Падает на матрас, катается, дергает изголовье, изножье и оглядывается:

— Харе Кришна.

Интерпретирую его фразу как просьбу отвернуться. Отворачиваюсь и кошу глаза на Алесю, которая стоит в сторонке и краснеет. Вероятно, Игорь решил пойти во все тяжкие и имитирует на кровати близость с воображаемой подругой.

— Харе Кришна, — через минуту он проходит мимо и одобрительно кивает.

— Покупаете? — тихо спрашивает Алеся.

Конечно, покупаем. Раз кровать выдержала Игоря и ни разу не скрипнула, а лишь сдвинулась на пару сантиметров, то конструкция крепкая и надежная. Привязывать к ней любовниц будет одно удовольствие.

Приходит сообщение от Виктора:

“Проследи за доставкой и сборкой. Старую кровать пусть вынесут и увезут.”

Показываю сообщение Игорю, который на клочке бумаги пишет адрес и передает Алесе. Она обещает, что кровать привезут завтра с утра.

— Нет, так не пойдет, — я чешу бровь. — Пусть сейчас везут.

— Но…

— Вы за эту кровать получили столько рублей, сколько хватит купить дом в деревне, — тихо и спокойно говорю я, а у самой пальцы дрожат от злости. — Кровать везете сейчас, а не завтра. Сейчас! Вам, что, надо итальянских грузчиков вызвать из Италии?

— Нет, — Алеся беспомощно моргает.

В общем, и грузчики находятся, и машина, но дело не в моих возмущениях, а в тяжелом взгляде Игоря, который ничего хорошего не обещает, если кровать боссу не привезут.

Живет Виктор, как и подобает большим и серьезным начальникам, в элитном коттеджном поселке за МКАДом. Его дом стоит особняком от остальных и скрыт от посторонних глаз за соснами и елями, а за ними высокий забор из красного кирпича. Игорь не пускает газельку за ворота и бедным грузчикам приходится тащить матрас и другие части кровати от ворот до самого крыльца к коттеджу, который напоминает нагромождение кубов из камня и стекла. Очень современное жилье, и в окружении высоких сосен выглядит чужеродно.

— А где у него спальня?

Игорь показывает два пальца, потом кивает налево и поднимает указательный палец. Так, второй этаж и первая дверь слева. Я киваю и покидаю Игоря под его подбадривающее "Харе Кришна". Внутри дом тоже аскетичен, строг и лаконичен. Белые стены, панорамные окна, простая мебель и минимум декора.

Бегу вверх по лестнице и влетаю в спальню. Кровать, в которой Виктор разочаровался, стоит целая и выглядит прилично. Снимаю постельное белье, черное и шелковое, откладываю в сторону подушки и сажусь. Прыгаю с сосредоточенным лицом и да, улавливаю небольшое поскрипывание у изножья.

— И куда нам эту кровать везти? — входит один из грузчиков.

Пишу сообщение Виктору с вопросом, куда отправить старую кровать, а он отвечает, что этой рухляди место на помойке. Поглаживаю матрас. Я бы с удовольствием забрала бы ее себе, но это неправильно и странно, поэтому говорю грузчику, что ее надо выбросить. Он немного обескуражен, но кивает. Вижу в глазах искру радости. Что же, кровать нашла нового хозяина.

Через час я уже заправляю постельное белье на новом матрасе. Разглаживаю каждую складочку и удивляюсь мягкости шелка. Накидываю сверху белое покрывало с черными разводами и отхожу в сторонку, оценивая, насколько выбранная мной кровать вписалась в интерьер. Хорошо смотрится. Решаю провести последний тест-драйв и валюсь на матрас, раскинув руки. Перекатываюсь с края на край, подражаю бешеной гусенице в приступе эпилепсии, дергаю изголовье, хожу ногами, прыгаю и падаю.

Хорошая кровать. И матрас замечательный. Спина расслабляется, напряжение вытекает из позвоночника, руки и ноги плавятся. Закрываю глаза, чтобы насладиться минутой тишины и комфорта, и со стоном выдыхаю, объятая уютом и сонливостью.

Теплые пальцы пробегают по щеке, губам, подбородку и спускаются к шее. Касаются ключицы, скользят вниз к ложбинке между грудей, и я с неразборчивым мычанием сонной неги открываю глаза. Надо мной в полумраке нависает Виктор с легкой улыбкой. Шторы задернуты, а моя рубашка на груди расстегнута.

— А ты крепко спишь, — невесомо и дразняще проводит пальцами по коже у края кружевного лифа, и его нежное касание теплой волной прокатывается по телу. — Моя спящая красавица.

Я еще в плену теплой и вязкой дремоты, поэтому паника и смущение запаздывают, чем пользуется коварный хозяин дома. Наклоняется, и через мгновение, за которое я не успеваю осознать, что происходит, целует. Его язык трепетно пробегается по верхней губе, будто боится меня спугнуть, а затем нагло ныряет в рот.

И тут я, очнувшись от сладкой неги, что отравила мою кровь, с мычанием вскидываюсь под Виктором, который обхватывает лицо ладонями и ультимативно ворочает языком за зубами, будто пытается добраться до голосовых связок. И вот я хочу уже сомкнуть челюсти, но Виктор успевает отпрянуть, и со смехом прижимает ладонь к моему рту.

— Тише.

Я в ужасе смотрю в его глаза. Он воспользовался моментом и украл мой первый поцелуй. Не буду лукавить, его наглость отозвалась во мне тягучей и медовой слабостью, но что он творит, черт возьми?! Взгляд Виктора скользит вниз к моей груди, и я вновь вижу в нем того одержимого фаната, который пьяным бежал со мной в ночи.

И от его взгляда и ладони на губах мне жарко, и я тону в густой смоле, что плавит мозг и проглатывает сопротивление.

— Успокоилась? — он убирает ладонь с губ и неторопливо поглаживает линию челюсти и подбородка кончиками пальцев. — Не поделишься, что тебе снилось?

А я слова не могу вымолвить. Мужчина и я на одной кровати. Я с расстегнутой рубашкой и грудью в кружевах наружу, а он — сам мистер Строгость в пиджаке и туго затянутым галстуке. Я в его доме, за высоким забором и крепкими воротами. И я не только испугана, но и взбудоражена, а под трусиками в опухших складках пульсирует горячая кровь. Я возбуждена, и я впервые четко осознаю желание, которое расцвело во мне из-за ослабленного дремотой разума.

Прильнув губами к шее, кончиком языка касается кожи и медленно рисует дорожку из влажных поцелуев к яремной ямке. Расстегивает оставшиеся пуговицы на моей рубашке и покрывает грудь, а затем живот поцелуями. Они обжигают, проникают глубоко под кожу и расходятся по мышцам расплавленным воском.

Пробегает языком вокруг пупка, и я со стоном выгибаюсь в спине, стиснув в пальцах плед. Поднимается к груди, и накрывает рот жадным поцелуем, нырнув уверенной рукой под пояс юбки и трусики. Не дает выдохнуть, голодно терзая губы, и юркие пальцы под мое слабое мычание, которое вряд ли можно назвать возмущенным, проскальзывают между складок к налитому кровью бугорку.

Слабая судорога вымывает из головы все сомнения, обнажая желание освободиться от напряжения и возбуждения. Вниз, вверх, по кругу… Я тону и захлебываюсь в стонах, что вдыхает Виктор, вглядываясь расширенными зрачками в глаза. Комната расплывается, покачивается и под мой сдавленный вскрик изчезает в спазмирующей тянущими конвульсиями бездне. Дыхание перехватывает, глаза закатываются и лицо с шеей немеют.

Виктор спускается ниже, поглаживает ноющие половые губы и средним пальцем проскальзывает в лоно, которое тут же сжимается. Я в страхе выдыхаю.

— Тише, — шепчет на ухо и вводит палец глубже, — расслабься. Я не сделаю тебе больно.

Вытягивает и вновь погружается до последней фаланги. Отрезвленная болезненным сокращением мышц, хочу вырваться, но тело сковано и не слушается. Медленно ведет пальцем по кругу, затем на себя и опять неторопливо проскальзывает им на глубину. Под уверенными поглаживаниями спазм отступает, и Виктор мягко выныривает из меня.

— Не так страшно, да? — убирает руку из-под юбки и проводит влажными скользкими пальцами по моим губам.

Я моргаю, и в панике отползаю к краю кровати, накрыв рот рукой. На языке чувствую терпкий и солоноватый вкус.

— Вы меня… вы… — бубню в пальцы, — вы… лишили…

— Нет, — выдергивает из нагрудного кармана платок и вытирает пальцы. — Если и лишать тебя невинности, то членом, но с тобой с первого раза бы ничего не вышло, — переводит на меня глаза, подернутые поволокой возбуждения, — а я не хочу, чтобы тебе было больно и неприятно. Ты и так мужчин боишься.