! Она. От меня. Я должна бы просто рассмеяться ей в лицо, оттолкнуть наконец и сказать, что нет, ни в этой жизни, ни в какой еще. Но я смотрю в ее глаза, затянутые пеленой слез, и понимаю, что у меня нет сил отталкивать ее. Всё, что я могу, - это не сказать ей «да». Вместо «да» я целую Джанну. Если я сегодня умру, у меня хотя бы будет этот прощальный поцелуй. Последнее желание приговоренного. Её губы, соленые от слез.

За окном раздается пронзительный свист первых атакующих заклинаний. Я отпускаю Джанну, она меня, и мы обе бежим к лестнице.

- Ты выслушаешь меня, Глен? - на бегу снова спрашивает она, а я только отмахиваюсь. Поцелуй — это не «да», но на самом деле, это гораздо больше. Джанна, наверное, тоже это понимает, потому что начинает улыбаться. Вечно я делаю слишком много и совсем не то, когда дело касается её. Мы добегаем до лестницы, а там она вниз, а я наверх, к башне, где мне сейчас самое место.

- Только попробуй умереть сегодня, Джанна, - кричу я ей вслед. И я серьезно. Пусть только попробует. Я не посмотрю на то, что у нас с ней разные боги. Даже в посмертии найду.

Еще полтора года назад мы с Джанной почти не знали друг друга. Кажется, что в Центральной Магической Академии все друг друга знают: как-никак, небольшой набор, редкая профессия, узкий круг, - но это не совсем так. Конечно, каждый знает однокурсников в лицо, а со временем и большую часть студентов других курсов тоже запоминает. Но по-настоящему тесное общение обычно получается у студентов даже не внутри факультета - внутри кафедры. Маги-стихийники знают магов той же стихии с разных курсов и немного других стихийных; зельевары начиная с первого курса привыкают бегать консультироваться с ядовиками и медиками — зельеварами постарше, уже выбравшими специализацию; экспериментаторы стоят отдельно и консультации дают только избранным; специалистов по ментальным штукам все остальные все равно избегают пуще некромантов, а они высокомерно делают вид, будто это они сами избегают простых смертных; пространственники... как раз их даже в лицо запомнить сложно.

В общем, я знала Джанну в лицо. Знала, что она с зелий, на курс старше меня. Знала, что она в составе факультетской команды участвует в ежегодном турнире Академии — и то, про турнир я знала только потому что сама была в факультетской команде. И это всё. Думаю, она знала обо мне не намного больше. Ну, может быть, ей я еще немного примелькалась в качестве приятельницы Дана Князева. Все друзья Дана всегда на виду. Я ему подругой не была, я была «дальний круг», но конечно, и меня время от времени вспоминали как «ту рыжую, из свиты Князева» с обязательным дополнением: «нет, не главная, а ее сестра». Дан дружил с моей сестрой, а я просто могла иногда ошиваться рядом на правах родственницы. Я этим правом не злоупотребляла: во-первых, не хотела их бесить, а во-вторых, нелегко постоянно находиться рядом с объектом обожания и ничем этого не выдать.

Я была немного влюблена в Дана с тех пор, как впервые услышала о нем от Вари. А уж когда сама поступила в ЦМА и увидела его лично, дела мои стали совсем плохи.

Дан, во-первых, красавец. Нет, правда. Он отлично сложен, у него выразительные карие глаза, шикарная улыбка, аристократический профиль и светло-русые волосы, которые, как ни уложи, все равно хорошо смотрятся. Частично это наследственность, частично — заслуга мамы-медички. Но, конечно, внешние данные — это еще полбеды. Настоящая беда в том, что Дан еще и очень одарен. В ту пору мало кто понимал, насколько сильно, но даже то, что Дан скрыть не мог, а потому демонстрировал, окружающих весьма впечатляло. Поговаривали, он мог бы идти на три специальности как минимум, то есть вот настолько разнонаправленная сила, а главное — настолько пластичный характер.

Характер мага в колдовстве — второй важнейший пункт после собственно магической предрасположенности. Хочешь хороших результатов — будь тем человеком, который должен их получить. Поддержи всем известные стереотипы: медики человеколюбивы, воздушники легкомысленны и веселы, огневики вспыльчивы, землевики упорны — и так далее. Если маг воздуха будет мрачен и задумчив, он ослабеет. Если огневик совладает со своим характером и перестанет вспыхивать по любой ерунде, огонь перестанет так легко вспыхивать в его ладонях... А если зельевар-экспериментатор вдруг озаботится такими вещами, как мораль и этика, то ничего толкового он не сварит. Жаль, что когда я общалась с Джанной, я не думала, какие проблемы ее неэтичность может принести лично мне.

Впрочем, пока не о ней, а о Дане. Дан был всем. Он был таким, каким было нужно, чтобы провести магию определенного типа. У нас говорили, что он мог бы выбрать три специальности, но потом я узнала, по большому секрету, что на самом деле — штук десять. Почти все стихии, ментал, некромантия, нестихийная боевка, яды, лечебные зелья, даже оборотничество! Дан по-настоящему уникален, и даже те, кто не знали этого доподлинно, чувствовали это. А еще Дан просто обаятельный. Как будто одних его талантов мало, чтобы каждая третья девушка хотела выскочить за него замуж и нарожать ему (и себе) талантливых и красивых детей.

Он, конечно, не сам по себе такой родился. Талантами он тоже обязан тандему мамы — зельевара-медика и отца — мага двух стихий. Мало кто решается вот так экспериментировать на будущем ребенке. Обычно ему передают ну максимум одну-две способности — и даже на это не каждая семья пойдет, потому что предприятие может увенчаться успехом, а может и нет. И тогда вместо здорового одаренного ребенка родится калека. И больше у таких экспериментаторов детей не будет. Когда я узнала, сколько талантов у Дана, я долго не могла поверить в такую жадность старших Князевых. Наверное, у них были очень серьезные причины так рисковать. И все-таки... я видела изуродованного неудачной попыткой магического улучшения ребенка всего раз, и мне потом кошмары снились. Я поклялась себе, что никогда не буду пытаться улучшить собственных детей.

Госпожа Князева же по роду деятельности наверняка видела их немало, и все-таки ей хватило сил и смелости на... это. Как она решилась? Не могу даже представить. Боги были на их стороне, у Князевых все получилось, и родился Даниил. А Князевы вскоре умерли, и наверное, в этом и кроется причина их сказочного везения с ребенком. С каким из богов они заключили смертельную сделку — теперь уже не узнать, да оно и к лучшему, что не узнать.