Проклятье. Нужно быть осторожным сугубо и трегубо…Потому что идти на адрес — придется.

— Мда, — Чуковский заглянул через плечо Руслана в бумажку, — Не Вяземская лавра, конечно, но немногим лучше…

Вяземская лавра, как узнал Руслан, существовала в районе Сенной площади еще лет десять назад. Не лавра, конечно, то бишь мужской монастырь, а целая Тортуга посреди столицы, вроде копенгагенской Христиании, только вместо тихих хиппи — каторжники, бандиты и грабители. Полтора десятка домов, населенных самым уголовным сбродом, образовывали квартал, куда не совались даже полицейские. Скорее даже не Христиания, а такие себе фавелы. В начале века, правда, хозяин земли, на которой процветало — или прогнивало? — это новообразование вдруг вышел из спячки, в которой пребывал все время существования лавры — то есть почти весь девятнадцатый век — и весь этот гадюшник снесли, построив на его месте пару симпатичных доходных домов. Правда, ночлежки, трущобы и прочая гниль возле Сенного рынка все равно остались… В этом месте Руслану чуть поплохело, когда он вспомнил, что, в самом начале своего пребывания в Санкт-Петербурге начала двадцатого века, спокойно шлялся, где хотел и даже проходил мимо того самого Сенного рынка. Свернул бы чуть не туда — и хана. И никто не узнает, где могилка твоя… Ну, кроме каких-нибудь археологов века так двадцать пятого.

От того, что ты, изволите ли видеть, пришелец из будущего, никак не следует, что тебе не грозят те же опасности, что и коренным жителям данного времени.

До ночлежек Ковалев еще не докатился, но адресок, где изволил обитать, был из тех. Куда приличные люди не суются. А если и суются — то только в компании и с оружием.

Компания и оружия наличествовали, поэтому Руслан с Чуковским, ничтоже сумняшеся, отправились в поход на дракона.

У этого адреса было одно несомненное достоинство — он находился недалеко.

В глубине Лиговки.

Наверное, не только в Петербурге — и не только начала двадцатого века — можно наблюдать такое странное явление: идешь по улице, вроде все тихо, мирно, чисто, прохожие гуляют, дамы с собачками, дети с боннами — ну или с смартфонами, от эпохи зависит — приличный город, приличное место. Но стоит от этой самой приличной улицы свернуть чуть в сторону, буквально на два шага…

Мама дорогая!

Ты попадаешь в самые натуральные трущобы, где на ум приходит только слова «постапокалипсис», где пахнет мочой и помойками, где стены подернуты плесенью, окна выбиты, а здешние обитатели напоминаю орков и мутантов из Фолаута одновременно. И нет, от страны это не зависит: точно такое же можно обнаружить, если свернут с туристических маршрутов хоть в Париже, хоть в Берлине, хоть в Токио.

Вот и здесь — спросив у прохожего, где находится искомый адресок, они с Чуковским свернули в арочные подворотни, и попали в параллельный мир.

Целый лабиринт, из подворотен, проездов, проходов, черных лестниц, из которых тянуло тухлой капустой, сырыми подвалами и нищетой. Не хватало только Минотавра. И Ариадны, потому что без нее здесь — никуда. Впрочем, к здешним ариаднам Руслан не прикоснулся бы и палкой — он хорошо помнил спич о распространенности сифилиса, выслушанный еще в Луге — а Минотавр…

А вот, кстати, и он.

Из какой-то темной щели, казалось — прямо из стены, из тени, вылепилась мутная фигура:

— Что за господинчики тут ходют? Тута проход платный!

В качестве своего права на сбор мыты «Минотавр» предъявил потемневший, чуть проржавевший, но от этого не менее длинный и широкий нож.

— Деньгу давай!

«Минотавр», то есть здоровенный мужик неопределенного возраста, в мятой валяной шапке и черном овчинном полушубке — причем черным вовсе не оттого, что на него пошла шкура черной овцы — пахнул на остановивших искателей затерянного Ковалева ядреной смесью самогона, табака и портянок. Причем, судя по аромату, портянки то ли входили в состав табака, то ли на них настаивали для крепости тот самый самогон.

— Чего стоите! Давай! — грабитель — ну а кто? Не свидетель Иеговы точно — широко взмахнул ножом.

— Валух, Валух… — произнес укоризненный голос, и из теней соткалась еще одна фигура.

Новопоявившийся одет был почище грабителя, по крайне мере, полушубок был белым, как и намотанный на шею шарф, а кепочка блестела лаковым козырьком, надвинутым на глаза так низко, что из-под него виднелись только гладко выбритый подбородок и тонкие губы, искривленные в легкой усмешке.

Минотавр сдулся.

— Дык я… Это… Вот… — он обвиняющее ткнул ножом в сторону Лазаревича, мол, это вот эти виноваты, ходют тутова, честных людев смущают.

— Заветрись.

Минотавр исчез. Руслан выдохнул и выпустил рукоять «браунинга», которую до этого стискивал, лихорадочно решая, стоит ли уже стрелять и если стрелять — то КУДА?

Таинственный спаситель спокойно шагнул вперед, подошел к тревожно рассматривающим его Лазаревичу и Чуковскому, осмотрел их — так и не показав лица — после чего обратился…

К Чуковскому.

— Что ж это вы, Николай Эммануилович, так собой рискуете?

Раньше, чем в голову Руслана успела прийти мысль о том, что это не случайный человек — откуда бы случайному человеку знать в лицо Чуковского?! — а его рука уже нырнула в карман, выхватывая пистолет…

Попытавшись выхватить.

Пистолета в кармане не было.

— Хорошая вещь пистолет… — ернически произнес таинственный незнакомец, покачивая в обеих руках два «браунинга». Похоже, Чуковский тоже лишился своего преимущества, — Только сноровки требует. А без сноровки, как говорят, и блоху не убьешь.

С этими словами он спокойно и мирно протянул оба пистолета владельцам. Руслан осторожно взял свой, проверил обойму… Патроны были на месте.

Что вообще происходит?!

— Откуда вы меня знаете? — Чуковский опомнился первым и решил, что если вероятный противник идет на контакт, то стоит начать с переговоров.

— Кто ж вас не знает, Николай Эммануилович! — по голосу было непонятно, серьезно говорит незнакомец или глумится, а лицо его по-прежнему скрывалось за козырьком кепки, — Читывали ваши статьи, читывали… Как вы славно Пинкертона-то причесали.

Лицо Чуковского можно было фотографировать и эту самую фотографию вклеивать в энциклопедию, в качестве иллюстрации к статье «Растерянность». Руслан подозревал, что его лицо тоже сойдет.

— Какие интеллигентные грабители пошли… — пробормотал он, просто чтобы сказать хоть что-то, а не стоять растерянным столбом.

— Не грабитель я, — с укоризной произнес незнакомец, — Вор карманный, марвихер, по-нашему, а грабить мне нужды нету, меня пальцы кормят. Стану я их ножом или еще каким гасилом пачкать…

— А я только было хотел спросить, как вы меня в лицо узнали… — произнес Чуковский, — А так — понятно.

— Ага, — весело улыбнулся карманник.

— Можно и мне объяснить, а то мне что-то нифига неясно, — взмолился Руслан, и без того прибитый общим абсурдом ситуации.

Стоишь в лабиринте дворов Петербурга рядом с Чуковским и разговариваешь с вором, который этого самого Чуковского откуда-то знает. И, самое главное — будущий дедушка Корней оттуда-то знает этого вора.

Единственное, что хоть как-то объясняло происходящее — место действия. До сего дня Лазаревич посмеивался, слыша выражения вроде «Мистический Петербург». Больше не будет. Он уже готов поверить, что Петербург в какой-то мере живой и одушевленный и может в любой момент подкинуть сюрприз тем, кто относится к нему недостаточно уважительно. Или просто так, ради шутки.

— Марвихеры — элита преступного мира, карманные воры, которые проникают на приемы, притворяясь людьми из общества, — пояснил Чуковский, — Там наш неожиданный аноним меня и видел.

— Ума вам не занимать, Николай Эммануилович, только что ж вы с таким умом по Лиговке бродите? Если б не я — попали б, как черт в рукомойник.