9 мая 1862 г. [51] БЕАТРИС Свет нездешний в её очах, Не земной она росток: В звёздных ей витать лучах. Пять годочков здесь жила, Пять годочков. Жизни мгла Её не съела. Не зачах Небесный уголёк. То не ангел ли так глядит? Вдруг в единый миг она В дом небесный улетит? Беатрис! Не знай забот! Образ двух девиц встаёт, Он в облике твоём сквозит; Пора их пройдена. Вижу бледную Беатрис: Сжаты губы в немой тоске, Уголки опущены вниз И в глазах печаль до слёз: Было время сил и грёз — О весеннее счастье, вернись, вернись! Но оно, увы, вдалеке. Вижу ясную Беатрис: Из её весёлых очей Голубая лучится высь. Этих глаз полдневный свет Воспоёт не раз поэт, Хотя бы месяц — его девиз В тишине безмолвных ночей. Но виденья стали дрожать, Истончились за слоем слой, Хоть пытался их удержать. Снова девочка она — Ни лучиста, ни бледна, Только прелестью им под стать И души своей чистотой. Если, выйдя из недр берлог, Бросив глушь своих болот, Свой тропический Восток, Зверь тайком придёт сюда — Смерти сын, отец вреда — Забывшись, он щенком у ног Малышки припадёт. Шёрстку зверя сжав кулачком И в кровавый глаз поглядев, Та серебряным голоском Спросит, светло удивясь, Спросит смело, не таясь, Далеко ли у зверя дом, И закроется страшный зев. Или если отродье зла, Что, под маской людской таясь, Замышляет свои дела, К ней, от прочих вдалеке, Подойдёт с ножом в руке, В миг в душе его злая мгла Просветлеет от чистых глаз. А, случись, с голубых высот, Из заоблачных полей Светлый ангел снизойдёт И на ту, чей облик свят, В умиленье бросит взгляд — Остановит он свой полёт: Он сестру распознает в ней. 4 декабря 1862 г.[52]
Я сел на взморье сам не свой, Уставясь на прилив. Солёный породил прибой Пролить слезу порыв. Но чувствую немой вопрос Насчёт причины этих слёз. Тут нет секрета: коль опять Меня отыщет Джон, То снова станет приставать, Обидный взявши тон. Опять дразнить начнёт: «Толстяк!» (Что злит меня, не знаю как). Ах, вот он, лезет на утёс! Меня трясёт озноб! А если он с собой принёс Несносный телескоп! Я от него сбежал на пляж, И он, мучитель мой, сюда ж! Когда к обеду я иду, И он со мной за стол! Когда б с девицей на беду Я речи не завёл, Меня (он тощий, я толстяк) Спешит он срезать хоть бы как! Девицы (в этом все они) Твердят: «Милашка Джон!» Причиной этой болтовни Я просто поражён! «Он строен, — шепчутся, — и прям. Отдохновение глазам!» Но заволок сигарный дым Видение девиц. Удар мне в спину! — был я им Едва не брошен ниц. «Ах, Браун, друг мой, ну и ну! Всё раздаёшься в ширину!» «Мой вид и вес — мои дела!» «Удачней нету дел! Тебя фортуна берегла, Ты явно преуспел. Секрет удач твоих, видать, Любой захочет разузнать! Но отойду-ка я, прощай; Всё лучше налегке. С тобой увязнем невзначай По шею мы в песке!» Я оскорблён, хоть впрямь толстяк; И пережить такое как? ВЕЛИЧИЕ ПРАВОСУДИЯ Оксфордская идиллия Покинув Колледж вечерком, Шагали в город напрямик Дородный Дон с Учеником. Разговорился Ученик: «Как говорят, Закон — король; Ему Величество под стать. Но из газет мне трудно соль Величия познать. Наш мрачен Суд, гудит молва; Есть «Вице-Канцлер», вишь, у нас: Студент не платит месяц-два — Так он с него не спустит глаз. И пишут: дело, мол, одно Уж принял наш скромнейший Суд. Где ж правосудье? Суждено! Его как раньше ждут. Я к правосудью, милый Дон, Не приплетаю всё подряд. Тут полагаться не резон На ритуалы и наряд. Я мнил: на Оксфорд льёт и льёт Его Величье ноне свет. А пишут всё наоборот — У нас Величья нет!» Тогда, не ведая забот Профессор отвечал дородный: «А Величавость не прейдёт, Ведь существует пункт исходный». Студент воскликнул: «В том и суть! Вопрос давно решаю я. Не знаешь, хоть семь пядей будь, В чём главная статья! Допустим, скромен Суд у нас; Величья — нет? Но что такого? В глазах Законности баркас Не лучше ялика простого». «Иль вы, — ответил Дон, — не знали, Ил позабыли, мой студент, — Из круга Джоветта изгнали Подобный аргумент». «Тогда рассмотрим этот рой („Бифштексов едоки“ — вот слово!) Пред горностаевым судьёй Во время шествия любого. Да стоит мне узнать свою Прислугу там (в любом обличье) — Слезу (смеясь) ей-ей пролью От этого „Величья“!» «А-гм! — сказал дородный Дон. — Не в том, уж точно, скрыта суть. Величью не грозит урон, Пусть даже вовсе их не будь. К тому ж, плетутся все вразброд, Наряды розны — Суд пестрит! Таких ли шествий хоровод Величье породит!» «Так обратимся к парикам; Их буклей жёсткие ряды — Ошеломленье паренькам И гувернанткам молодым». Смеётся добрый Дон в ответ: «Ну, сударь, я скажу не льстя — Точнее указать предмет, По-моему, нельзя. Да, будь ты важен, как монарх, А всё величина не та. Одно весомо в их глазах — Парик из конского хвоста. Да-да! Был глуп, а стал мудрец; Был неприметен, стал велик! Нашли Величье, наконец: Парик, когда ты ВИГ». вернуться Кэролайн Лич (Karoline Leach), несколько критикуя книгу Джона Докерти «Воздействие дружбы Льюиса Кэрролла и Джорджа Макдональда на развитие литературы» (John Docherty. The Literary Product of the Lewis Carroll — George MacDonald Friendship. New York, 1995) в специальной статье «Доджсон, Докерти и „Лилит“ Мак-Дональда» (так! ради подчёркивания аллитерации. — А. М.) в журнале Knight Letter (Winter 2000. No. 65 P. 14—17), напоминает об усмотренной многими исследователями связи данного стихотворения с романами «Фантасты» и «Знамение». Например, герой «Фантастов» Анодос, как и герой данного стихотворения, оказывается совращённым некоей «роковой женщиной», но с приходом рассвета распознаёт её подлинную природу. Джон Докерти в ответной статье «Правдоподобие vs. вероятность в исследованиях о Льюисе Кэрролле» (Knight Letter. Spring 2001. No. 66. P. 10—11) возражает: названные Кэролайн Лич образы были переняты викторианцами не столько друг от друга, сколько из общих источников, одним из которых является довикторианская романтическая поэзия, и использовались они ими весьма широко. Оба исследователя добавляют сюда же и мотив «лица в пламени камина», общий как для романа «Знамение», так и для соответствующего стихотворения нашего автора (появляется и в финале «Сильвии и Бруно, добавим мы). вернуться Предположительно обращено к пятилетней Беатрис Эллисон (Ellison). вернуться В оригинале название звучит как «Size and Tears», что является контаминацией двух словосочетаний. Первое — это расхожее sighs and tears ‘вздохи и слёзы’, второе же — size and tiers, то есть нечто вроде ‘рост и степень образованности’, точнее даже ‘рост ученика и ступень его подвинутости в математике’. См. также соответствующее примеч. к «Меланхолетте». Не являлось ли единственной целью написания данного стихотворения желание обыграть такую контаминацию, показавшуюся Кэрроллу весёлой? |
