— А что, лже-Васильков тот именно Жангулову заказывал? — всё время после того, как Шаболдин рассказал эту историю со студентом, меня не покидало ощущение, что тут что-то не так, и наконец-то я понял, что именно.

— Аминова говорит, так, — ответил Шаболдин.

— Значит, получается, он должен быть с нею знаком? — вопрос показался мне вполне резонным.

— Ну да, так и получается, — согласился пристав и тут же сообразил: — То есть, вы хотите сказать, а где же они могли познакомиться?

— Именно, Борис Григорьевич. Тот, кто оставил заказ, Жангулову знал. И чем она занимается, знал, и где она этим занимается, знал тоже. Это или кто-то из завсегдатаев блядни, или и правда Лизунов, но вот его-то Аминова не опознает ни за что. Хоть рисунок ей показать, хоть живого Лизунова, скажет, что знать его не знает и вообще первый раз видит.

— А и верно, Алексей Филиппович, — задумчиво пробормотал Шаболдин, погрузившись в какие-то свои мысли.

— И студента Василькова этот заказчик знал тоже, — добавил я. — По крайней мере, знал, где тот живёт, и что он студент, знал тоже, раз сам студентом нарядился.

— Ладно, будем, значит, проверять и это, — заключил пристав.

По пути к дому я обдумывал услышанное от Шаболдина. Само по себе появление в деле новых людей меня не пугало. Всегда так бывает, тут ничего не поделаешь. Всплывают новые люди, новые события, новые подозрения и предположения. Это нормально. Со временем накапливается некая, как сказали бы в бывшем моём мире, критическая масса сведений, и вот её уже можно и так, и этак раскладывать по полочкам, рассматривать с разных сторон и приходить к более-менее логичным и непротиворечивым выводам, а из них уже складывать общую картину. Сейчас же я нахожусь в начале этого пути, и всё, что мне известно, представляет собой лишь разрозненные кусочки той самой картины. Хотя и по ним кое-какие выводы сделать уже можно.

В том, что Бабуров имел какое-то отношение к делишкам бесчестного вымогателя Малецкого, я был уже почти уверен. Как и в том, что делишки эти продолжают сообщники Малецкого, оставшиеся после взятия своего главаря на воле. В том, что Бабуров стал жертвой каких-то внутренних противоречий в шайке сообщников Малецкого, тоже. А вот что это могли быть за противоречия такие, я и представления не имел.

Хотя нет, как раз-таки представить суть тех самых противоречий я мог. Правильно говорил Шаболдин — убить и спрятать тело так, что и монахи не найдут, могут только за очень большие деньги. А применительно к тому, чем занимался Малецкий со своей шайкой, это означало, что шайка нацелилась на какое-то очень-очень крупное дело. Какое? Тут, на мой взгляд, речь могла идти только об очень богатой жертве. О ком-то, кто прячет некую тайну, огласка которой для него чрезвычайно опасна, и у кого хватит денег за неразглашение этой тайны заплатить.

Почему до этой жертвы не добрался сам Малецкий? Ну, мало ли... Мог и не успеть. Или те же сообщники, обнаружив ту самую тайну некоего богатого человека, могли главарю не сказать, приберечь добычу для себя. Или тоже не успели. Причин разной степени возможности тут могло быть множество, не в том главное. Главное, что у вымогателей что-то пошло не так, на чём-то они рассорились, и Бабурову эта ссора стоила жизни. Именно так я видел дело со своей, так сказать, колокольни.

...Домой я явился незадолго до ужина, за всеми делами день и прошёл. У нас вовсю шла подготовка к скорому отбытию матушки с девчонками и Митькой в Ундол. Митька, понятно, особым желанием ехать не горел, но как раз его мнение в расчёт никем не принималось.

— Ты так и продолжаешь искать мужа Лидии? — поинтересовался отец, когда после ужина все разошлись по комнатам, а мы с ним остались выпить по бокалу вина.

— Продолжаю, — ответил я.

— Успехи-то есть? — усмехнулся отец.

— Есть кое-какие, — улыбнулся я.

— Всё прибедняешься, — я так и не понял, упрёк это или похвала. — Знаю я эти твои «кое-какие», — так, всё-таки, значит, похвала.

— Пока что какие есть, — снова отделался я общими словами и попытался перевести беседу в другое русло: — От Васьки что-нибудь слышно?

— На будущей седмице привезёт винтовку, — благодушно сказал отец, сделав несколько небольших глотков. Я последовал его примеру и тоже раза три по чуть-чуть глотнул вина, ожидая продолжения. — Однако же, Алексей, и другие наши дела забывать не следует.

Я молча показал самое почтительное внимание.

— Бельские на днях тоже в имение отъезжают, — отец явно ожидал какого-то отклика с моей стороны, но не дождался, а потому сам и продолжил: — Визит им нанеси. Завтра.

Ох, ну вот... Была мысль начать вкручивать отцу насчёт непонятности интереса Бельских и некоторых, хм, затруднениях с княжной Александрой, но не стал. Мне для того больше не его уши нужны, а дяди Андрея. Поэтому я просто изобразил послушание и ответил:

— Да, отец.

— К княжне Александре я вас сам провожу, — князь Дмитрий Бельский просто-таки излучал радушие, — но, Алексей Филиппович, у меня к вам будет настоятельная просьба.

Перед тем, как были сказаны эти слова, я около получаса беседовал с князем и княгиней, в основном о том, чем занимались во время войны со шведами наши общие знакомые, коих у нас нашлось неожиданно много. Это, конечно, если я буду считать всех, с кем нас друг другу представляли... И тут вдруг такая просьба.

Изображать почтение и внимание я, слава Богу, давно научился, хотя, конечно, когда о чём-то просит князь, да ещё просит настоятельно, тут и правда надо слушать со вниманием.

— Не говорите пока княжне, что будете к ней свататься, — мягким голосом произнёс князь. — Вам, возможно, моя просьба кажется странной, но, поверьте, Алексей Филиппович, основания просить вас об этом у меня есть.

Мягкость с которой всё это было сказано, однако же, показалась мне обманчивой. Что-то слишком уж сильно напирает князь Бельский на то, что это лишь просьба... Дураком надо быть, чтобы даже помыслить о её неисполнении! Но если кому и надо быть дураком, то уж точно не мне, так что просьбу князя я, конечно же, исполню. Тем более, моим интересам она пока что не противоречит. Раз уж князь с княгиней решили пока что держать Александру в неведении, мне такое на руку — если я смогу не допустить столь нежелательного брака, пусть княжна так ничего и не узнает. И ей зря переживать не придётся, и я от лишних угрызений совести буду избавлен.

— Александра, к тебе гость, — князь пропустил меня в покои старшей дочери и оставил нас.

— Здравствуй, Александра, — учтиво поклонился я. — Решил проведать ваше семейство перед отбытием в имение.

— Здравствуй, Алексей, — княжна слегка наклонила голову. — Очень любезно с твоей стороны.

Излагать тут нашу с княжной Александрой беседу не вижу смысла — двадцать минут разговора ни о чём того не стоят. Необязательность общения усугублялась тем, что княжна думала о чём-то другом, или, скорее, о ком-то другом, но и в этом я нашёл определённое преимущество. Можно было, не опасаясь показаться невежливым, оглядеться.

М-да, с площадью помещений у Бельских всё было в порядке. Уж не знаю, как с этим у старшей ветви рода, там я только большую приёмную залу и видел, но и младшая ветвь жила в куда более просторных условиях, нежели мы. Специфический набор обстановки помещения, где мы беседовали, выдавал в нём приёмную, а не жилую комнату, но если судить по дверям, ведущим в смежные комнаты, приёмная эта была для княжон общей. Ну да, отдельные помещения для приёма гостей у каждой из дочерей — это было бы уже слишком роскошно.

Вскоре моя догадка подтвердилась — открылась одна из тех дверей, и в приёмную зашла княжна Варвара. На фоне бессмысленного словоблудия, которому мне приходилось предаваться в обществе княжны Александры, появлению её младшей сестры я даже обрадовался, по опыту прошлых встреч, собеседницей она была несколько более интересной. В этот раз, однако, и Варвара явно пребывала мыслями где-то ещё, и её присутствие разговор не особо оживило. Я уже начал было думать, как бы повежливее, но и поскорее свернуть это переливание из пустого в порожнее, как Варвара неожиданно сорвала мои коварные планы.