– Я не считаю встречу с тобой наказанием…

– Врешь, – убеждает он. – Я самое худшее проклятье, которое могло тебя коснуться. Мне так жаль тебя. Ты думаешь, что я тут самый главный пострадавший, но это не так. У меня не было шансов с самого начала, а у тебя он был. Ты все просрала. Себя, свою жизнь, будущее. Ты как маленький мотылек, который попал в оконную раму. Ты тратишь свою краткосрочную жизнь, чтобы выбраться наружу, разбиваешь слабые крылышки о толстое стекло, но все без толку. Утром зайдет солнце и ты сгоришь под его испепеляющими лучами, так и не насладившись свободой. Ты уже труп, но только живой.

Мне не хочется отвечать. Не хочется даже думать об этом. В моей голове порхают белоснежные мотыльки, они уносят меня в сон. На море. Шум прибоя и бирюзовые волны убаюкивают. На небе ни облачка. Стая чаек летает над скалами, несмышленые дети кидают им хлеб и фрукты. Солнце припекает голову. Где-то вдалеке я вижу Витю, он набирает в руки влажный песок и бежит на меня, чтобы измарать. Его планам не суждено сбыться, потому что я ныряю в море, прячусь в высоких волнах и смеюсь над его воплем.

– Варя, Варя… Проснись…Вставай…

Витя трясет меня за ногу и вырывает из ванильной полудремы. Прошло три часа, а мне казалось, будто прошла жалкая секунда. Но какой-же она была сладкой.

– Что такое? – мой голос груб ото сна, я морщусь.

– Иди ко мне, милая, – просит Витя и подзывает рукой. – Ты мне нужна. Прямо здесь и сейчас.

– О чем ты?

Он грубо притягивает меня за ногу, но я цепляюсь руками за ковер.

– Я хочу тебя, – выдает он, все крепче сдавливая мою щиколотку. – Прям сил нет. Пожалуйста, подойди ко мне.

Его глаза прозрачны. Дыхание сбивчиво. Я же проглатываю страх и всячески заглушаю разбушевавшееся сердце.

– У тебя совсем крыша поехала? Отпусти меня.

– Сюда, сказал, – один резкий рывок, и я оказываюсь под ним. Свободной рукой Витя шарит по моему телу, а я буквально цепенею от ужаса. – Ну вот, попрощайся со своей беззаботной жизнью, потому что я больше не могу терпеть.

– Ты с ума сошел, Звягин! Отпусти меня!

– И не подумаю.

– Отвали.

Безумец нажимает локтем на мое горло. Я закашливаюсь.

– Или ты сейчас же отстегиваешь меня, или я за себя не отвечаю.

Мне трудно говорить. Практически невозможно.

– Я меня нет ключей… Ты знаешь об этом…

– Мне плевать. Грызи зубами, если хочешь.

Витя говорит это с такой жестокостью, словно в него вселился сам дьявол.

Самый опасный период – окончание ломки. Зависимый готов пойти на ужасные вещи, чтобы получить желаемое. В эти моменты запрещено находится с ним в физическом контакте. Остерегайтесь, но продолжайте вести диалог, только на расстоянии. Все провоцирующие предметы держите в недоступности. Это очень опасно. С вами будет не ваш родной человек, его сознание будет стерто потребностью. В противном случае, вы всегда можете обратится в наш реабилитационный центр «Вторая жизнь». Успехов!

– А что с твоим лицом, Тарасова? – улыбаясь, пыхтит он прямо мне в лоб. – Я думал ты давно об мечтала… чтобы я тебя трахнул. Не вижу счастья в твоих глазах. Не уж то, передумала? Облом. Поздно. Если только ты не решила освободить меня.

– Ты не сделаешь этого, – давлюсь я. – Нет.

Витя, а точнее – оно, усмехается.

– Проверим? – существо убирает локоть и тянет ворот кофты, до треска. Затылок начинает жечь. В глазах набираются слезы. Я всхлипываю, потому что чувствую себя абсолютно беззащитной, это его и остепеняет. – Боже, какая же ты мерзкая. Если бы ты только знала, как отвратительна мне. Тупоголовая влюбленная девчонка, ты думала нравишься мне? Думаешь, что я когда-нибудь смогу тебя полюбить? Да ты рехнулась. У меня даже член на такую не встанет. Это я, не ты, замараюсь, если прикоснусь к тебе. Ничтожество.

Его слова звучать слишком искренне, чтобы пропустить их мимо ушей. Витя отпускает меня, а я, трясясь, выползаю из-под него. Судорожно собираю вещи, плачу, когда слышу очередные оскорбления, выбегаю из комнаты, извиняюсь пред отцом и обещаю больше никогда не возвращаться.

После основного переломного момента зависимый приходит в себя. Его настроение улучшается, он не беспокоится, так как не помнит о тех злодеяниях, что совершил накануне. Это был не он. Но, очищение организма от отравы отнюдь не повод расслабляться. Впереди долгая психологическая работа. Любая неприятная ситуация способна сподвигнуть больного на срыв, ограничьте его от воспоминай и не пытайтесь надавить на чувство вины. Он все равно не поймет. Подарите ему свою любовь и тогда, возможно, вас ожидает счастливая жизнь. В противном случае, вы всегда можете обратится в наш реабилитационный центр «Вторая жизнь». Успехов!

Спустя неделю я сижу в лаборатории и наблюдаю за мрачными лицами тех, кто пришел провериться. Здесь не только парни, но и старики, девушки, дети. Большинство из них, так же как и Витя, заразились не по собственной воле. Я продолжаю им сочувствовать, хоть и пережила тот период, когда подобная болезнь пугала меня. С ней можно жить полноценно, а зараженные люди – не опасны. Главное соблюдать несложные меры безопасности, ведь поставить клеймо всегда легче, чем попробовать помочь человеку. Нельзя отворачиваться, ибо никто из нас не застрахован.

Получив все рекомендации от врача, я покидаю клинику с легким сердце. Единственное, что беспокоит меня на данный момент – я скучаю по Вите. Анатолий часто звонил мне и говорил, как идут дела. Плохо или хорошо, но в основном плохо. И каждый раз я рыдала, когда слышала его сына. Иногда это были последние проклятья, иногда мольба о помощи, иногда крики раскаяния. Я боялась то существо, которое смотрело на меня в последний раз, но очень хотела обнять того, кто называет меня поэтессой. Посмеяться над его шутками и побороться подушками под песню Queen.

Когда в кармане вибрирует телефон, я не сразу решаюсь ответить, но быстро беру себя в руки.

– Да, папа, здравствуйте. Что-то произошло?

– Произошло, – загадочно отвечает Анатолий. – Тут один молодой человек все утро поет ужасную песню, не менее отвратительным голосом, и требует позвать тебя к телефону. Он грозиться делать это до самой ночи, если не услышит тебя.

В груди все сдавливает. Ноги подкашиваются.

– Я не думаю, что это хорошая идея…

Мне до сих пор тяжело. Слишком тяжело, чтобы пойти с ним на контакт.

– Все в порядке, Варя, – успокаивает отец. – Ты должна его услышать.

Несколько секунд я прибываю в полной прострации, а потом слышу его голос:

– Ты нормальная, Тарасова? – смеется Витя. – Ты оставила меня на целую неделю в наручнике и даже тазик с водой не подставила. Я что, вылизывать себя должен? Вот мне не очень хочется представлять, какие на вкус собственные яйца.

По моей щеке скатывается горячая слеза. Губы дрожат.

– С возвращением, – бормочу хриплым голосом.

– Спасибо…Спасибо, за все.

Мы молчим. Я улыбаюсь, уверена – он тоже. Следующий глоток теплого воздуха кажется мне особенно вкусным. В животе порхают мотыльки.

– Ты придешь? – аккуратно интересуется Витя. – Отец настолько рад, что готов бежать за бутылкой. Только тебе удастся его остановить.

Боже, как же тепло. Как тепло.

– Только при одном условии, Звягин, – ты примешь душ.

– Конечно. Все что скажешь.

Я отключаюсь, чуть ли не вприпрыжку шагаю по кирпичной тропинки больницы, по-идиотски улыбаюсь, предвкушаю радость встречи и в какой-то момент врезаюсь в пешехода. Подняв голову, я зарываю в себе все счастливые эмоции.

– А что ты тут делаешь? – ехидно спрашивает Верещагина, с любопытством читая название на фасаде больницы. – Пришла за анализами?

Счастье подобно маленькому мотыльку…

Чем настойчивее ты за ним гоняешься, тем дальше оно ускользает.

После бодрящего душа и сытного обеда чувствую себя хорошо. Не фантастически, но дышать стало легче. Напряжение ушло, шум в голове исчез. И пусть мое тело почувствовало определенную свободу, то в груди застрял острый камушек, – он не давал полностью выдохнуть и постоянно напоминал о себе. Что-то было не так. Мой надоедливый камень – чувство вины, которому я не могу найти объяснения. Память будто стерлась частично, оберегая меня от ненужных воспоминаний. Тех, за которые стоило себя винить. Весьма странное ощущение, но мне не хотелось в этом капаться.