Он, заметил моё движение, но, яйца вновь материализовались. Видимо и правда решил, что законы мировой политики, сильнее законов мира, и что все мои слова — лишь блеф! Попытка запугать, и держать в рамках. Что он истина в последней инстанции, и право имеющий, а я, тварь дрожащая, и законом скованный.
В рамках системы и прочего, а он тут свободный гражданин. И пользуясь тем, что я подался немного в бок, решил проскользнуть мимо меня на выход из узкой комнатки. Не вышло, моя рука преградила ему путь. Для него это оказалось явно чем-то неожиданным и на его лице так и отразилось неоспоримое «а что, так можно было что ли?! Просто взять и преградить путь!». А я тем временем взял швабру второй рукой.
Он, заметил это, и решил под ручку поднырнуть — я вновь пресёк попытку побега. Тогда он пошел на крайнее меры, начал орать о неимении права и прочем, попутно пытаясь прорваться силой, любым путем обходя преграду, или пытаясь её продавить грудью. Начал брыкаться, звать на помощь, и вообще — блажить как потерпевший на пожаре.
За дверью донеслись шаги, она открылась, и заглянувшему на огонек начальнику охраны закрытого НИИ, предстала картина репина: я со шваброй в одной руке, и щуплым лаборантом в другой, удерживая его за грудки от попытки сбежать, и этот самый лаборант, отпихивающийся от меня обеими руками и даже одной ногой, зависший в попытке выскользнуть.
— Извините — проговорил ответственный за охрану человек, среагировав на ситуацию быстрее, чем кто-либо.
— Стой! Спаси меня! Она меня убьет! Стой! — заорал проштрафившийся, поняв, что спасительная нить уходит — ААА! УБИВАЮТ! УБИВАЮТ! — заорал он в тот миг, как дверь закрылась.
Я — почесал ему висок кончиком рукояти инструмента для уборки пола, застав на минут замереть, на этот раз уже в позиции «все четыре ноги» не касаются пола, а упираются в «мучителя». Он, взглянул на меня, убирая руки с моей моськи и ставя ноги на пол. И даже приводя себя в какой-то более-менее цивильный вид! Вид нормального, белого, человека. Даже вон одежку одернул, что бы не топорщилась! Красавиц!
— Так, вы меня отпустите или как? — проговорил он, серьёзно смотря на меня, и на мою руку, по-прежнему удерживающею его халат вместе с одеждой под ним.
Деловой разговор! — улыбнулся я, и отпустил человека, но сам встал у самой двери, преграждая собой путь отхода. А он же… как раз в эту дверь в этот миг ломанулся, на меня налетев.
— Я ударю! — проговорил он, набычившись.
Аки петушок нахохлившись! — подумал я, глядя на него, а он повторил угрозу, распушив грудку еще сильнее. Ну а я, подумал, что он прямо как баба! Еи богу! В те самые дни, когда кровь меж ног течет. И ему, как мужику, не помешало бы заиметь внутри себя стержень! Хотя бы в виде этой ручки инструмента поломойки! Что у меня в руках.
— Я ударю! — нахохлившись совсем уже круче некуда, вставая на цыпочки, чтобы казаться выше, еще выше! Смотря на меня, как на дите, и голосом, так и подразумевающим продолжение «а то проснется зверь во мне!».
Что я аж не смог сдержать вылезшей на лицо улыбки, думая о продолжении для продолжения, в виде моего ответа6 «а я хомячков не боюсь! Петушков тем более!». Но в слух сказал естественно иное, пряча улыбку:
— Ну ударь.
Он — сдулся. Кажется, хотел сказать что-то в стиле «может все миром решим, а?», но вновь выпрыгнувшая из тела третья пара яичков не дала ему этого сделать, взяв контроль на себя, и его правая рука, описав полукруг по комнате, едва-едва разойдясь со стеной и хоз инвентарём тут находящимся, впилась в моё ухо.
Ухо, единственная часть моего тело, что хоть сколько то живая! И хоть я убрал оттуда почти все нервные окончание распределив их по всему остальному телу, и несмотря на ужасающи слабый удар маленькой девочки от этого вполне рослого мужика, «звон» от оплеухи я все же ощутил. Но виду, естественно, не подал.
— А теперь я ударю — сказал я, глядя на его слегка ошалелую физиономию, одновременно понимающею и не понимающею что сейчас произошло.
Я схватил его правую руку за запястье и подтянул к себе. Ногтём из дерева швабры подцепил волокно, и выдрал оттуда небольшой кусочек щепы. Этакую лучину, на минималках. Мужчина тем временем, похоже совсем офигел, и заехал мне по второму уху, для проформы.
— Ой, ай, ой… — проговорил я, получив этот удар, и с улыбкой взглянул на него.
— Я просто защищался! Вы меня похитили! И удерживаете против воли! — начал он верещать, что-то совсем невпопад, глядя на меня, пытаясь вырвать руку из моей железной хватки — Помогите! — вновь повторил свой призыв, крича куда-то через моё плечо, и я, уже без каких-либо сожалений, что в принципе у меня совсем пропали еще после первого удара, загнал добытую из швабры полоску дерева ему под ноготь среднего пальца. — Помо… — проговорил он, уже после того, как дерево зашло в плоть до середины ногтя, еще не осознав, что тело сообщает мозгу
Взглянул на свою руку, на щепу, что я покачал туда-сюда, раздеребенивая рану, на то, как она медленно входит еще глубже….
— ААААА! — взвыл, аки пожарная сирена, падая предо мной на колени, держась второй рукой за первую. — ААААА!
Начал визжать как девчонка, и биться по полу, несмотря на то, что его рука по-прежнему зафиксирована моей на уровне груди. Плеваться, делать какие-то рвотные позывы, даже ходить под себя. В общем — слабак, у которого «железная воля», просыпается лишь иногда, и ради какой-то мелкой и крупной пакости.
— Как меня по голове бить, — сказал я, в тот миг, когда дверь за спиной вновь открылась — так значит герой и яйца есть. — дверь за спиной закрылась, и любопытный начальник охраны вновь свалил в неизвестность — А как расплату получать, так сразу «помогите», «помогите».
Но лаборант, бывший лаборант, уже кажись, подобные сложные слова, воспринять не в состоянии. И я, поняв, что в таком случае дальнейшая пытка бессмысленна, добавил ему коленом по животу, что бы уж точно не уполз никуда, и покинул кладовую. Обнаружил лабораторию пустую, и, как ни странно, весь персонал института, пытающийся изобразить построение на потрескавшемся асфальте плаца за корпусом. А по факту — просто кучкуясь по интересам, на заросшем полигоне.
Отправился туда, поймав по дороги и пресловутого главу охраны. Хмурого, аки туча.
— Ваши там же? — произнес я, мельком взглянув на него.
— Сейчас будут — коротко отрапортовал он, и спешно удалился.
А я, спустившись на первый этаж, приметил у выхода знакомого профессора с бородой, что в нерешительности мял свою шикарную растительность, явно кого-то дожидаясь.
— Этот ваш лаборант, он насколько ценен? — поинтересовался у него, мельком бросив взгляд на «ряды» за пределами дверей.
— Ну… — протянул он, и показал рукой «ни то ни се».
— Не рыба не мясо, значит?
— Ну… он не плохой малый! — воскликнул он, и почесал бороду — И я хорошо знаю его родителей — отличные ученые! Жена… красавица, умница…
— Я не спрашивала про его семью. — улыбнулся я, вполне дружелюбно, но плечи профессора повисли.
А мимо нас «за маршировали» ребята из охраны.
— Стоп! — скомандовал я им, и они покорно подчинились — Трезвые — остаются. Так, сказать, в награду за стойкость. — улыбнулся я им — А то смотрю решили совсем объект без охраны оставить. — и тут же сорвал улыбку со своего лица — Я сказал ТРЕЗВЫМ! А не тем, кто на ногах стоять не может! Вы что… совсем слов не сечете?! Мне что, каждого обнюхивать!? — начал я звереть, и волосы на моей голове зашевелились сами собой — Или вам надоело тёплое местечко в тесном закрытом городке, и вы так и жаждите познакомится с бескрайними степями Байконура?
— А что, звучит неплохо. — проговорил один из еле ноги волочащих.
И я прямо воистину услышал звук закипающего чайника в своей голове. Но, вместо крика, взрыва, бума, или даже резни и избиения, успокоил свои волосы, и спокойным голосом обратился к начальнику всей этой банды, что умудрился стать еще мрачнее.
— Этого, и всю его гоп компанию, от наказание освобождаю. — и ребятки «с района» аж заулыбались — Пусть сдадут оружие, посты, пропуска. И чтобы, — взглянул я для эффекта, на запястье, на котором не было часов — уже через три дня, ни их, ни духу их, на территории города не было и в помине. — и улыбки ребятишек, начали потихоньку таять, пусть пока еще хоть как-то удерживая форму — У кого есть квартиры — выдайте бабки по средней рыночной. Имущество своё пусть с собой тащат, хоть в Магадан, хоть в Анадырь, или вообще — в Париж. — и морды все же стали обвисать, а сами люди переглядываться. И кажется, даже трезветь — У кого семьи — их проблемы. Внесите их всех в черный список. — и махнув рукой, подхватив бородатого профессора под локоток, вывел его на улицу, игнорируя крики в стиле «простите нас» и «да пошла ты! Ишь рекомендовалась, птица важная!».
