– Каким образом ты собираешься контролировать наследника Твердыни? – Люциан поднимается достаточно тихо, чтобы не нарушить ход беседы. На следующем ярусе горит огонь и дёргает тени, по которым можно насчитать двоих, но ощущается больше. – То, что я о нём слышал, вызывает большие сомнения в твоих словах, к примеру, то, что он посмел перечить самому Императору.

– Это их личные отношения, генерал, если перечил, значит, ему это позволено… – Люциан поднялся достаточно высоко, чтобы разглядеть лица тех, кто разговаривает.

Первый, кто открылся обзору, – генерал Небирос Красный, который является главой заставы. Он уже видел его на открытии Врат в Шеол, но лично не был знаком. Подтверждая своё прозвище, он обвязан красными элементами одежды, что контрастно сочетается с его кожаными доспехами тёмного цвета. Капюшон скинут с головы, чёрные волосы аккуратно стянуты в узел на макушке. За правильной внешностью его скрывается приобретённая жестокость. Пока Империя проживала два десятка лет мира, он здесь отбивался от нападок варваров. В свои сорок с небольшим лет он выглядит очень даже атлетично, сразу видно, что мышцы не только помнят оружие в руках, но и умело могут им распоряжаться. Излюбленное оружие генерала – наджа́к – двуручный топор, состоящий из стального наконечника, имеющего с одной стороны острый клюв-пробойник, а с другой – плоскую поверхность. И всё это только для того, чтобы одной стороной пробивать латный доспех, другой отрубать конечности, а двуручность позволяет быть более универсальным в бою и без труда дотянуться до конного всадника в седле.

Второй – это эрелим из стражи Императора, он стоит спиной, но по алому плащу нельзя ошибиться, да и коринфский шлем с красным гребнем лежит на столе. Его жилистые руки прикрыты только позолоченными наручами, переходящими в кожаные перчатки с металлическими кастетами. На ногах сандалии, и позолоченные поножи прикрывают голени. Всё располагает к подвижному ведению боя.

– Господа, я, наверное, не вовремя, – громко сообщил Люциан о своём присутствии, – всё открыто, и никого нет, – эрелим неспешно обернулся и посмотрел на паладина, от которого видна лишь голова и полторса над полом, – так ведь и пострадать можете, – усмехнулся Люциан и начал подниматься дальше по ступенькам.

– Почему никого нет, наследник, мы же здесь, – улыбнулся генерал Небирос и подался навстречу.

– За своей милой беседой вы можете пропустить удар-другой… – Люциан почти полностью поднялся и протянул руку для приветствия.

– Парадокс безопасности в том, что она не всегда явна, наследник, – генерал схватил паладина за предплечье, приветствуя, а другой рукой указал тому за спину. Люциан обернулся и увидел, что в тени, держа оборону, скрывается воин с копьём, чьё остриё направлено точно ему в спину. По лицу видно, что воин молодой, но настрой у него решительный.

– Предусмотрительно, – ухмыльнулся Люциан.

– Здравствуй, Люциан, меня зовут Табрис, я приставлен к тебе другом.

– Очень приятно, – Люциан пожал ему руку, не скрывая удивления, – кто же это обо мне так печётся, не отец ли случаем?

– Друг хотел бы остаться инкогнито с вашего позволения.

– Так тому и быть, – ответил ему Люциан и протянул Небиросу письмо от отца. – Вот только как ты смог проскользнуть незамеченным мимо меня?

– У меня это получилось случайно, – усмехнулся эрелим и невольно покосился на генерала, что развернул письмо. Тот читал его внимательно и очень медленно, будто обдумывая каждое слово, но, как закончил, тут же свернул его и протянул обратно молодому паладину.

– Что ж, тогда добро пожаловать в Тир-Харот, – его лицо расчертила белозубая улыбка, приятная и одновременно пугающая. – Мы все вам здесь рады, наследник, – Небирос распахнул руки, показывая своё добродушие. – Прошу, располагайтесь…

Лето. Застава Тир-Харот. Гостевая. Утро.

Первое утро в Тир-Харот наступило неблагосклонно к молодому паладину. Люциан проснулся от нестерпимой жажды. Вчерашнее знакомство с генералом Небиросом не закончилась одним рукопожатием, оно продлилось до рассвета. Увлёкшись кислым вином, пропуская кубок за кубком, Люциан потерял ход времени, поэтому в выделенные ему покои вернулся не сам. Открыв глаза, первое, что он увидел, – закопчённый потолок. На мгновение ему показалось, что он опять вернулся в Назарет, но удушающая жажда вернула его в Тир-Харот. Люциан потянулся за кувшином с водой и уже подумал, что у него в глазах двоится, но, к счастью, нащупал целых два, которые покорно ждут своего часа на тумбе. Один наполнен уже тёплой водой, другой же – разбавленным вином на тот случай, если воды будет мало – так оно и случилось. Люциан жадно набросился на кувшин с тёплой водой, но от такой избыточной жажды вода по его горлу посыпалась песком. С трудом сделав несколько глотков, он поставил его обратно и схватил второй за горло, будто душит. Вино сильно разбавлено, к тому же нагрелось, но сочится славно. Люциан не заметил, как осушил этот кувшин, и блаженно вновь рухнул головой на подушку. Ломота в теле всё же заставила его подняться. Он слегка откис в деревянной ванне размером с бочку. Она и привела его в чувства, вернув сознание. Накинув домино, он вышел на улицу обновлённым паладином.

Обеденное солнце по-прежнему безжалостно, оно палит с неба, не щадя ни людей, ни песок. Оглядевшись, Люциан первым делом направился в Храм, откуда веет присутствием. Отстранённые миряне бесцельно бродят, изредка бросая пустые взгляды на паладина. Им абсолютно всё равно, они живут словно в другом мире, а не в Империи. На пороге в Храм Люциан преклонил колено и склонил голову. Правой рукой он очертил лицо и своё тело, чем молча спросил Создателя разрешение войти. За вопросом не последовало громогласного отказа, и Люциан принял разрешение сверху.

Уперевшись руками в деревянные двери Храма, молодой паладин силой рванул их на себя, и они распахнулись. По притемнённому безлюдному залу скользит лишь еле слышный тон молитвы протоиерея Соннелона, что стоит спиной ко входу у статуи Святой Матери и, погрузившись, читает псалтырь. В правой руке его верница7, а левой рукой он переворачивает страницы. Чёрная мантия спадает с плеч на расписной пол, стелясь за ним тенью. Чёрный клобук8 делает его значительно выше, чем есть на самом деле. Ворвавшийся уличный свет тянется сияющей дорогой, но рассеивается, не достав мантии протоиерея. Паладин одним шагом ступил в Храм, и за спиной с грохотом закрылись двери. От шума тон молитвы замер в напряжённом гуле. Угасающее эхо грохота дверей поглотила тишина, и внутри стало так умиротворённо, что именно здесь паладин почувствовал благодать Создателя.

– Молодой Фермилорд Люциан, должно быть? – не оборачиваясь, спросил протоиерей.

– К Вашим услугам, отец, – Люциан тут же преклонил колено и опустил голову.

– Прошу тебя, юноша, встань, – отец повернулся к нему и на шаг приблизился. – В наши дни уже трудно увидеть молодёжь в Храме. Её свёл с ума Лукавый запретными страстями и вседозволенностью… – Люциан выпрямился и пронзительно взглянул на Соннелона. Бескрайняя доброта блеснула в ответ от протоиерея, что с годами не угасает в его глазах. – Да, ты чистокровный паладин, сын своего отца Элохима, – он приблизился вплотную и взял его за плечи, дружелюбно и крепко. – Это я к твоим услугам. Чем обязан твоему визиту, паладин?

– Меня, отец, мучает беспокойство за умирающий город Шеол, – с грустью сообщил паладин. Он не стал рассказывать долгую вводную часть своего волнения, зная, что протоирей в курсе событий Шеол.

– Я наслышан о случившемся на Открытии, мы все вместе скорбим по ушедшим, – протоиерей отпустил его плечи и тяжело вздохнул, на состарившемся лице выступила искренняя грусть.

– Нет, отец, я не скорблю… – в том же настроении продолжил Люциан.