Повернув мою голову, Чили наклонилась и поцеловала меня в губы, отчаянно, зло, будто пытаясь доказать что-то именно мне, а не Мяте.

Бедная наставница. Если вспомнить, подобные вещи зачастую случались в её доме, так что она должна была рано или поздно увидеть это вживую. Но я всё равно была потрясена. Приговорить саму себя к смерти незадолго до последнего испытания и именно таким образом? О чём Чили думала?

Это точно было больше, чем просто неадекватное поведение. Она вполне отдавала себе отчёт. Судя по довольному выражению лица, она уже давно собиралась выкинуть что-то подобное.

— Самоубийца, — прошептала я, когда Чили отклонилась. И это было самое безобидное, что она услышала в тот вечер. Но Чили даже бровью не повела. Похоже, ей доставляло наслаждение слушать бессильные вопли великих отшельниц, из которых только Мята отважилась к ней подойти.

— Ты омерзителен! — процедила она, оказавшись напротив. — Чего добиваешься? Ты понимаешь, что позоришь не нас, а свою единую? Хочешь, чтобы её презирали сильнее, чем тебя? Сильнее, чем твою падшую мать?

— Наставница, простите её, — залепетала я. — Из-за опиума она…

Чили толкнула меня себе за спину, пресекая любые попытки вмешаться. Глядя на них со стороны, я просто не узнавала в хрупкой, низкой, дрожащей девушке свою влиятельную наставницу. На фоне Чили она выглядела бледно, из-за чего становилось неважно, что она скажет: даже техника голоса будет звучать комариным писком.

— За что ты извиняешься перед ней, Ива? За то, что я люблю тебя так, как никто и никогда не полюбит её? За то, что она никогда не познает радость материнства? Большее, что тебе грозит за это — зависть, а не презрение. — Чили насмешливо улыбнулась. — Каждая из них как минимум раз в лунный цикл плачет из-за того, что её красота и таланты никому не нужны. Они жаждут поклонения, которого заслуживает этот «самый могущественный клан». Мужского поклонения. Больше всего вас оскорбляет в них именно то, что вы им не нужны, не так ли?

Мята не нашла, что на это ответить, но стерпеть столь вопиющее оскорбление тоже не смогла. Она вскинула руку для удара, фактически расписавшись в поражении.

Даже общаясь с Имбирь — Девой, которая сама не гнушалась таких методов — Мята не опускалась до рукоприкладства. Наоборот — порицала его. Наставница всегда была сдержанной, даже когда гневалась, а ведь Чили испытывала её терпение регулярно. То, что она сорвалась именно сейчас, могло означать, что… Чили задела Мяту за живое?

— Очень мило, что вы всё же решили приласкать меня. — Чили перехватила её руку, словно поймала бабочку налету. — Но доступ к этому телу имеет лишь моя женщина.

Катастрофа.

Я вцепилась в свои волосы, веря, что теперь они поседеют, как это бывает с людьми Внешнего мира. Такое унижение Мята никогда в жизни не простит, и, хотя никто из присутствующих в тот раз не осмелился заступиться за неё, было ясно, что весь клан накажет нас.

— Отпусти, — процедила Мята. Освободившись же, она сразу отошла от Чили, явно напуганная. После такого уже нельзя было ограничиться пощёчинами.

Холодно глянув на меня, Мята отвернулась и ушла веселиться даже с большей охотой, чем до этого, дабы Чили не решила, что её вмешательство может испортить наставнице вечный праздник. Так что я не могла понять…

— Чего ради? Зачем ты это сделала?

Была уже глубокая ночь, когда я обратилась к Чили умоляюще, заискивающе — совсем не так, как Метресса, которая разговаривала с отпрыском только что, порицая и обличая. Устав от нотаций, Чили расположилась в ванной, но всё равно сосредоточенно наслаждалась курениями, а не купанием.

Сев рядом с каменным углублением, я прикоснулась к её лицу.

— Ты хочешь, чтобы этот мир стал мне так же ненавистен, как и тебе? Ты думаешь, что от этого нижние земли будут выглядеть привлекательнее для меня? Я уверена, что даже там не позволено вести себя так. Разве там не ценят женскую скромность?

— Так вот что тебя пугает больше всего во Внешнем мире, — невесело усмехнулась Чили. — Женская скромность…

— А что меня пугает в этом, сказать? Твоя распущенность.

— Поверь, в этом мире нет никого сдержаннее меня.

Я могла бы опровергнуть это прямо там, если бы захотела. Возможно, Чили этого и добивалась, глядя на меня так. Обнажённая, с блестящей от влаги кожей, окружённая паром и ароматом благовоний, с собранными на затылке волосами, которые так хотелось распустить… она была просто олицетворением греха.

— Как так получилось? — прошептала я, добавляя ей в воду масел. — Мята отказалась обучать Виолу, и вот она проходит последнее испытание в числе первых, в отличие от меня, кому наставница во всём помогала. В итоге мне придётся склонить перед Виолой голову, когда она проедет на мифи. Почему в момент, когда она вот-вот продемонстрирует свои новообретенные способности, от меня отрекается единственная Дева, ещё не разочаровавшаяся во мне? Но главное: почему ты наслаждаешься этим? Моим унижением на фоне успехов Виолы?

Моя слезливая речь не заставила её раскаяться.

— Чем выше взлетишь, тем больнее падать, слышала о таком? Я хочу, чтобы Виола взлетела очень высоко.

И чтобы я пала как можно ниже, очевидно.

— Так наивно с твоей стороны думать, что ты сможешь ей устроить что-то хуже последнего испытания. Виола потеряла свою единую. Она мечтает об изгнании, которого раньше так боялась. Её ничто не держит здесь больше.

Насчёт последнего я была не до конца уверена, и Чили мимолётно улыбнулась, подтвердив мои опасения.

— Согласись, если бы она погибла, было бы совсем не интересно.

Что бы это могло значить? Любой её интерес к Виоле мне не нравился.

— Не знаю даже, радоваться, что ты наслаждаешься не только моими страданиями, или совсем наоборот. — Поднявшись, я обошла лампы и поправила фитили. — К слову о том, что было бы совсем не интересно: не усни в воде, пожалуйста.

— Хм, не смертельно.

— Конечно, нет, но, может, уже хватит на сегодня испытывать границы своего бессмертия? Метрессу тоже считают бессмертной, но даже она была встревожена твоей выходкой. Если на моё мнение тебе плевать, то прислушайся к другой своей единой. Прошу, веди себя пристойно.

Чили опустила руку под воду, с силой себя сжимая, но это было отнюдь не самобичевание.

— Позволь мне извиниться перед тобой.

Ладно, я понимала, что увещевания бесполезны. Только не сейчас. Опиум внушал ей чувство вседозволенности, даже жестокое порицание самой уважаемой отшельницы клана казалось ей безобидной шуткой. Думаю, завтра Чили об этом даже не вспомнит, тогда как Мята будет лелеять обиду, пока не отомстит.

Я не могла оставить это так: если Чили не поддавалась внушению, мне оставалось лишь встать на колени перед наставницей. Который уже раз по счёту?..

— Ива, — глухо окликнула она меня у самого выхода. — Не ходи к Мяте.

Вот оно, очевидное проявление единства: она читала мои мысли.

Я собиралась возразить, но потом передумала. Стоило дать Чили шанс самой исправиться.

— Ладно, но тогда тебе не избежать серьёзного разговора. Приходи завтра в сад, только без опиума.

И Чили пришла. С вином. Ночью, когда я уже отчаялась её ждать и бесцельно бродила по саду. Полнолуние сделало это обычно тихое место оживлённым. Я то и дело натыкалась на резвящихся детей или воркующих парочек. Это казалось милым ровно до того момента, пока я не узнала в самой разнузданной из сестёр Чили. Цвет её волос и телосложение были слишком узнаваемы, чтобы допустить мысль, что я ошиблась. Я могла ошибиться в её намерениях (мало ли зачем она прижимала Виолу к дереву). Только это утешало меня. Первые пару минут. Пока Чили не сунула руку ей между ног. И для меня это было даже большей неожиданностью, чем для Виолы. Я заглушила вскрик ладонью, тогда как Виола даже не подумала сдержать стон.

Но самое паршивое было даже не в этом, как ни странно. А в том, что Чили прекрасно знала, что за ней наблюдают. Её укрытие было ненадёжным для того, что она затеяла. По случайности сюда мог забрести кто угодно. Подруги Виолы. Имбирь.