— Я хочу сказать, что эти бабы не отрабатывают бабло, которое я им плачу. А потом я с горя напиваюсь. Должно же быть хоть какое-то веселье.

Посмотрев на часы на стене, я понял, что прошло только двадцать минут, а этот очкарик уже меня бесил. И не уйдешь же, тренер за дверью сидел. Что еще нужно было сказать, чтобы он сам от меня отстал?

— Если я правильно понимаю, то Ваша проблема состоит в том, что Вы не можете наладить контакт с женским полом, и это Вас на столько огорчает, что Вы находите выход в выпивке? — он пришел к самому простому выводу, следовавшему из моих слов.

— С женским полом проблемы могут быть у вас, — криво усмехнувшись, я посмотрел на него, — у меня с ним полный порядок. Если перестанете выносить мне мозг, могу и Вам подкинуть пару цыпочек.

— Спасибо, но я уже двадцать лет счастлив в браке, — мужик улыбнулся и вроде как ненароком засветил свое обручальное кольцо. И вот какого хрена бить мне по больному и бросать это в лицо. Счастлив он… в браке, блин!

— Давайте договоримся так, Вы час делаете вид, что меня не замечаете, а я Вам за это подгоняю первоклассных телок. Разнообразите двадцать лет брака…

Увидев его вздымающиеся брови, я понял, что дело тухляк.

— Ну или просто заткнусь и не буду вас смущать. Только давайте закончим с этими тупыми вопросами ни о чем. Ладно?

— Вы здесь, потому что Вам нужна помощь, — он не сдавался.

— Я здесь, потому что мой тренер упертый баран! А так… мне уже не поможет ничего. Если только Вы не обладаете магией.

— Давайте все же я постараюсь.

— Пятнадцать минут. И после этого вы отвалите и дадите мне в тишине досидеть этот сраный сеанс.

Джейкоб

Прошло уже гребаных два месяца, а воз и ныне там.

Все операции успешные, но толку, если Эмма ведет себя как овощ. Ест только когда заставляют, разговаривает по необходимости. Существует, а не живет. И то, потому что ей не дают загнуться.

Я думал, что ее взбодрят адские мучения моего брата, но девчонка тогда даже спрашивать ничего не стала.

Я отчитался, она позволила собрать вещи и отвезти себя в Германию.

Гутен таг, мы тут херней страдаем и еще будем страдать не пойми сколько, если ничего не поменять.

Меня злило то, что ее жизнь мне была нужнее чем ей самой.

— Подъем, — проорал над ее ухом и заставил содрогнуться. Задрался я тут клоуном подрабатывать за три сухаря. Хорош.

— Очень смешно, — она посмотрела на меня. Скривилась. А потом отвернулась в сторону.

— Оборжаться, чуть штаны не намочил, — оскалился и, подхватив ее на руки, усадил в кресло-каталку.

Ей было это не нужно. Все это. Мне только что сообщили, что она даже отказывалась от реабилитации. Прилагать хоть какие-то усилия ей было взападло. Ну, тогда окей. Нахер мне это было нужно? Я попытался, совесть очистил и хватит. Я тут не нанимался сиделкой. Нянечкой. Соплежуем.

— Эй, свистулька, — я пощелкал пальцами, привлекая ее внимание, — раз ты притворяешься овощем… Какая разница, где жить такой никчемной жизнью? В палате за штукарь евро в сутки или у себя на хате. Там бесплатно.

Она не сразу, но на меня посмотрела. Непонимающе.

Сняв тормоз с кресла, я выдвинулся с ней из палаты в коридор. Пора было встряхнуть девчонку. Потому что с таким приколом мне тут пришлось бы год сидеть. А я манал всем этим заниматься. Я, конечно, все понимал. Депрессия. Травма. Но я хотел, чтобы ее жизнь продолжилась.

— Останови, — крикнула она раздраженно, но я только быстрее зашагал.

— Нет, — это чтобы она поняла, что ничего другого ждать ей не придется.

— Это уже е смешно! Прекрати! — практически завизжала, когда поняла, что мы выезжали на улицу, — мне нельзя. Мне плохо. Больно. У меня все еще сломаны…

Да, здесь были люди. Солнце. Жизнь. Здесь ее все увидели. И, кажется, хоть это ее немного заставило выйти из того состояния, в котором она прибывала.

Не для этого я брата с дерьмом смешал. Не для того, чтобы она мне здесь моську свою кривила и высказывала хотелки.

— Послушай, — я обошел кресло и оказался напротив девчонки. Присел на корточки так, чтобы наши лица находились на одном уровне, — я очень хотел тебе помочь. Все еще хочу. Но ты… не даешь. Выходит так, что я трачу время. Бросить тебя не позволяет совесть, ты тут мхом порастёшь, поэтому мы едем домой, — я придал голосу столько фальшивой радости, на сколько хватило сил.

— Нет! — в ее глазах вспыхнул огонь ярости. Ну хоть что-то, блять.

— Что "нет"?

— Не нужно домой! — ее голос дрогнул, а дыхание участилось. Она нервничала. Паниковала.

— А что толку тут сидеть? Ты не выполняешь то, что говорят врачи.

— Я буду! — сказала слишком быстро, — только не домой!

— Будешь что? — мне ничего не значащей фразы было не достаточно. мне нужна была конкретика. За которую можно было уцепиться.

— Буду выполнять то, что они говорят. Я обещаю, — прорычала так, что я даже усмехнулся.

— Смотри свистулька, расклад такой, одна жалоба со стороны врачей, и я покупаю билеты на первый же рейс. Предупреждаю сразу, чтобы потом без обид. В случае чего, я даже знаю кого позову тебе в няньки. Поверь, желание бежать у тебя появится сразу, — я заметил, как она переменилась в лице, — по рукам?

Она молчала, сцепив зубы, но я понимал, что свистульке просто некуда было деваться. Она Картера к себе на пушечный выстрел не подпустит. Какая уж там нянька….

Эмма

“Ничего не получится, если Вы сами этого не захотите”. Эти слова в меня вдалбливали последние… сколько там… четыре? Пять? Месяцев.

А я не очень хотела, но делала. Потому что обещала. И прекрасно понимала, что если я не выполню свое обещание, то Джейкоб выполнит свое.

Насильно он меня, конечно, никуда не увез бы. На это ему нужно было мое согласие, но разрушить то единственное, что приносило мне хоть какое-то облегчение он мог.

Ллойд-старший мог сломать созданную мной карму. Внезапно сработавшую месть. Тот небольшой баланс из справедливости и наказания, через который проходил его младший брат.

Джейкоб обещал рассказать ему все. Честно говоря, я вообще удивилась, что он изначально согласился на такой спектакль. Разыграл все как по нотам. Я бы сказала даже, что парень поступил безжалостно по отношению к своему брату.

Я читала газеты и журналы, следила за новостями. Каждый раз цепко выцепляя любую информацию о Картере. Его социальное падение придавало мне хоть какие-то силы.

Я злорадствовала каждому скандалу, в который он попадал, тем самым вбивая гвозди в собственный гроб.

В первые месяцы после основных операций я особенно сильно желала ему только одного — опустится на дно. Потерять все, чтобы не ощущать вкус жизни. Чтобы стать как я. Овощем.

Не физически, нет. Я не была на столько к нему кровожадна, мне вообще не была свойственна жестокость, но я хотела, чтобы он испытал опустошение внутри. Ощутил дыру. Потерял самое ценное.

А для него, как мне теперь казалось, это была слава, успех и всеобщее признание. Он — никто без всего этого. Картер был хозяином положения до тех пор, пока у него это не отобрали.

Я этим жила. Я этим питалась и не готова была давать слабину. Пусть мучается, этого мне было недостаточно.

Ради этого я готовы была выкарабкиваться и ползти. Иногда буквально.

Для того, чтобы восстановиться, все это я проходила по бонусной программе. В двойном объеме. В дабл-пэке.

Лицо, тело, душа, — тогда пострадало все. Первые два пункты было восстанавливать мучительно больно. Но, все же, гораздо плавнее и мягче, чем пункт под номером “душа”.

Я ругала и ненавидела себя за то, что в каждой новости высматривала что-то о его личной жизни. Подробности того, как этот мерзавец преспокойно дальше живет и потрахивает своих очередных подружек. Но новостей не было. В такие моменты мне становилось почему-то легче.