«Что ты надел, Витя? – билось в голове. – Что наделал?».

Лежать в наполненной горячей водой ванне – тепло и уютно. Особенно в одежде. Особенно когда ожоги на коже волнуют тебя меньше, чем язвочка на сердце. Хотя какая там язвочка? Скорее гематома. Боль нарастающая, сводящая с ума, она не давала сделать полноценный вдох. По собственной воле я стала заложником обстоятельств, которые перевернули мою жизнь. И не единожды. После знакомства с Витей я будто бы преодолеваю трамплин за трамплином, бьюсь о перекладины, падаю и снова повторяя забег. Упрямо. Самоотверженно. Глупо. Он – моя отрава. Мое наркотическое опьянение. Мой ревматический порог. Патология сердца. Невозможная любовь, которую следует забыть, но забыть невозможно.

– Варя, ты еще долго? – спрашивает мама, нервно подергивая ручку.

Мне сложно пошевелить губами. Я не хочу отвечать. Какой смысл она вкладывает в этот вопрос? Долго ли я еще буду существом умершим при жизни? Не знаю. Скорее всего мне понадобиться несколько месяцев, а может и годы, чтобы снова соединить все кусочки разорванной души. Долго ли я еще буду испытывать чувства к Звягину? Это навсегда, я уверена. Когда-нибудь они поутихнут, будут не так значительны, но никогда не исчезнут. Долго ли я еще буду лежать в ванне, наполняя ее своими слезами? Ох, нет. Мне нужно немного времени. Еще чуть-чуть, пожалуйста.

Бессонная ночь. Я сдалась. Безмолвно кричу в подушку, вонзаюсь зубами в наволочку, плачу и задаюсь одним вопросом – почему? Почему он так поступил со мной? За что?

В школу я хожу на автомате, переписываю задание с доски, номера параграфов, а придя домой пытаюсь рассекретить неразборчивые ребусы, что записала в дневник. Все без толку. Во время диктантов, контрольных и самостоятельных чувствую себя максимально беспомощной – как только карандаш касается листа, все мои мысли улетучиваются. Голова становится пустой. Пальцы деревенеют. И без того плохие оценки стали просто отвратительными. В итоге, экзамены я завалила. Нужно отдать должное Марии Анатольевне, она здорово похлопотала и мне дали второй шанс. Пересдача прошла не лучше, но уставшие, измученные учителя, скрипя сердцем поставили мне средний бал. В отличие от меня они мечтали уйти на каникулы. Я же мечтала о полной изоляции, где меня никто не потревожит.

Иногда размазанная по тарелке каша напоминает мне мою жизнь. Такая же серая, пресная, невкусная. Кусок в горло не лезет.

– Почему ты не ешь, Варя? Высохнуть хочешь? – мама смотрит на меня взглядом надзирателя. Ее раздражает мое поведение, но она держится. Сейчас невыгодно портить и без того натянутые отношения, ведь впереди поступление в ненавистный мне ВУЗ. Матушка молчит, потому что знает, скоро я исчезну с ее глаз, перестану трепать нервы, а на вопрос подруг она с гордостью ответит: «Поступила в юридический. Учится на адвоката». Впрочем, это не будет ложью, вопрос в том – насколько качественна эта учеба и принесет ли она свои плоды? Сомневаюсь. Но, жизнь продолжается и нужно принять это как факт. Сомнительный, но все же факт.

– Арина, выпрями спину. Ложку держи ровно. Не чавкай, – нарекает Татьяна. Ей не хватает указки в руках. Сестренка послушно выполняет указания, еще не догадываясь, что совсем скоро требований к ней значительно прибавится. Мама не успокоится пока не слепит из нее нужную фигурку, второго провала она не переживет.

Отец не вмешивается, лишь быстро доедает ужин и спешит покинуть кухню. Прошло достаточно много времени, чтобы он изучил все законы и навсегда понял, что противиться им не стоит. Себе дороже.

В итоге наш семейный ужин напоминает траурную церемонию. Мать следит за каждым нашим движением, мы молчим, и только слышен стук прибора о тарелку, которым елозить Арина, держа его трясущейся рукой. Хуже и представить сложно.

– Варя, сколько еще раз повторять? Ешь. Остынет.

Я демонстративно зачерпываю полную ложку каши и заталкиваю ее в рот. Куски овсянки скатываются по подбородку. Жую тщательно. Импульсивно. Слезы попадают в тарелку, но я улыбаюсь. Пусть запомнят меня счастливой.

– Отвратительно, – фыркает мама и покидает стол, а я все улыбаюсь, пусть даже слезы обжигают глаза.

Это не моя жизнь. Она не должна быть такой. Я не должна была в него влюбляться. И ломаться тоже не должна была.

Утро. Я так и не сомкнула глаз. Кажется, будто за веки насыпали песка. На раны соли. На сердце капнули ядом. Чувствую себя ужасно. Недомогание выламывает кости. Во рту пустынная сухость. Меня лихорадит, ломает как при простуде. В общем-то, я действительно заболела, жаль только чудесной вакцины не имеется.

Возле меня гора скомканных листов. Блокнот исхудал. Сколько бы я не пыталась отвлечься на стихи, мое вдохновение заканчивается на втором слове, остается только местоимение «ты» и красноречивое многоточие. Я пуста. Во всех смыслах. И даже если бы меня попросили пропеть любимую песню, из моего горло вырвался лишь булькающий хрип. Все стало неинтересно. Как и блокнот, который тоже оказался в мусорке.

Я всегда была одинока. Но так одиноко мне не было никогда.

Мне снятся мотыльки. Я попадаю в белое облако и чувствую легкое касание крылышек на своей коже. Мне щекотно и хочется улыбаться. Говорят, что мотыльки – это маленькие души. Такие же ранимые и хрупкие. Я боюсь выдохнуть, чтобы не навредить им, но продолжаю любоваться происходящим. Они прекрасны, как и доли секунд долгожданного умиротворения.

Наслаждение – короткий миг, потому что из светлого сна меня вырывают чужие руки. Открываю перепуганные глаза и вижу папу. Даже в темноте мне заметно его беспокойство, которое словно прижилось на его лице.

– Пап? Что случилось? – спрашиваю осипшим голосом.

– Это ты мне скажи, – отвечает он и смотрит на меня серьезным, отцовским взглядом. – Ты вообще собираешься вылезать из своей ракушки, Варя? У тебя выпускной через несколько дней. Неужели ты не хочешь выбрать платье или заняться прической? Это однократное событие, я не хочу чтобы ты его пропустила.

– А был такой вариант? – с надеждой брякаю я.

Папа сдергивает меня с кровати и садит рядом с собой.

– Перестань, дочка, – говорит строго, но шепотом, чтобы не разбудить семейство. – Ты ведешь себя так, словно у тебя вообще никого не осталось. Знаю, мы не идеальная семья. Не идеальные родители. Но разве мы заслужили все это? Ты ведешь себя эгоистично, потому что болеешь и причиняешь боль нам. Пойми, из любой ситуации есть выход. Нужно учиться разговаривать, обсуждать свои проблемы, а не копить их в себе. Разве я хоть раз не услышал тебя, когда ты жаловалась или просила совет?

Поджав губы, я опустила голову и на колени упала пара теплых капель.

– Сама знаешь, что я всегда поддержу тебя, даже если это будет полным маразмом. Тот парень, – он запнулся, словно побоялся произносить его имя, – Витя. Он поступил правильно, когда отпустил тебя. Я ни черта не смыслю в его истинных проблемах, но точно знаю – они большие. Ему потребуются годы, а может и вся жизнь, чтобы встать на ноги, тем временем твоя жизнь должна продолжаться. Ты не должна держать на него обиду. Поверь, обида – это самое разрушающее человека чувство. Отпусти этот недуг, отпусти боль, отпусти его. Пожелай ему счастья, верь в него на расстоянии, но не губи себя. Он явно желает тебе счастья, так будь счастлива. Я знаю о чем говорю, девочка. Всю свою жизнь я провел в состоянии неправильности. Всегда задумывался о том, что сделал что-то не так и свернул не на ту дорожку, но даже несмотря на это я счастлив, потому что у меня есть вы. Ты и Ариша. Не бросай меня, пожалуйста. Вернись ко мне.

После этого папа целует меня в лоб и уходит. Я содрогаюсь от внутреннего плача, разжимаю пальцы, которыми вонзилась в простынку и даю волю эмоциям. Выдавливаю из себя все слезы, чтобы они были последними. Перед глазами все также пляшут мотыльки и даже искорки – как крохотный намек, что скоро станет легче.