— П-правда?

— Да. Но вам всё равно лучше не заходить ночью так далеко в сады.

Они стали оправдываться, сваливать вину на своих подруг, а потом друг на друга, и Чили раздражённо проворчала:

— Не найдя здесь врага, вы решили друг с другом подраться? Такими темпами Девам не понадобятся мужчины, чтобы самим уничтожить этот мир.

— Они просто проголодались и устали. — Я потянула её за собой. — Давай наберём им фруктов.

Но не успела я сделать и шага, как дети заплакали и запричитали ещё жалобнее. И прежде чем я придумала что-то более эффективное, чем очередные заверения в их безопасности, Чили наклонилась к одной и подняла её, сажая себе на плечи. А другую подхватила на руки, успокаивая одним движением. Эта бесхитростная демонстрация силы и надёжности сработала лучше любых слов.

Девочки удивлённо примолкли, распахнув глаза. Они не помнили то время, когда их носили на руках, но в этом положении тел было что-то родное, что-то… материнское? Нет, эти покровительство и забота были совсем иного, неизвестного нам рода. Что-то, чего нам всем не хватало здесь, когда мы слушали колыбельные, когда нас наряжали или заплетали волосы, когда сулили величие…

Так же как и для этих детей, для меня происходящее было настоящим открытием.

— Высоко! — воскликнула та, что сидела на плечах Чили.

— Я тоже так хочу! — капризно заявила вторая.

— Может, посадить тебя на дерево? — пригрозила Чили, поднимая девочку на вытянутых руках. Так, что даже у меня замерло сердце… а дети лишь смеялись.

— Да, вон на то!

— Абрикос?

— А потом мандарины.

— А я хочу хурму.

Я ходила за ними, пока они набирали фрукты, и не могла поверить в то, что вижу. Никогда не замечала, чтобы Чили тянуло к детям. С учётом её собственного мучительного детства? И строения тела, которое прекрасно отражало её нежелание с кем-либо нянчиться? Трудно было поверить, что однажды она подпустит кого-нибудь к себе настолько близко.

Это признак её исцеления? Или нечто большее?

Всю дорогу из сада я настороженно наблюдала за тем, как дети играют с её волосами, трогают грудь, задают на этот счёт очевидные вопросы, а потом, утешая, подносят дольки к её рту или дают откусить спелой мякоти. Трогательно… Когда же мы выбрались из сада, и пришло время расставаться, дети раскапризничались, повиснув на её шее, как ожерелья.

— Покатай нас ещё! Отнеси на праздник!

— Вам домой пора, — проворчала Чили, по-видимому, утомлённая ими.

— Тогда отнеси туда.

— Мне нужно охранять сад.

— От мужчин?

— Скорее, от таких бедовых девчонок. — Чили спустила их на землю, и они долго смотрели на неё, склонившуюся над ними. Большую и сильную.

— Спасибо, что спасла нас.

— Ага. Не теряйтесь больше.

— Ладно. Завтра мы приведём Астру и Мелиссу… и Ирис тоже, хотя, наверное, даже ты её не поднимешь, — предупредили подруги, и Чили махнула им рукой, прекрасно понимая, что они уже здесь не появятся. Их мати им этого не позволят.

— Обидно, что мы не увидим их лиц, когда они узнают, кто именно их спас. — Она тихо рассмеялась, и я обняла её, слыша фальшь в её голосе. Для неё этот день был безвозвратно испорчен. Виола, а теперь это… Она не ожидала, что о ней распускает слухи даже малышня, перед которой она провинилась ещё меньше, чем перед своими сёстрами.

— А ты? — спросила я. — Хочешь вернуться во дворец?

Глядя детям вслед, Чили призналась:

— Кажется, я хочу потеряться.

— Да? И ты совсем не боишься?

— Ты же слышала, я главное чудовище этих садов.

Я улыбнулась, увлекая её за собой.

— И я думала, ты никому кроме меня не позволишь себя оседлать. Хотя бы этой ночью.

Я проснулась раньше Чили — небывалый случай. Будто оправдывая своё прозвище, она всегда вставала вместе с рассветом, но теперь, утомлённая вчерашней суетой, Солнце спала дольше и крепче обычного.

Приподнявшись, я огляделась.

Мы устроились на траве под разросшейся магнолией. Неподалёку шумели каскадные фонтаны. Мрачные тени, заросшие дорожки, замшелые валуны, увитые плющом арки, яркое разнотравье… Даже при дневном свете здесь царила атмосфера уединённости, защищённости от остального мира. Вседозволенности.

Подперев голову рукой, я посмотрела на свою единую. Она лежала на спине и хмурилась. Её разум, отягощённый страхами и сомнениями, метался. Мне хотелось утешить её. Так, как она любила…

Мечтательно улыбаясь, я осторожно выбирала из её волос опавшие лепестки. Она была такой невероятно красивой в тот момент, что я опять негодовала: как её вообще можно называть чудовищем? Причинять боль? Желать от неё избавиться? Иное строение тела давало ей преимущество перед нами и уже только поэтому привлекало. А её «он», который тут всем чем-то не угодил, хотя никто его и не видел, потому что она даже мне его не показывает, а ведь я имею полное право…

О.

Затаив дыхание, я посмотрела вниз. Отвела взгляд. После чего посмотрела снова. Не то чтобы вид её проступающего через ткань «изъяна» смущал меня, просто Чили была такой беззащитной в тот момент. Узнай она, чем я занимаюсь, упрекнула бы и опять спряталась. Так беззастенчиво её разглядывать было неправильно… даже после вчерашнего.

Вспоминая, как она ласкала меня руками и ртом между бёдер, я почувствовала, как «пробуждаюсь» совсем в ином смысле. Скинув с плеч накидку, под которой пряталась этой ночью, я придвинулась к Чили, и она вздохнула, словно облегчённо, когда я опустила голову на её плечо.

Лучший в мире звук… Ладно, второй лучший после стонов, с которыми она меня ласкает. Так эгоистично с моей стороны было заснуть вчера и ничего не давать ей взамен…

Протянув руку, я сняла невесомый лепесток, упавший на её грудь. После чего так же невесомо провела пальцем вниз. Подцепила конец тесьмы и осторожно потянула, развязывая. Ослабив пояс, я медленно приподняла ткань.

Такой большой.

Пусть и не настолько, чтобы стать причиной паники самого могущественного из четырёх кланов… Даже не настолько, чтобы вызвать тошноту у самой слабонервной Девы…

Вспомнив Виолу, я приспустила ткань, разглядывая «его» с каким-то даже мне не до конца понятным злорадством. Это была победа в чём-то, что происходило между мной и ей, хотя она даже не подозревала об этом соревновании.

Я улыбнулась.

Мне нравилось смотреть на Чили. Мне нравился её «изъян» ничуть не меньше, чем её красота. Мне нравились эта форма, цвет и влажный блеск на конце. Мне даже нравился стыд от мысли, что я разглядываю её тайком и при этом придаю этому такое большое значение. Наверное, это было самой безумной вещью, на какую я только могла решиться… Но стоило мне так подумать, как я захотела «его» потрогать.

Дыхание Чили оставалось глубоким и ровным… до того самого момента, пока я не провела пальцами по напряжённой длине. От основания к концу, очень медленно, веря, что это в первый и в последний раз.

— Ива, — сонно выдохнула Чили, и я испуганно отдёрнула руку… которую она тут же заменила своей. Сжав себя, Чили двинула пару раз ладонью, давая понять, как правильно прикасаться к ней. Но вместо того, чтобы сделать свой сон более приятным, она проснулась.

Моргнув, Чили прищурилась… посмотрела вниз… потом на меня… и её умиротворённое выражение лица превратилось в маску ужаса. Пойманная, она застыла, глядя на меня и ожидая той самой неизбежной «виольно-рвотной» реакции.

— Кажется, здесь ты проснулась раньше, — заметила я, поглаживая её сжатый кулак. — Кто тебе снился, раз ты так неохотно вернулась ко мне?

Отгонять меня и прятаться было поздно, поэтому Солнце молча наблюдала за мной, до последнего ожидая подвоха. Она заранее приготовилась к боли, считая себя достойной наказания. Из-за чего мне ещё сильнее захотелось её наградить.

Прижавшись к ней обнажённой грудью и бёдрами, я прошептала:

— Мне снилась ты. И даже во сне я скучала по тебе, хотя там ты позволяла мне всё. Это был такой замечательный сон, Чи, что лучше него может быть только всё здесь и сейчас.