– Уважаемый мной Элохим, – вдруг сам Император вмешался в диалог и, не оборачиваясь, спросил. – Вы только сейчас затронули с сыном историю Врат?

– Да, Император, и простите великодушно меня за такое упущение.

– Не я судья вам в этом деле, – усмехнулся Император и всё так же, не оборачиваясь, продолжил. – Но, если я не ошибаюсь, то этот рослый муж – Люциан?

– Вы абсолютно правы, это мой единственный законнорождённый сын и моя гордость, – ответил Фермилорд и слегка толкнул сына локтем, чтобы тот представился Императору в поклоне. Люциан тут же вскочил с места и, обойдя семью Императора, преклонил колено. – Он отсутствовал декаду лет, проходя обучение в Храме Благовещения, и лишь месяц назад вернулся в отчий дом.

– Моё почтение Вам, Император Вирион, и вашей благодатной семье, – в каждом слове молодого паладина отчётливо чувствуется трепет, ведь его взору явился величественный лик Императора. В такой близости, что не каждому смертному за всю жизнь это дозволяется. Люциан не сразу смог с собой совладать и поклониться правителю, но всё же, вздрогнув, его белокурые волосы ровными струями потянулись вниз за жестом.

– Оставь поклоны и предстань передо мной во всём своём стане, Люциан, – произнёс Император и со словами будто снял с себя эту величественную маску, показав в себе больше человечности, нежели может быть в обычном мирянине. Люциан выпрямился, и коричневое домино на нём тут же расправилось, очертив строгие линии фигуры. Статный, широкоплечий молодой монах стоит перед Императором и озирает его ярко-бирюзовым взглядом. Солнечный свет за его спиной подсвечивает белые волосы, что как продолжение лучей пылают дневным светом. – Вот уж действительно Сын Зари. Хочу заметить, Элохим, твой сын очень возмужал со дня нашей последней встречи, – старый Фермилорд смущённо улыбнулся от этих слов, но Император этого не увидел. – Я помню его десятилетним непоседой, а теперь он муж, – Люциан поклонился ещё раз в знак признательности и стал ждать, когда Император отпустит его. – Люциан, я хочу лично познакомить тебя со своей семьёй, – Император опустил правую ладонь в сторону, указывая на Фермилорда Твердыни Сигор, левая же его рука по-прежнему зависла в воздухе, держа наполовину объеденную ветвь винограда. – Это мой отец Геомант, ты, наверное, никого и не помнишь…

– Огромная честь для меня быть лично знакомым с отцом Императора, – поклонился ему Люциан, и старик в ответ дёрнул головой, а ладонь Императора переместилась над коленями и указала на левую сторону возле него.

– Моя старшая дочь Лилит, – Люциан перевёл взгляд на молодую девушку в голубом платье и обомлел. – Вы встречались в детстве, правда Лилит тогда гораздо младше была…

– Папа, – смущённо перебила его дочь, и её голос зазвенел в ушах Люциана. Голос полился вдаль колокольчиком, отчего Люциан потерял дар речи. Впившись в её огромные карие очи своим синим взглядом, он почувствовал, как его тело наполняется незнакомым теплом, что переходит в жар. Сердце сумасшедшим темпом застучало в груди, разгоняя кровь, так громко, что казалось, Лилит его слышит. – А что ж сам муж молчит? – спросила она настойчиво Люциана, да и тот хотел ответить, но забыл, как это делается.

– Дорогая, ты смутила нашего гостя, – сказал Император и наклонился, чтобы прошептать ей. – Он декаду лет не видел дев, – прочитал по губам Люциан, и на алых губах Лилит появилась смущённая улыбка, но молодого паладина это не смутило, он и без этого не может промолвить слово.

– Прошу прощения у вас, молодой паладин, за свою грубость. Если я вдруг обидела чем-либо, то я не со зла, – сказала она и вдруг стала такой серьёзной, но, к огорчению, Люциана, он не вспомнил, как говорить, и лишь поклонился.

– А это моя радость – младшая дочь Немезида, – Император решил перевести внимание паладина с Лилит.

– Здравствуй, – уже давно ёрзая от нетерпения, юная принцесса Немезида обрадовалась, что до неё дошла очередь.

– Здравствуй, – вспомнив родную речь, тут же ответил ей Люциан.

– А почему у тебя глаза светятся? Я тоже хочу, чтоб у меня светились глазки, как у тебя.

– Зачем же так, как у меня?

– Чтоб как две свечечки, да и ночью ходить удобней.

– Твои глазки тоже светятся, но по-своему, и они мне нравятся гораздо больше, чем мои, а ночью можно и с лампадой, – улыбаясь, закончил Люциан и снова бросил скользящий взгляд на Лилит. Та свысока проявляла любопытство в их сторону, а на лице застыла всё та же неловкая улыбка.

– А вы галантны, паладин, – закончила юная принцесса Немезида, вскинув своей маленькой ручкой себе волнистые волосы, в которые местами вплетены синие ленты, и с серьёзным видом стала всматриваться на площадь, рассматривая танцоров.

– Моё почтение, – прижав правую ладонь к своему сердцу, откланялся Люциан и устремился на своё место. Вернувшись на мягкое кресло, он отчётливо продолжил видеть только то, что перед ним сидит Лилит. Он видел её лицо в своих мыслях и незаметно для себя закрыл глаза, чтобы посторонние краски не портили образ. Аромат её кожи вырывался из сотни других запахов, так отвратно смущающих его, и однажды, ворвавшись в пазухи его носа, остался там навсегда. Сердце, вспомнив бешеный ритм, вновь стучало в груди Люциана, и, поддавшись чувствам, он наклонился вперёд, чтоб уловить тонкие ноты её красоты.

Осень. Город Шеол. Центральная площадь. Верхняя лоджия. Послеобеденное время.

Едкий пот заливает озлобленные глаза Абаддона. Не помогает даже опахало в руках кастрированного советника Ксафана. Он ревностно смотрит на молодого паладина, видя в нём никого иного как новоиспечённого соперника за престол. Обиду перекрывает злоба, и его глаза бегают от белокурого паладина к старшей дочери Императора, которую он так алчно посмел возжелать при первой же встрече. Возможно, он сам себя уже проклинает за столь желчные чувства и мысли, но обратить это в себе не хватает воли.

– Абаддон, – оборвал его мысленную похоть голос Императора, и тот вздрогнул. – Когда перейдём уже к действию? – скучное ожидание бросает тень неподготовленности, и Император это заметил.

– Как только Ваше Величие этого пожелает, – с лёгкой хрипотой, оставшейся от молчаливой злости, ответил Абаддон и не удосужился даже приподняться в своём кресле, всем видом показывая незаслуженную учесть.

– Ну, тогда я желаю немедленного действия, – сообщил Император и сам встал с тронного кресла, а вместе с ним с грохотом поднялись и многочисленные вассалы. – Абаддон, взгляни на людей внизу. Мне кажется, все заждались, не только я… – Его последняя фраза стала направленным камнем в сторону наместника, и не заметить этого было сложно, но тот всё же это сделал.

– Ксафан, – откинулся на спинку кресла Абаддон и позвал советника к себе, неторопливым жестом указывая, кто здесь правит балом. – Начинаем, – тот, поставив опахало в угол, поспешно удалился с лоджии вниз.

Император приблизился к рупору, что клювом распахнут наружу, и замер, будто теперь сам ожидая команды извне. Минутное ошеломление вызвало бурю сомнительных эмоций в нём, но всё так мимолётно, что он даже не заметил их порыва.

– Жители Империи Солнечного Гало и гости наши! – Голос Императора ворвался в рупор и с обратной стороны осыпал площадь. Артисты замерли в своих номерах, певцы замолчали в своих куплетах. Трибуны разом повернули распаренные жарой лица на верхнюю лоджию, отчего она вспыхнула красным фоном. Всё и вся замерло под беспощадным солнцем, внемля слова Императора. – Пришёл долгожданный час! – Император на миг оторвался от рупора и посмотрел на отца: он, склонив голову, задремал. – Так свершится деяние наше! – толпа завыла в неистовом томлении, танцоры змеиными струями стали убегать в трибунные норы. Площадь вмиг опустела, оставив Врата в одиночестве. Император Вирион отошёл от рупора и приблизился к отцу. – Отец, время пришло.