Выйдя в Сергиевом Посаде размять ноги, я в своих размышлениях вернулся к поискам Поляновой. Как там было в списке Ломского? «В отсутствие мужа прижила неведомо от кого незаконную дочь»? И сколько же, спрашивается, длилось то отсутствие, если Полянова успела и роман закрутить, и ребёнка выносить, и родить, и пристроить дочку, и оправиться после родов, да так, что вернувшийся супруг ничего не заметил? Именно не заметил, иначе упоминание Поляновой и её дочери в бумагах Ломского никакого смысла не имело бы! Муж-то, выходит, никак не менее года отсутствовал! Военная служба? Вряд ли. В этом случае Полянова жила бы по месту службы мужа, и даже если служил он где-то на краю Камчатки или Чукотки, она бы находилась в ближайшем городе. Служи муж Поляновой во флоте, такое было бы возможно, дальние экспедиции и кругосветные плавания у флотских случаются, но тогда Полянова жила бы в Усть-Невском, Корсуни или ещё где у моря, и Ломские не то что о её грехах, о самом существовании Поляновой понятия бы не имели. Жёны послов и иных посольских чинов тоже обыкновенно отъезжают с мужьями на место их службы. То есть отсутствие какое-то очень уж необычное... А раз необычное, то и обнаружить таковое проще. А найдя тех, кто именно столь необычно отсутствовал, поискать среди их жён будет не так и сложно. Подскажу потом Шаболдину, если он сам ещё не додумался.

Мы вернулись в вагон, поезд тронулся, и мои размышления в очередной раз сменили направление. Убийство Бабурова всё ещё остаётся нераскрытым, и это нехорошо. Да, его уже похоронили, но я же обещал Лиде не только найти останки её мужа, но и выяснить, что с ним произошло... Да и самому знать хотелось бы. В конце концов, ключевого значения раскрытия именно этого преступления для распутывания всего клубка наших дел я не отменял. Вон, только с останками прояснили, а уже сколько всего за тем посыпалось!

Ладно, что Ломский Бабурова не убивал, это мы теперь знаем. Но кто-то же убил! И убил, стоит признать, грамотно, профессионально, я бы сказал. В анатомии я не специалист, но удар ножом под грудину — это, если я ничего не путаю, поражение солнечного сплетения. Получив такое ранение, человек не может ни оказывать сопротивление, ни кричать, и убийце остаётся только добить жертву, что и было проделано двумя ударами в печень. Убийство исполнено не просто технически безупречно, но и крайне жестоко — Бабуров истёк кровью, испытывая страшную боль. То есть тот, кто Бабурова зарезал, убивать ножом не только умеет, но и явно любит. А у нас такой персонаж пока что нигде не всплывал... Непорядок. С другой стороны, даже в воровской среде этот упырь должен выделяться своей жестокостью, и если воришек как следует потрясти, кто-то на такого обязательно укажет. Но это работа для губных, мне тут пока что делать нечего. Моё дело — разобраться, к кому Бабуров сунулся за деньгами. Пока что получается, что к Поляновой, но... Не сходятся тут концы с концами. И ладно, что саму Полянову мы не нашли пока что, но Бабуров-то её нашёл! Вот как ему такое удалось? Тоже вопрос.

А ещё у нас есть убийство Жангуловой, идущее в связке с убийством Бабурова. И вот пустые же людишки, что он, что она, а и таких убивать — преступление закона и Божьего, и человеческого. И потому убийцы их должны быть изловлены и понести наказание. Да, Шаболдин говорил, что собирается тряхнуть Ломского по поводу Жангуловой, но вряд ли там что-то прояснится. Причины убить Жангулову у Ломского, конечно, были — она могла бы рассказать не только про Бабурова, тут доктору особо ничего и не угрожало, но и про связи Ломского с Малецким, а это уже совсем другой оборот. Но вот то, что она могла бы поведать губному сыску про Бабурова, грозило серьёзными неприятностями тому, кто Петра зарезал и бумаги, украденные им у Ломского, присвоил. А вот кто бы это мог быть?.. Вернусь в Москву, попрошу Елисеева потрясти Лизунова посильнее. По Бабурову больше всё равно трясти некого...

— О чём задумался, Алексей? — голос дяди вернул меня в реальный мир.

— Да о делах сыскных, — искать иное объяснение своей задумчивости я не стал. Да и нехорошо это, родственников обманывать.

— Филипп мне рассказывал, — кивнул дядя. — Кстати, брат, расскажи сыну, как ты от него сыскным азартом заразился, — глава рода Левских коротко хохотнул.

Я с интересом повернулся к отцу — надо же, что-то новенькое, а я пока и не знаю.

— Да я тут подумал и решил сам в Коломну съездить, — виновато улыбнулся отец. — Что-то не идёт у меня из головы эта твоя история про княгиню Бельскую... Вот и поговорю там с теми, с кем тебе беседовать не довелось.

— С кем же? — я заинтересовался по-настоящему.

— С градоначальником, например, — отец усмехнулся. — Когда в городе останавливается князь не из последних, да ещё и княгиня рожает, это вполне себе повод для визита к ним городского головы. Почтение засвидетельствовать, с прибавлением семейства поздравить...

— А и правда! — обрадовался я. На самом-то деле рад я был тому, что откопанная мной темноватая история зацепила отца и теперь он уж точно на моей стороне, но пусть отец считает, что я восхищён его затеей. Хотя да, это он здорово придумал. Вряд ли градоначальник вникал во все подробности, но его впечатления тут тоже лишними не станут.

— Кстати, дядя Андрей, — решил я ковать железо, пока горячо, — я бы с интересом глянул и официальные бумаги по рождению княжны Александры. Ты меня в Кремлёвский архив не пустишь?

— Вот как? — дядя внимательно на меня посмотрел и по-доброму усмехнулся. — Думаешь и там что углядеть выйдет?

— Выйдет, не выйдет, это дело десятое, — позволил себе усмехнуться и я. — Но посмотреть надо. Чтобы представлять себе событие со всех сторон.

— Хм, и то дело, — согласился дядя. — Хочешь и тут сыск учинить — я не против. Только чтобы по-тихому всё было и без губных. Не их это дело, а наше. А в архив я тебя допущу, раз уж так всё поворачивается...

[1] См. роман «Жизнь номер два»

Я изо всех сил пытался сдержать восторг. Ну в самом же деле, неприлично бояричу прыгать от радости с сияющим лицом, невместно бросаться обнимать мастеров, и уж никак не годится прилюдно гладить с любовью бездушные железяки. Правду сказать, давалось мне это нелегко, потому что делать все эти непристойности очень и очень хотелось. В общем, со всем напряжением сил мне всё-таки удалось ограничиться улыбкой в пол-лица да шумным вздохом.

Уж не знаю, какая причина оказалась главной — мастерство Никифора Гаврилова и Ефима Семёнова, неожиданно прорезавшиеся у Василия организаторские и администраторские способности, а может, благоволение небес, излившееся на нас всех, но я не нашёл ни единого повода (про причины уже и не говорю) придраться к винтовкам. Вот прямо хоть сейчас зови генералов и показывай им товар лицом.

Поначалу, правда, меня не порадовало решение Васьки довести до полной готовности только линейку винтовок под бумажный патрон, но в ходе осмотра изделий я всё-таки решил, что брат прав. Не пойдут пока что генералы на принятие медного патрона, не готовы они к такому. Зато вся линейка оружия под патрон бумажный была, что называется, вылизана до самой распоследней деталюшечки. Своей волей Василий дополнил линейку ещё одним образцом — винтовкой для охотничьих батальонов. От пехотной эта винтовка отличалась наличием особого крепления для штыка, да и сам штык был другим. Если к пехотной винтовке прилагался обычный трёхгранный штык, надевавшийся на ствол, то для армейских охотников предлагался штык-тесак с длинным режуще-колющим клинком, каковой надёжно крепился особым замком под стволом. То есть охотникам можно было, как это обстояло в армии и сейчас, оставить вместо штыка и тесака один предмет белого оружия, который совмещал в себе свойства обоих. Тем лучше, генералам, да и всей армии такое различие в вооружении линейной и лёгкой пехоты привычно и понятно. Винтовки для линейной пехоты, драгун, казаков и карабины тоже смотрелись вполне законченными и готовыми к серийной выделке.