— Мастер, скалистый дворец взят, — сказал боец, явно намекая, что глава пропустил самое интересное. — Недопустимо, чтобы в такой день вся слава досталась простым солдатам. Единственная «вершина» этих гор, оставшаяся непокорённой, ждёт вас. Метресса… Её тело принесёт вам больше почёта и удовольствия, чем эта женщина. Но если вы не захотите наградить своим трофеем того, кто особо проявил себя сегодня… каждый из нас почтёт это за честь.

Его намёк ужаснул меня.

Получается, случившееся со мной, было всего лишь репетицией? Это только начало — для Метрессы и для меня?

Я видела очертания мужчин вдалеке. Они держались поодаль, но внимательно наблюдали. Они походили на падальщиков, которые ждали возможности урвать кусок от добычи хищника. Они не смели притрагиваться к женщинам сами, но если хозяин позволит им…

Тот опустил взгляд на штаны своего солдата, а потом тихо приказал:

— Дай нож.

Тот подчинился, даже не думая возразить. Такая покорность своему командиру, наверное, достигается чем-то посерьёзнее техник голоса.

Калека прижал лезвие сначала к штанам бойца… но потом передумал и, схватив его за горло, выколол ему глаз. Раздался крик. Мой. Раненый Калека же только стиснул зубы, прижимая ладонь к лицу. Между его пальцами сочилась кровь.

— То, что у тебя на неё встал, не преступление, — рассудил господин, отбрасывая нож в траву. — Но увидеть её подо мной, а потом просить такое… Как ещё тебе объяснить, что она принадлежит мне? Теперь дошло? Она моя. Не смотри на неё. И на свой член рядом с ней. Сделаешь так, и я убью тебя.

С трудом подавляя тошноту, я попыталась подползти к оружию, пока Калека был занят разговором.

— Скажи своим друзьям заняться делом. Пусть снимут шкуры с мифей и обыщут сады и леса. Девы не могут далеко убежать, но они обожают прятаться. Что же касается Метрессы… Почему бы тебе не оценить моё милосердие в полной мере?

Он намекал на то, что оставил ему воплощение его мужской сущности. Я подумала о горькой судьбе Метрессы, потянувшись к ножу… но Калека настиг меня раньше, чем я его схватила, и всё началось заново. Я вырывалась, он не обращал на это внимание, неся к дому Мяты — месту, которое было вторым по счёту после макового поля, которое нельзя было осквернять.

— Что такое, Ива? По-твоему, стоило всё-таки убить его?

Я утихла на мгновение.

Моё имя… и само то, как он нёс меня…

Калека не позволил мне над этим задуматься, переступая порог жилища наставницы. Дверь была выбита, всё внутри растерзано: из-за того, что дом стоял ближе всех к лесу, его атаковали первым, но именно из-за этого не стали поджигать. В окна проникал свет костров неподалёку, отчего разгром внутри казался ещё более кощунственным, а обстановка — совершенно незнакомой.

Когда Калека отпустил меня, во мне проснулось второе дыхание. Я бросилась в мастерскую, где к станку было приделано мужское оружие. Я ориентировалась здесь лучше убийцы, или же он намеренно не торопился, но я успела подготовиться к предстоящей битве, хотя прекрасно понимала, насколько это нелепо. Пусть никто и никогда ни ненавидел его сильнее, чем я, я была самым ничтожным его противником. Его не заставила отступить даже мифь, что ему сделает наконечник стрелы? С арбалетом или без — максимум, на что я была способна — сбить улыбку с его лица.

— Я никогда не думал о том, что на тебя будут смотреть другие мужчины, — сказал Калека, заходя внутрь комнаты, — что ты будешь так дико желанна кем-то ещё и что я смогу с лёгкостью оспорить права на тебя у любого соперника. Какое неожиданно приятное чувство.

Я жалась в углу, спрятав руки за спину, ожидая, когда он подойдёт. Но он не подходил. Мужчина оглядел мастерскую, внимательнее, чем должен обычный насильник. Это даже не было похоже на любопытство. На задумчивость, скорее.

— Столько времени прошло… Знаю, ты без понятия, сколько именно, но может ты его мерила нарядами, сделанными на этом станке?

Я готова была к нападению. К борьбе и поражению. К чему угодно. Но он никогда, ни при каких обстоятельствах не должен был выдать что-то подобное. Происходящее ещё сильнее стало напоминать сон. Калека, читающий мысли? Даже Дети не могут таким похвастаться.

— Не подумай, я рад, что ты встретила меня голой. Это лучший «наряд», который только можно придумать после почти полувековой разлуки. Я обожаю твоё тело, но моё самое отчётливое воспоминание не совсем о нём, а о том платье. Об узорах поверх твоей кожи, — добавил он, отходя к окну. — Когда я только появился на Севере, я безумно тосковал. Я не считал себя привередливым, но, знаешь, там ведь всё по-другому. Я подсознательно искал что-то знакомое вокруг и не находил. Но однажды я заметил узоры на стекле… Как объяснить? Из-за того, что там очень холодно, на окнах появляется кружевная изморозь. Я, наверное, целый час торчал перед ним, не понимая, что меня так привлекло. Не просто привлекло, я возбудился. Я кончил, пялясь на это чёртово окно и вспоминая тебя в том платье. — Калека обернулся. — Если честно, я не собирался признаваться в этом. Никогда. Или, по крайней мере, не в первый же день.

Он напрасно счёл, что мой шокированный вид — результат его откровенности. А если даже и так, мужчина равно не собирался останавливаться на этом.

— Это место пробивает на ностальгию, ничего не могу с собой поделать. С этой комнатой связаны самые приятные мои воспоминания, веришь? Не с садом и уж точно не с дворцом. Помнишь, как часто я отвлекал тебя от работы здесь? — Он усмехнулся. — Я по тебе просто с ума сходил. Меня самого пугало то, насколько сильно я хотел заполучить тебя. Воздержание на Севере после такого — просто шутка.

Калека провёл ладонью по голове, и этот жест вызвал из глубин памяти забытую сцену. Как лысая после нападения подруг Чили стояла у окна своей комнаты и неуклюже признавалась мне в симпатиях. Она стыдилась своего внешнего вида, но больше — моего, а потом я предложила ей потрогать мою грудь…

— Любовь там вообще ничего не значит, — мрачно проворчал он, сосредоточившись на менее романтичных воспоминаниях. — Там ничто не растёт. Солнце, как бы ярко ни светило, не греет. Тот мир скуден на цвета, ни одна женщина никогда не заходила на те земли. Чтобы утолить голод, мы убиваем. Чтобы согреться, снимаем с животных шкуры. Лучшее место, чтобы забыть тебя, я думал. Но когда у меня начал вставать на окна, я понял, что забыть тебя не получится. Одержимость тобой… это не было обычной привычкой, как я думал поначалу. От привычки курить опиум я моментально отучился, а по тебе я продолжал тосковать и через год, и через два. Нет, это не было привычкой. Это было частью меня. Единство, которое я так старательно отрицал. Способности Ясноликих я получил после смерти матери, ты к этому никакого отношения не имела, но эта неутихающая боль опровергала это. — Он поднёс руку к груди, будто чувствовал то же, что и я. — Это единственная рана, которая никогда не заживала, все остальные исчезали за считанные секунды.

Он указал на своё лицо, на шрамы.

— Это просто декорации. Я не проходил через муки заживления, не страдал от инфекции, не болел, не ощущал эйфорию от преодоления физических пределов своего тела, как мои братья. Я не выживал, я всегда знал, что буду жить вечно, несмотря ни на что. Сказать, с какой потерей я не смог бы смириться? Чего лишившись, я бы почувствовал себя настоящим Калекой? — Мужчина смотрел на меня, будто я знала ответ. Будто я была ответом. — Мне казалось, я ненавижу тебя. Но стоило только увидеть тебя, на той самой мифи, в море маков, обнажённую… я понял, что просто не смогу бросить тебя снова. Ты моя. Моя. Как я мог стыдиться связи с тобой? — Он смотрел на меня с гордостью. Вряд ли такой взгляд получали самые верные его ученики. — Ты стала истиной Девой, я чувствую в тебе невероятную силу.

Я набрала воздуха в грудь, но приказ получился тихим, почти беззвучным:

— Молчи.

Калека нахмурился.

— Что?

— Делай, что хочешь. Насилуй. Отдай на растерзание. Убей. Но не говори ничего. Молчи. — По моему лицу текли слёзы, выдающие мою слабость, а не силу, бесполезные, мешающие мне. — Это слишком жестоко даже для Калеки, даже для их предводителя. Не знаю, откуда ты всё это узнал… кто сказал тебе об этом и чего ты добиваешься теперь, вороша то, что не имеет к тебе никакого отношения. Не имеет. Просто не может иметь.