— Что же, Борис Григорьевич, я вас понял, — а ещё я понял, что ничего полезного сейчас больше не услышу и пора мне и самому домой возвращаться, и пристава домой отпустить. — Посмотрю, что тут можно сделать. Мне бы списки с допросных листов получить, не посодействуете?
— Обязательно, — пообещал Шаболдин. — Уж как вы можете посмотреть, я знаю, так что на вас только и остаётся надеяться. Я списки вам или сам занесу или человека пришлю, и уж никак не позже вторника.
Ладно, эту часть расследования я мог считать выполненной. По крайней мере, теперь хоть есть с чего начать. На очереди пункт следующий...
К выполнению этого следующего пункта я приступил за завтраком после замечательной ночи, проведённой с Лидой. Эх, жаль, конечно, портить себе и ей послевкусие, но деваться некуда.
— Лида, — я отставил чашку со слишком горячим чаем, — а почему ты мне про Петра рассказала не всё?
— Как не всё? — голос Лиды звучал почти искренне, но глазки она спрятала.
— Да вот так и не всё. Не сказала, например, что из дому он пропадал и раньше.
— Так я ж губным о том говорила, — хорошая попытка уйти от ответа, но со мной такое не пройдёт.
— Губным про то соседи ваши сказали, — в деле об этом говорилось совершенно определённо. — И только после того, как губные тебя спросили, подтвердила и ты.
Лида тяжело вздохнула, опустила глаза в пол и тихо заговорила:
— Я, когда Петруша первый раз пропал, на рынке его случайно увидела. Он с какой-то девкой говорил, ну блядь блядью по виду. Я его окликнуть хотела, да там такой галдёж стоял, он, видать, меня и не услышал. Пошла к нему, а он быстро-быстро ушёл куда-то... Домой он назавтра пришёл, я его спросила... Он кричал, ругался, даже поколотил меня... Никогда раньше на меня руку не поднимал, а тут... Говорил, что старается изо всех сил, чтобы деньги дома были, что девка та служит в семье, что через него сладости покупает...
Хм, в деле таких подробностей я что-то не видел. Пришлось спросить, почему она не сказала губным.
— Стыдно было, Алёша, — призналась она. — Я молодая, красивая, а муж с блядьми прилюдно болтает...
— Губным, Лида, такое рассказывать надо. Стыдно, не стыдно, а надо. Мне — тем более. Давай, говори уж, о чём ещё ты промолчала.
— Да больше и нечего говорить-то. Когда в другой раз он домой не пришёл, я уж и из дому не выходила. Боялась, что опять потом поколотит и ругаться будет. Так и молилась два дня, дома сидючи, пока он не вернулся...
Ну прямо как в сказке. Два раза ничего, а на третий всё и случилось... Ушёл и с концами. Хреноватая сказочка, что тут скажешь.
— И когда это было? — захотел я уточнить.
— Первый раз в апреле запрошлого года, я уж потом от губных узнала, что от Эйнема Петруша тогда ушёл уже, — ответила Лида. — А второй раз в мае запрошлом Петруша пропадал.
— Что за девка была? — спросил я. — И с чего ты взяла, что она блядь?
— Ну, Алёша, я ж, пока в больнице служила, на блядей-то насмотрелась. Часто они к нам ходили — болезни лечить стыдные, заклятия от зачатий накладывать... Одета вроде как по-господски, да видно, что не из благородных. Лицом татарка или другая какая басурманка, да только басурманки так не оденутся ни в жисть, чтобы шея да руки открыты были и голова не покрыта.
Так, а ведь Аминова, хозяйка блядни, где Бабурова видели, судя по фамилии, из тех же магометан будет... Интересно, много ещё таких же в её заведении?
— Ещё что? — вернулся я к расспросам.
— Да всё вроде, — пожала плечами Лида.
— Вроде? — я подпустил строгости. — Или точно всё?
— Так ничего другого не упомню, — похоже, не врёт. — Ежели что, тебе теперь точно скажу.
— Это хорошо, что скажешь, — согласился я. — Вот только, уж прости, но про девку я губным расскажу. У них, Лида, служба такая, — я назидательно поднял палец, на корню пресекая попытки подруги возразить, — в чужом грязном белье копаться, чтобы всё выведать и виновных найти. Им самим, думаешь, нравится всё это? Но иначе никак. Опять же, блядей таких они по-быстрому найдут, да тебе на опознание покажут, чтобы именно ту девку взять да допросить. А подумай, как бы мы с тобой её искали?
Лида подумала. Глупой она никогда не была и потому пришлось ей со мной согласиться. Что ж, хоть какой шажок. Ещё бы знать, в ту ли сторону...
Борис Григорьевич с ожидаемым энтузиазмом уцепился за добытые мной сведения, и вскоре мы с ним и с Лидой сидели в маленькой каморке с небольшим окошком, выходившим в соседнее помещение. С той стороны окошко это было зеркальным и аминовские девки, коими то самое помещение было наполнено, всячески по очереди перед этим зеркалом прихорашивались. А и правда, сплошь из магометанских народностей... Прямо для любителей восточной экзотики заведение.
— Вот! Вот эта самая! — Лида ткнула пальчиком в стекло, когда перед ним озабоченно изучала своё лицо очередная мастерица продажной любви, и несколько позже я имел сомнительное удовольствие присутствовать при допросе Алии Мурадовой Жангуловой, двадцати двух лет от роду, магометанского вероисповедания, уроженки земли Астраханской, состоящей в услужении у мещанки Аминовой и проживающей в доме поименованной Аминовой, нумер тридцать второй по Сивцевому Вражку в Москве.
Сомнительным оное удовольствие я посчитал по той причине, что ничего интересного Жангулова не сообщила. По её словам, на рынке, куда она пошла за съестными припасами по указанию хозяйки, Бабурова она встретила случайно и просто остановилась с ним поболтать, поскольку до того обслуживала его в блядне и они таким образом были знакомы. Аминова, которую тоже пока не отпускали, слова Жангуловой подтвердила и сообщила, что в книге приходов и расходов есть соответствующая запись. Тут же в сопровождении двух губных стражников и помощника губного пристава она отбыла в свой дом, затем вернулся шаболдинский помощник и принёс ту самую книгу, где двадцать пятого апреля одна тысяча восемьсот двадцать второго года была записана выдача Жангуловой под отчёт четырёх рублей с полтиною для покупки съестного, а далее шёл перечень купленного. На вопрос, как Жангулову занесло на рынок, расположенный так далеко, та ответила, что цены там намного ниже рынков и тем более лавок, что находятся поблизости. Вроде подкопаться тут было не к чему, но Шаболдин велел негласно присмотреть за Жангуловой, как и за всей блядней.
Предвидение тихонько подсказало, что многого тут ожидать не стоит, хотя разумом я оценивал действия Шаболдина как правильные. Пару дней я ломал голову над вопросом, почему предвидение и логика вступили в этакое противоречие, а на третий Борис Григорьевич позвонил по телефону и пригласил к себе в губную управу. Тут мой внутренний спор и разрешился — Шаболдин с недовольным видом сообщил, что вчера поздно вечером его люди потеряли Жангулову из виду, а сегодня утром она найдена мёртвою.
— И как узнали-то, что мы всю блядню из-за одной этой Жангуловой забирали! — негодовал пристав. — Мы ж так устроили, что поступил донос, будто там воры скрываются, под такое дело всех и замели!
— Я так думаю, Борис Григорьевич, она сама сказала, — ответил я.
— Сама?! Это, простите, как и почему?
— А чего ради ей надо было от слежки оторваться? — удивился я его непониманию. — Как раз для того, чтобы с кем-то встретиться и сообщить, что губные у неё про встречу с Бабуровым на рынке спрашивали. И этот кто-то решил, что сболтнула она нам лишнего, да принял меры к тому, чтобы больше не болтала. Получается, что тот, кто Жангулову убил, в блядню не ходит, иначе она бы никуда не бегала, а дождалась его прямо там. Могла бы, глядишь, и в живых остаться...
— Хм, и верно, — согласился пристав. — Умеете вы, Алексей Филиппович, суть ухватить.
Благосклонным кивком я засчитал Шаболдину прогиб и тут же спросил:
— А как её убили?
— Задушили шнурком. Шнурок убийца унёс с собой.
— Унёс? Не унесла? — захотел уточнить я.
— Унёс, — уверенно сказал Шаболдин. — Женщины удавкой не душат, подушками обходятся. Да и борозда на шее показывает, что ростом душитель был намного выше Жангуловой.
