— Только ты видишь преступление в том, чтобы съесть то, что предназначено для еды.

— Или взять то, что предназначено для твоего члена?

— Я не…

— Не вздумай оправдываться или клясться в чём-то. Ты уже перешёл черту. Я вижу.

Имбирь свирепо глянула на меня, и я вновь спряталась за Чили, хотя только набралась смелости, чтобы вмешаться. Я не слышала, как она ушла, но почувствовала, как напряжение покинуло тело Чили.

— Ты слышала её? Совсем помешалась на своих деревьях, — пробормотала моя пара.

— Не смейся над ней, — попросила я, тяжело вздыхая. — У неё погибла единая, ей нужно верить во что-то, чтобы мириться с этим. Я бы тоже сошла с ума, если бы ты вдруг исчезла.

— Я тоже, — ответила Чили. — Так что большая ошибка с её стороны угрожать тебе.

— Забудь. Она много чего наговорила. Никогда не видела её в таком бешенстве, если честно.

— А что насчёт меня?

— Ты себя сдерживала, я знаю. — Я погладила её по спине, за которой просто обожала прятаться. — Но руки распускать не стоило.

— Это ей не стоило распускать язык.

— Больше не делай так, пожалуйста, — попросила я, но, когда Чили недовольно заворчала, призналась: — Если честно, я сама постоянно думала о том, каково было бы попробовать тот персик. Будь я смелее, тоже бы не удержалась.

— К чёрту персики, Ива. — Чили отстранила меня, указав в ту сторону, куда ушла Имбирь. — Хочешь и дальше оставаться здесь? Служить ей, принося человеческие жертвы деревьям? Грезить о величии, позволяя при этом вытирать об себя ноги самой последней сумасшедшей? Обрести могущество, но продолжать оправдываться за любой проступок?

Я отвела взгляд. Подобные истерики были для Имбирь обычным делом, я к ним привыкла, но избалованная материнской любовью Чили — нет. Не удивительно, что увиденное шокировало её, хотя она была отнюдь не неженкой.

— Ты же сейчас не начнёшь снова про Внешний мир? — догадалась я, устало простонав. — Чили, пожалуйста, мы же только что помирились.

— Я и не собираюсь ссориться! — Чего не скажешь по голосу. — Я хочу тебе помочь. Хочу, чтобы ты была счастлива, но здесь тебе этого не позволят. Ты погибнешь здесь.

— Разве ты не доказала только что, что сможешь защитить меня от чего угодно? Я погибну, только если ты покинешь меня. Спаси меня от этого. Спаси. — Я прильнула к ней, целуя центр груди, там где сердце, и Чили немного смягчилась.

— Почему тебя так пугает Внешний мир? — спросила она. — Ты боишься именно его? Или ты боишься разочаровать сестёр, которые в тебе и так уже давно разочаровались?

— Я боюсь, что ты променяешь шанс стать лучшей среди нас на отступничество, скитание и нужду. Тебе с рождения уготовано править нами. И ты сможешь делать, что захочешь, но только после того, как освоишь высшее мастерство….

— Есть кое-что намного более важное и насущное для человека, чем высшее мастерство, Ива. К чёрту высшее мастерство. Разве похоже, что мы тут занимаемся великими делами?

— Да. Оглянись. Всё, к чему стремятся обычные люди, у нас уже есть. Так чего ради сбегать отсюда? — не понимала я.

— Чтобы узнать, насколько мы по-настоящему сильны и свободны.

— И для этого обязательно надо побывать в неволе и оказаться на грани смерти?

— Я не умру, — повторила она. — Меня невозможно убить.

— Но возможно пленить.

Чили посмотрела на меня, соглашаясь:

— Похоже на то.

Это был очень обидный намёк. И я собиралась обидеться, но вместо этого обняла её, ласково шепча:

— Моё Солнце. Моя любимая. Что так тревожит твоё сердце? Кто так сильно ранил его, что в этом изобильном, прекрасном мире ты не замечаешь ничего кроме своих врагов? Совсем скоро ты докажешь им всем, как сильно они ошиблись, отвергнув тебя. Тебе просто надо набраться терпения. Куда ты так спешишь? У тебя в распоряжении целая вечность. Я знаю: ты уже превосходишь всех нас настолько, что не видишь смысла становиться сильнее. Но я слаба. До встречи с тобой я вовсе не хотела обучаться, но теперь я обязана стать достойной твоей силы. Помоги мне в этом, а потом можешь идти покорять какие угодно миры. И я буду рядом с тобой, чтобы засвидетельствовать твоё величие.

Полнолуние — праздник неги и беззаботности, что само по себе исключало наше с Чили на нём присутствие. Пока сёстры резвились голышом в купальнях и садах, мы прятались в опустевшем скалистом дворце, посвящая себя рукоделию или чтению, но, в отсутствие надсмотрщиц, всегда заканчивая кое-чем противоположным.

— Хочешь выйти? — догадалась Чили, заметив, как я тоскливо смотрю за окно. Оттуда веял сладкий ветер, шевеля полог нашей постели. Слышался весёлый девичий смех и пение птиц.

— Нет, — солгала я, подбираясь к ней, чтобы посмотреть на то, как продвигается её работа. Чили нанизывала на длинную нитку речной жемчуг. Она искала его так долго, проводя часы в холодной воде, а потом перебирала, придирчиво отбраковывая неугодные ей форму, размер и цвет. С таким подходом, украшения, сделанные ей, не будут уступать драгоценностям Метрессы.

— Примеришь? — предложила Чили.

Вместо ответа я сняла платье, подставляя под её подарок всё тело. Как ещё мерить такую роскошь, если не полностью обнажённой?

Дважды обвив нитку вокруг моей шеи, Чили опустила петлю между моих грудей… и наклонилась, чтобы поцеловать сначала один сосок, а потом другой, логично завершая своё подношение. Ощущение её горячего рта на чувствительной коже привычно обернулось сладкой негой между бёдер, и мне так хотелось попросить её прикоснуться ко мне и там. Но я залюбовалась подарком, перекатывая в пальцах маленькие луны-жемчужины…

— Что мне делать, Чили? Я никогда не смогу подарить тебе ничего такого же красивого.

— Стоит ли расстраиваться из-за этого самому главному моему украшению? — Она потянула за ожерелье, достаточно сильно, чтобы притянуть меня к себе, но недостаточно, чтобы порвать хрупкую нитку. — Я — просто оправа для драгоценного камня. Чем ярче сияешь ты, тем наряднее становлюсь и я. Поэтому, если хочешь украсить меня, то просто будь рядом, позволяя и дальше тебя баловать. — Оглаживая мои бёдра, Чили прошептала: — Это ведь только начало. Ты даже не представляешь, сколько всего я хочу тебе подарить.

Я провела кончиками пальцев по её губам, а потом наклонилась, пробуя их, источающие такие сладкие речи. Я обожала слушать Чили, но в редкие моменты уединения я предпочитала разговорам её поцелуи. Мне хотелось испробовать их все, и лучше делать это в полнолуние, когда Деве особенно приятно придаваться плотским наслаждениям.

Не знаю, как Чили планировала и дальше меня баловать, если я уже была настолько избалована — её вниманием, покровительством, подарками и ласками. Ещё не так давно я робела от её случайной нежности, а теперь подставляла под её поцелуи всё своё тело, то ли предлагая, то ли требуя. И Чили была послушна всем моим желаниям… ровно до того момента, пока я не дотронулась до неё внизу.

Она перехватила мою руку, сжимая — не причиняя боль, но намекая на то, что вообще-то может.

— Вот где заканчиваются границы твоей щедрости? — уточнила я недовольно. Стоило ей всего раз отказать мне, и все её предыдущие подарки как будто бы обесценились.

— Я помню, чем обернулось твоё любопытство в прошлый раз, — попыталась отшутиться Чили.

— Ты до сих пор злишься на меня за это? Не злись, любовь. Обещаю, на этот раз я буду очень нежной с ней.

— С «ним», — поправила она напряжённо, и я прильнула к ней, шепча:

— Даже так, я всё равно буду нежной. Хочешь, я его поцелую?

Чили застыла. Её хватка на моей руке ослабла — от удивления, а не потому, что она готова была сдаться.

Скинув наваждение, она пробормотала:

— Луна сводит тебя с ума, Ива. Не шути так.

— Я не шучу. Мы здесь одни. Нам нечего стыдиться.

— Дело не в этом, — ответила она, собираясь разозлиться, и в прошлом меня бы это испугало.

— Если не в этом, то в чём? Мои поцелуи недостаточно нежны для него? — Я невесомо прижалась к уголку её рта. — Если он пренебрегает моими губами… может, он захочет почувствовать мой «цветок»?