А вот появятся ли они в армии — все еще вопрос…

В попытке успокоить нервы Руслан достал из своего портфеля повесть Чуковского о лиговских мазуриках. Перелистал, открыл первую страницу… и неожиданно для самого себя зачитался.

Все же талант не пропьешь — писать Чуковский умел, и не был воплощением концепции «Кто не может делать — тот критикует». Все он мог.

В «Лиговском Люпене» Чуковский смог пройти между Сциллой восхваления преступников — из-за чего книгу могла зарубить цензура — и Харибдой мерзости преступников — из-за чего она точно не понравилась бы Лиговке, да и попросту оказалась бы банальной, потому что повестей о храбрых полицейских, бодро ловящих злодеев и так было предостаточно. В повести преступники были разделены на две группы: мерзавцы и негодяи, клейма ставить некуда, для которых нет ничего святого и… конечно, преступники, но не лишенные некоторого благородства, у которых был некий своеобразный кодекс чести. В частности, главный герой, тот самый заглавный Люпен — загадочная личность, в повести не называлось не только происхождение, но даже имя, умный, смелый и отважный человек, который, хотя в начале и ограбил сейфы некоего товарищества на паях, но потом совершенно бескорыстно помог старушке, которую терроризировали вышеупомянутые мерзавцы и негодяи. В описании внешности «Люпена» Руслан, усмехнувшись, заметил некоторое сходство с их лиговским знакомым Лютожором.

Да, ему определенно должно понравиться…

В каждом человеке прячется этакий скрытый мазохист. Который заставляет причинять боль самому себе, снова и снова, зная, что будет больно, но испытывая некое извращенное желание почувствовать боль снова. Именно этот тип вынуждает ковырять еле зажившую рану, браться за то, что никогда не получалось, набирать номер телефона своей бывшей…

Видимо, именно по этой причине, в момент очередной встречи с Андроновым-младшим, Руслан, мысленно кривясь от презрения к самому себе, попросил его узнать, по возможности, как отреагировал оружейник Федоров на письмо от некоего Севастьяна Моранова.

Услышав эту фамилию, Андронов посмотрел на Руслана ТАК, что тут мысленно поклялся больше никогда не шутить в серьезных вещах. Сначала тебе покажется забавной мысль русифицировать имя правой руки профессора Мориарти и подписаться им — а потом на тебя смотрят вот так.

Андронов, впрочем, ничего не сказав, хмыкнул и пообещал узнать. То ли для него это не составляло труда, то ли он был доволен полученной информацией о Земгоре. Хотя, если честно, Лазаревич не представлял, чем там можно быть довольным: он помнил об этой организации очень немного, еле хватило на два листка. И то, надо сказать, большое достижение — пожалуй, процентов так девяносто жителей России двадцать первого века не вспомнили бы и о том, что существовали такие земгусары.

И все равно мало.

Однако, видимо, семейству Андроновых этих познаний хватило для каких-то своих замыслов — Руслан искренне надеялся, что результатом этих замыслов не будет какой-нибудь застреленный неизвестным снайпером Столыпин или там Штюрмер — поэтому буквально через пару дней Андронов самолично встретил его на углу Жуковского и Надеждинской.

Как пел хор в мультфильме про вышедшего погулять зайчика — предчувствия его не обманули.

Вернее, нехорошие мысли Руслана о том, что с автоматом Калашникова тоже ничерта не получится, сбылись самым извращенным образом.

Лазаревич считал — втайне надеясь, конечно, что, рассмотрев полученные чертежи, Федоров сможет на их основе сделать первый в мире автомат, что, в свою очередь, поможет России в Первой Мировой — что, в худшем случае, чертежи «Севастьяна Моранова» оказались в мусорном ведре, вернее, в корзинке для бумаг, потому что Владимир Григорьевич попросту не станет их рассматривать. Ему, надо полагать, всякие доморощенные изобретатели такие письма шлют пачками, с гениальными проектами многобарабанных револьверов, дробовых пулеметов и перчаток со встроенными пистолетами.

Неет, все было гораздо интереснее.

Федоров письмо прочитал, чертежи рассмотрел и чертежами заинтересовался. До такой степени, что к прошедшему буквально на днях конкурсу он успел сделать не только винтовку собственной конструкции, но и… тадам!

Автоматический карабин!

И пусть этот карабин был несколько длиннее привычного Руслану «калаша», а магазин рассчитан только на 10 патронов — это был самый настоящий «Калашников»! А магазин, кстати, можно было заменять и на тридцатизарядный.

На испытаниях карабин Федорова показал себя с самой что ни на есть наилучшей стороны, как в плане точности стрельбы, так и в плане надежности. А уж издевались над ним как надо — от перевозки на телеге по бездорожью (мол, не сотрясется ли у него чего внутре) до закидывания на сутки в воду. Но, сами понимаете, если уж «калашников» массового производства выживает в руках африканских воинов, то уж его прототип, сделанный и подогнанный вручную, переживет любые испытания, лениво поглядывая на тех, кто пытается заставить его отказать. Комиссия отметила и простоту устройства карабина — не в сравнении с винтовкой Мосина, конечно, состоящий, согласно старой шутке, из трех деталей и одного винта и представляющей из себя копье с возможностью пострелять, а в сравнении, скажем, с пулеметом Максима, который был лишь чуть проще ходиков с кукушкой — отмечена была и простота производства, и удобство в обращении, в том числе — чистке…

После чего было принято решение о нецелесообразности принятия автоматического карабина Федорова на вооружение.

Руслан, когда услышал это от Андронова, ушам своим не поверил.

Как оказалось, по мнению комиссии, автоматический карабин обладал несколькими серьезными недостатками.

Аз — он требовал начала производства малокалиберного патрона (то есть того, который потом назовут промежуточным), а начинать производство нового типа боеприпаса, при наличии уже хорошо зарекомендовавшего себя трехлинейного винтовочного патрона, комиссия считает излишним. Для автоматического же карабина этот патрон слишком мощный. К тому же механизм карабина требует патрон без закраин. Короче говоря — нет.

Буки — карабин, даже с учетом увеличенной длины, не приспособлен к штыковому бою.

И, наконец, веди — автоматическое оружие для вооружения солдат нецелесообразно, так как оный солдат в бою от страха будет, несомненно, выпускать весь магазин одной очередью, что приведет к перерасходу боеприпасов.

Руслан пришел домой и первый раз в жизни напился от расстройства. Ну как — напился… Выпил. Все же доводить себя до состояния, когда мозг отказывается работать, Лазаревич не любил. Но и спокойно позволять этому самому мозгу бесконечно переживать очередной, мать его, провал, он тоже не мог.

Мозг снова и снова прокручивал в голове рассказанное Андроновым, пытаясь найти контраргументы. Как будто это что-то могло изменить. Но такова уж человеческая природа: нам всегда кажется, что если мы сможем логически доказать (себе, собутыльнику, собеседнику в интернете), что некая неприятная нам ситуация логически невозможна — это автоматически ее отменит.

Нет малокалиберного патрона? Ну так возьмите патрон от японской винтовки Арисака! Точно так же, как сделал Федоров со своим будущим автоматом через несколько лет… ах, да. Через несколько лет будет идти война, начнется катастрофический дефицит всего и вся, винтовки будут закупаться даже в Аргентине — а уж в соседней Японии сама Аматерасу велела. Вот тогда в России и появится и сама «арисака» и патроны к ней и даже, кажется, производство этих патронов. А пока — разве что может несколько трофейных винтовок где и завалялись. Ну и строить оружейную политику на привозных боеприпасах — так себе стратегия. В противном же случае мы возвращаемся к тому, с чего начали — зачем начинать производство новых патронов, если есть старые, пробивающие метр кирпичной стены? И всем пофиг, что солдату на войне крайне редко приходится стрелять по кирпичным стенам.