– Ваша работа с группой действительно дает какие-то интересные результаты, и мне самому интересно, как это все будет сыграно на сцене. Понимаете, мне сейчас нелегко и у меня не получится вложиться в этот выпуск. Мне трудно сфокусироваться на этой работе, а другой у меня пока что нет, – вздохнув, подытожил Коллинз, логично предполагая, что Филипп захочет ответить.

– Я понимаю, – начал тот, свесив было голову, но тут же подняв ее и более не отводя свой взгляд. – Мне несказанно жаль, что все произошло именно так. Однако я тоже хочу приписать знак плюс ко всему тому, что произошло, за исключением, конечно же, вашего состояния в ту пятницу. Я прошу вас поверить в то, что конфликт у нас у всех уже за плечами, и никто не ощутит никаких отрицательных последствий. Вы, конечно же, не забывайте о ваших непосредственных обязанностях и ни в коем случае не беспокойтесь о том, что кто-либо и что-либо этому может помешать.

Филипп специально говорил двусмысленно. Он видел перед собой открытого и не искушенного интригами человека, который легко может принять за чистую монету все, что ему скажут, и правильно воспримет его совет не забывать о непосредственных обязанностях. Что именно входило в его непосредственные обязанности: дом или работа? Филипп был уверен, что под этим тот в первую очередь будет понимать заботу о матери, и поэтому он хотел дать ему твердую уверенность в том, что никто эту работу у него не собирается отнимать.

– Но я вас попрошу все же своим внимательным глазом следить за тем, чтобы группа соблюдала все положенные сроки и активно участвовала в занятиях и не пропускала бы репетиции. Поверьте, я здесь – никто. Моего имени в этой постановке нет и быть не может. Я никоим образом не хочу отнять что-либо у вас и уж тем более пошатнуть авторитет вашего режиссерского таланта. Ваши часы занятий, ваше имя как художественного руководителя, ваша подпись на документах – ничему этому нет и быть не может никакой угрозы. Мы просто встречаемся с ними во внеурочное время. А поговорить с ними я вам обещаю.

Это немного польстило режиссеру. Он улыбнулся, но вдруг посмотрел на часы и решил, что ему пора.

– Знаете что, Филипп, я тоже не хочу вам мешать. Лепите из них что хотите. Через месяц все завершится, и нам обоим, я думаю, интересно будет посмотреть на результат вашего эксперимента. Еще раз спасибо за то, что нашли время зайти ко мне. А сейчас, извините, мне нужно бежать, – сказал он и, взяв свою папку с бумагами, пригласил Филиппа на выход.

Аудитория предназначалась для общих занятий, поэтому не должна была хранить никаких тайн и, как следствие, обычно не запиралась. Филипп покорно вышел, однако, сказав, что ему нужно сделать один срочный звонок, остался стоять в коридоре. Якобы пролистывая список контактов, он убедился в том, что режиссер удаляется в противоположном направлении.

«Интересно, а сам-то ты из чего слеплен? – размышлял он. – Наивный или у себя на уме? Ты ведь даже не поинтересовался тем, как я смог тебя найти.»

Когда коридор опустел, Филипп развернулся и медленно потопал к Альберту, который терпеливо ждал его, стоя у окна и наблюдая за чем-то, придерживая рукой белоснежную занавеску.

– Успел! Мы поговорили, – радостно заявил он, входя в кабинет. – Вроде бы нашли общий язык.

– Ну как, камень с сердца упал?

– Упал.

– И как тебе Коллинз? – неожиданно спросил Альберт.

– Да и я вот думаю. Его действительно можно понять и войти в его ситуацию, но…

– Ну?

Филипп искал правильные слова, но Альберт сделал это за него, и сделал это довольно неожиданно.

– Но ты хотел понять стоит ли он этого?

– Ох…, – Филипп даже сел к столу, – не так резко, конечно… У меня создается впечатление, что он сам по себе человек не плохой, но, не знаю… ленивый, что ли. Как будто ему на руку было, что его работу кто-то будет за него делать.

– Ты хочешь сказать, что он паразит?

Филипп боялся продолжить. Он напряженно смотрел на Альберта, который тоже начал собирать какие-то бумаги.

– Не бойся, говори. Люди бывают разные. Один болеет душой за чужое, а другой своего не ценит. Этот честно открывается в разговоре, а тот даже в нелегкой ситуации считает верным в очередной раз воспользоваться случаем. Кто-то играет на сцене, а кто-то – в жизни. Жизнь – сложная штука. Все, мне тоже надо идти. Давай я тебя провожу. Ты ведь выходишь?

– Да-да, мне хочется с часок погулять.

– Отлично. Пошли.

Минуту они шли молча, а когда вышли из здания, Филипп обратился к Альберту.

– Альберт, прости пожалуйста. В разговоре с Коллинзом я ему почему-то пообещал, что его никто ни в чем не упрекнет, не говоря уже о более серьезных последствиях.

– Коллинзу? Не обязательно было этого говорить. Конечно же никто ничего ему не сделает – времена не те, да и не нужно это никому. Каждый из нас живет со своими страхами и потакает своим слабостям. Так что не беспокойся об этом. Договорились?

– Ага.

– Все, пока! Да, и знай: ты все сделал верно.

Филипп согласно кивнул, хоть и удивился незамедлительному проявлению такого согласия, и поднял на прощание руку. Он развернулся и пошел по направлению к перекрестку с проспектом, постояв на котором с минуту решил пойти домой длинным путем. На сердце у него уже не было того камня и шагалось ему легко.

Кажется, все ждали этой встречи.

Хотя еще не прошло и пяти полных дней с того момента, как Филипп пожелал им хорошего длинного уикенда, ему казалось, что он промаялся в ожидании чуть ли не целый месяц. Студенты ногами и кожей помнили проработанные ими в пятницу мизансцены, а сейчас они смотрели на него, сидящего на сцене «Кинопуса», так, словно виделись впервые после долгих летних каникул. Обеим сторонам было что сказать, и поэтому они терпеливо молчали, боясь нарушить тишину и упустить единственный верный момент, когда можно будет начать говорить.

– Расслабьтесь. Кризис миновал.

Этими словами Филипп словно отдал команды «Вольно!» и «Отбой!», после которых можно было снять противогазы и спокойно дышать. Реакция молодежи даже немного развеселила его.

– Кто-нибудь хочет что-то сказать, прежде чем мы начнем… продолжим наши занятия?

Он случайно запнулся на слове «начнем» и поспешил его исправить на «продолжим», но очень даже специально использовал слово «занятие» во множественном числе. По мнению Филиппа, перво-наперво нужно было рассеять все сомнения и проинформировать группу о том, что они продолжают идти тем путем, который наметили ранее.

– Я скажу от имени всех, – поднял руку Аарон. – Мы действительно сожалеем о том, как все произошло. Мы не хотели бы, чтоб…

– Аарон, постой. А что именно произошло?

– Ну, если прямо говорить, то конфликт с режиссером, о котором вы в курсе. Мы хотели бы еще в пятницу с вами встретиться, но это оказалось невозможным.

– Это по факту. А по существу?

Аарон нахмурил брови. В группе начали переглядываться. Казалось, никто не понимал что имел в виду Филипп. Тишина становилась болезненной.

– По факту двое из вас в открытую высказали свое недовольство художественным руководителем, а некоторые, я осмелюсь предположить, молча поддержали их. А по существу же вы просто восстали против общепринятых порядков, которые стали для вас неприемлемыми. Просто вы сделали это по-детски, в лоб, не приняв в расчеты многие факторы, в том числе и слабые стороны вашего оппонента. Звучит несколько сумбурно, я предполагаю, но поверьте мне на слово: вам сейчас не стоит уходить в себя, пытаясь найти там причину ошибки или корень зла как такового. Что сделано, то сделано. На то у вас была пятница, а сегодня уже вторник новой недели. Давайте оставим это событие в прошлом, извлечем из него все возможные уроки, и с этим новым опытом пойдем дальше.

Филипп вкратце рассказал им о том, как прошла вчерашняя встреча с Коллинзом. Он высказал легкое недовольство тем, что был поставлен перед фактом в силу незнания фамилии режиссера, однако Аарон справедливо заметил, что им всем в процессе занятий было как-то не до этого. Правда, Ариадна и Пан согласились с тем, что они уж очень явно пошли в атаку, совершенно позабыв о том, что тем самым сделали уязвимым передний фланг своего боевого подразделения.