Его вопрос становиться полной неожиданностью для меня, ведь я думала, что мы подружимся; что мне больше не придется искать пару на лабораторную и крутить обруч на физкультуре, пока остальные перекидываются мячами; что он займет место рядом со мной и станет предметом вечного вдохновения. Боже, да я просто дура!

Он ждет моей реакции, на что я улыбаюсь. Моя улыбка дрожит, щеки вспыхивают, глаза на мокром месте, а он выгибает брови.

– Да что с тобой такое?

Сама не знаю.

– Смотрите! – верещит Светка и тычет в меня пальцем. – Тарасова влюбилась! Она вся покраснела! Тарасова влюбилась в новичка!

Дикий смех взрывает голову – грязный театр. Мне стыдно. Все что они говорят – неправда. Почему именно сегодня я здорова? Почему не заболела ангиной?

Я ищу в ледяных глазах поддержку, но не нахожу ее. Убегаю.

На крыльце школы стоят восьмиклашки. Они курят. Встаю рядом с ними. Вдыхаю едкий дым. Вдыхаю глубже, отчего горло саднит. Кашляю. Я будто бы с похмелья. Мне хочется смеяться и плакать. Мне хочется писать стихи. Писать и плакать. Писать и плакать.

Забиваю на уроки и мчусь домой. Там мама, она поругает. Там папа, он понимающе промолчит. Там сестра, она похвастается новой пластилиновой фигуркой. Там не заметят моего волнения и не разглядят тревоги. Но главное, там не будет новичка.

Как же все бесит! Как же бесит, а!

Новая школа, новые тупые одноклассники, а еще эта девчонка… Зачем она смотрела на меня? Зачем, твою мать, она так смотрела? Она что-то знает?

После уроков я не спешу домой. Мне нужно встретиться с Герой. Срочно встретиться. У Геры есть то, что мне нужно. У него этого валом. Гера мне не друг и даже не приятель, но он делает все, чтобы я был счастлив. Наши встречи кратковременны, но нередки. Я не люблю Геру, скорее всем сердцем ненавижу, но он делает все, чтобы я снова был счастлив.

– О, Витяня, давненько не виделись, – лживо подмечает Георгий и протягивает мне костлявую руку. – Как жизнь молодая?

От него воняет ацетоном и жареной рыбой. Мне он мерзок, и дело не в амбре.

– Спасибо, хорошо. С каждым днем кончается, – без энтузиазма отвечаю я.

Тонкие губы парня натягиваются. С красных ноздрей хлещет пар.

– А ты как всегда, само очарование. Нравится быть пасмурным?

– Да я бы рад очароваться, только нечем, – посмотрев по сторонам, я наклоняюсь к уху парня. – Выручай, Гера, в понедельник рассчитаюсь.

Наше рукопожатие моментально разъединяется.

– Так дело не пойдет, – трясет он головешкой. – Шиш тебе. Я не кредитую, забыл? Должников земля не любит, а ты люби себя, Витя.

Гребаный Аристотель. Так и вижу его мудрость на надгробной плите, лет так через десять. Сдохнет от большой любви к себе, определенно.

– Так ты не поможешь мне? – спрашиваю с возмущением, на что тот иронично поджимает губы. Он издевается, это видно без лупы.

Во мне снова все кипит. Я смотрю на серое существо и ищу причины не ломать его изящные колени. Через скрип зубов мне удается взять себя в руки.

– Братан, ты ведь знаешь, я не левый какой-то. Рынок пустой. Работа только в конце недели появится. Я все отдам.

Гера истерически смеется. Он явно не нуждается в зубах.

– Говорю же, отдам, – не унимаюсь я. – В понедельник, не позже. Я хоть раз тебя подводил? Ты можешь мне верить.

Он понимающе кивает, соглашается, а потом вцепляется острыми пальцами в мой затылок, притягивает к себе и едко, как змей, шепчет:

– Послушай, Витя, это тебе не конфетная лавочка, а я не волшебница. Зато гоблинов тут валом. Размотают так, что мама родная не узнает, – процедил он и набрал побольше воздуха. – Ты подумай, прежде чем скандал устраивать, а лучше «спасибо» скажи, что мы с тобой нянькаемся. Вы малолетки вообще отбитые. Только и рискуй с вами. А если ты, щенок, еще раз гавкнешь, я сам лично на тебя намордник надену, понял меня?

Как же он меня бесит.

Перед глазами бетонная стена, уклеенная ободранными объявлениями и громкая фраза о силе духа, а рядом плакат о ничтожности жизни. На плакате том парень плачет над разбитым смартфоном – автор явно ничего не смыслит в ничтожности.

– Да не рычи ты! Понял все! – я грубо отталкиваю его от себя.

– Манеры, – усмехается он, поглаживая грудь.

Перед тем как уйти , я нарочно плюнул мерзавцу в ноги, чтобы хоть как-то облегчить прилив ярости. Гера неприкосновенен, и прекрасно об этом знает, только поэтому гаденыш позволяет себе вредничать. Но порой все меняется: кто-то встает на ноги, кто-то в прыжке ломает эти ноги, кто-то вовсе их лишается. Пусть помнит об этом гнида.

Как же меня все бесит! Бесит Гера! Бесит пустота! Бесит то, что она смотрела на меня! Что она знает?

Несмотря на гололед под ногами, я стремительно ускорял шаг. Если уж Гера не смог мне помочь, то родная комнатушка и стопка СD-дисков с любимой музыкой точно успокоят. Есть такие стены, что не давят, они укрывают, а мне срочно нужно укрыться. Затаиться. Спрятаться от этого мира, которому я не мил. Впрочем, наши чувства взаимны, поэтому я ускоряюсь.

Образовавшаяся на пути компания из двух парней и одной девчонки, на высоченных каблуках, как на ходулях, была дерзко раздвинута.

– Эй, гремлин, смотри куда прешь! – кинул один из них в спину.

Останавливаюсь. Закрываю глаза и протяжно выдыхаю, тем временем они продолжают кидать словесные камни:

– Чучело деревенское! Наверное, на электричку опаздывает!

– Ага, точно! Ты только посмотри в каких он лохмотьях! На базаре, видать, отоваривался! Езжай туда, откуда приехал, деревенщина!

Распахнув глаза, я подтянул бегунок на молнии до упора и поправил капюшон. Я сделал это неспроста – дал время исчезнуть искрам, что так игриво расплясались перед глазами. Танец был что надо. Зажигательный.

Развернувшись, я попер на неприятелей, но когда один из них выставил вперед кулаки, то тут же осекся.

– Офигеть, это что…кулаки? – испугался я. – Ты показываешь мне кулаки, парень? Это они?!

Явно недоумевая, борец затряс дурацкой шапкой с бубоном на нитке.

– Не бей меня, пожалуйста! Не бей! – умолял я, пряча лицо руками. – Боже, ты так меня пугаешь! Убери эти огромные кулаки!

Моя реакция заметно их воодушевила. Всех троих. Девчонка начала смелее разжевывать жвачку, а подбородки парней вздернулись.

– Я не буду тебя трогать, придурок, - скривился боксер и гордо отряхнул ладони. – Делать мне больше нечего, как об тебя мараться.

Друзья поддержали его смешками, а я решил остаться самим собой. Выпрямившись из унизительной позы, я как следует проработал шею, а потом вцепился в горло самого говорливого и буквально просверлил своим носом его нос.

Все моментально заткнулись.

– Не хочешь мараться, воробушек? – подразнил я, состроив сочувствующее лицо. – Испачкаться боишься?

Парень всячески скрывал свой испуг, но уже обмяк в моих руках.

– А вот я свинья та еще…

После этих слов я несколько раз ударил по его носу и трясущийся челюсти. Хлынувшая алая кровь измарала мои руки. Удовольствие наступило мгновенно.

– Эй, ты что натворил, придурок? Ты сломал ему нос!

Сильнее сжав кулак я наблюдал, как трескается на костяшках застывшая кровь.

– Говорил же, что люблю мараться, – прошептал я и повторил удар.

Нехило испугавшись, девчонка с криком поскакала на другую сторону дороги, что показалось мне весьма правильным решением, а вот у друга избитого совести оказалось чуть больше.

– Пусти его, парень, – покаянно заговорил он. – Ему в больничку надо.

Я округлил глаза и посмотрел на разбитый пятак.

– А что болит? Носик?

Бедолага содрогнулся и сглотнул сгусток крови, но так и не смог ответить.

– Прости нас, парень, и отпусти, – перед моим лицом возникла пятитысячная купюра. Оранжевая и шуршащая. Такой я в руках никогда не держал.

Долбанные мажоры, знают чем подкупить!