– Он перед Вами, Госпожа, – один из них тут же опустил меч и склонил голову. Высокий, крепкий эрелим стоит перед ней, его чёрные волосы затянуты плетёной удавкой. По скуластому лицу бегает нервное напряжение, хотя он абсолютно спокоен. Сведённые густые брови хмурят лоб и прикрывают чёрные как ночь выразительные глаза. Почувствовав своё преимущество перед молодой леди, он внезапно преклонил колено, да так неожиданно, что Лилит вздрогнула.

– Встань, эрелим, – её голос от лёгкого испуга изменился и стал твёрже. Тот выпрямился во всём своём величии перед юной госпожой, перекрыв свет от лампад. – Батюшка мой дал тебя в моё распоряжение, – эрелим склонил голову в знак безоговорочного подчинения и продолжил слушать, – но не для охраны моей, а для охраны сердечного друга моего Люциана из Твердыни Адма, сына Фермилорда, – на её серьёзном лице вновь появился лёгкий румянец, и послышался трепет в голосе. – Два дня назад он отправился в Тир-Харот к орочьим чертогам, – Лилит опустила взгляд, чтобы эрелимы не видели слёз, но и без этого ему всё понятно. – Прошу тебя, эрелим… – она резко перешла с приказного тона на умоляющий, – сохрани ему жизнь.

– Госпожа, – Табрис снова опустился на колено, положил перед собой полуторный меч гладиус на каменный пол и склонил голову, – благословите меня, ибо я уже в пути и живота не пожалею.

Лилит положила свою ладонь на голову Табриса и была чиста в своей просьбе.

– Благословляю тебя, эрелим, рыцарь Света, только прошу тебя, тотчас отправляйся в путь и не медли в дороге. Но самое главное – пусть это останется нашей тайной.

– Никак иначе, – ответил Табрис, и остальные эрелимы в поклоне ей прижали правую руку к своей груди.

Лето. Застава Тир-Харот. Вторая половина дня.

Чертоги Тир-Харот, как крайняя плоть Империи, представляют собой выжженную пустошь, чья необходимость вызывает больше вопросов, чем ответов. Непонятно, ради чего эти земли вообще защищаются, ведь здесь нет ничего, кроме песка и пыли с редкими оазисами на растрескавшемся от обезвоживания плато.

Целый месяц пути по жаре своей монотонностью выбивает из сил не только лошадей, но и кучера, что ведёт повозку уже как в бреду. Четыре лошади в пене, кучер с потрескавшимися губами и запёкшейся слюной на губах и Люциан, который, утомлённый невыносимой жарой, скрывается внутри кареты. В её тени он нагим томится от затяжной дороги. Примерно полпути назад он почувствовал слежку, но не угрожающую, а наблюдающую, словно кто-то ведёт его. Но всё же на всякий случай Люциан не убирал далеко молот. Ограниченному в своих действиях, ему остаётся только размышлять о своём безумном желании попасть в Шеол, что никак не унимается в его груди и тянет в этот умирающий город. Его внутренний голос подсказывает, что это его предназначение, хоть слова отца и убеждают в обратном. Кому или чему верить, Люциан понимает плохо, но ему искренне хочется поддаться внутреннему голосу. Поддаться своим желаниям и, быть может, исполнить своё предназначение или, наоборот, исчезнуть в забвении. Его одновременно тянет и пугает этот выбор. Всю жизнь его учили и растили, готовя к подвигам и великим действиям, но как не ошибиться в выборе – действие или забвение.

– Хозяин! – внезапно послышался голос кучера, – застава Тир-Харот на горизонте, – Люциан взбудораженно поторопился выглянуть из кареты, чтобы скорей узреть, как впереди между небом и землёй нарисовалась тёмная кривая линия, зажатая с двух сторон хребтом Драконьих гор, что как хвост на Юге Империи повернули на Запад.

– Очень хорошо… – махнул он кучеру, до конца не осознавая, радоваться этому или нет.

До заставы ещё пара километров, и Люциан неторопливо вернулся в карету, чтобы одеться. Ведь если появиться перед генералом Небирос в голом виде, это верх неуважения со стороны Твердыни Адма. Люциан надел облегчённые военные ботинки с острыми металлическими носами, а на тело накинул только домино. Доспехи, которые он изначально планировал надеть, уложил в сундук. Он знал, что направление его – это самая жаркая часть Империи, и взял с собой лёгкие кожаные доспехи вместо глухих лат паладина. Подняв рукой молот, он почувствовал, как карета въехала на территорию заставы Тир-Харот. Кони начали отстукивать по выложенной булыжником дороге. «Мой путь праведный, и ступаю тропой веры к Тебе», – Люциан прочёл на молоте лозунг паладинов и поставил его у ног оголовьем вниз. Томительное ожидание заканчивается, и начинается волнительный трепет.

Военная застава Тир-Харот выложена из жёлтого камня, что добывается тут же из Драконьих гор. Единой оборонительной стеной в узком ущелье она перекрывает проход на земли Империи. Вросший в стену Храм с одним позолоченным куполом и крестом на нём возвещает над стеной о праведности земли Императора. Десяток домиков разных размеров со стороны земель Империи и колодцы на каждом углу – вот и вся застава. Суть её в том, что за воротами начинается Дремучий лес орков и только одна торговая дорога, через неё ещё сохраняются отношения с южными народами. Раньше эти леса принадлежали Эльфам, но они ушли с этих земель много поколений назад, ещё до резни при Тир-Харот. Рассказывают, что они уплыли на острова Вечности, подальше от войн и поближе к безмятежности – «доживать своё бессмертие». Теперь в этих лесах водятся только людоеды, что очень затрудняет торговлю с южанами. Застава Тир-Харот – это южная граница Империи Солнечного Гало, за которой начинаются земли нечестивых варваров и всех тех, кто хоть как-то отвергает власть Создателя.

Карету не встречают и не проверяют, символ паладинов и их знамя сами говорят за себя. Солдаты и миряне лишь изредка бросают подозрительные взгляды, равнодушно ища для себя тень. Квадратные дома построены так, чтобы на их прямых крышах можно было вести бой или отстрел на случай захвата противником заставы. Возле одного из таких домов остановилась карета. Она замерла у входа, лошади перестали стучать копытами, и теперь чётко слышался их сухой хрип. Люциан вынул письмо отца генералу и поднял молот с пола. Его тревожат новые порядки, что установил генерал, и то, как с ними мириться. Он выдул горячий воздух из лёгких и вышел наружу. Беспощадное солнце сразу опалило его домино так же, как и всю заставу. На входе в дом его встретила деревянная дверь с ржавым кольцом вместо ручки, что обжигает руку не слабее углей тлеющего костра. За дверью его тут же окутал прохладный мрак помещения. Здесь гораздо прохладнее по сравнению с пеклом улицы, что не может не радовать в такой вынужденной ситуации. Люциан с облегчением вдохнул, и прохладный воздух освежил его изнутри.

Дверь за ним закрылась, и в полумраке дома тяжело проглядывался длинный коридор на глубину всего дома. По левой стене зажжены свечи, но от них копоти больше, чем света, и она покрывает и без того уже чёрный потолок.

Люциан замер на несколько секунд, по шуму и атмосфере прочувствовав людей, которые в доме, но никто из них не обращает внимания на прибывшего паладина. От странных подозрений Люциан крепко сжал рукоять молота и приготовился к неожиданностям. Он бесшумно прокрался по незнакомому коридору, как вор, и остановился у поворота так, чтоб его никто не заметил. По левую руку тихо, и это больше всего настораживает, а вот справа идёт разговор, в котором участвуют несколько человек, как минимум двое.

– …я услышал тебя, Табрис, и мешать не буду, но только и ты меня послушай, – Люциан слушает и не торопится подниматься, так как речь идёт о нём. – Если твой паладин решит тут что-либо менять без моего ведома, пеняй на себя, эрелим. Мне не нужен ещё и бунт, хватит и наследника в ссылке, – в этот момент Люциан пошёл, казалось бы, навстречу голосам, но там никого не оказалось, лишь три скамейки и большой деревянный стол, подпирающий стену. А разговор спускается сверху по каменной лестнице.

– Я ручаюсь, что всё будет проходить под моим контролем, – под эти слова Люциан ступил на первую ступень лестницы.