Ленни и Майя переглянулись, так и не договорившись о чем-то конкретном, но подруга сориентировалась быстрее:

– Кажется, я снова видела таракана. Если новое средство не поможет, придется вызывать дезинсектора.

– Ты достала этого несчастного таракана сразу же, как он забежал за холодильник, – мягко улыбнулся Макс и взял тарелку Ленни с ледяной рыбой, к которой тот не притронулся, чтобы поставить ее в микроволновку, – ты не дала ему ни малейшего шанса оставить здесь потомство.

Завтрак протекал мирно. Макс с аппетитом набросился на приготовленный омлет и щедро смазал кусок тостерного хлеба шоколадной пастой, а затем съел целую упаковку творога с изюмом. От этого зрелища содержимое тарелки Ленни окончательно потеряло всю свою привлекательность. Его друг вел себя так, словно еще совсем недавно не лежал в своей постели, не находя в себе сил даже на глоток воды. Иногда Майя бросала в сторону Ленни выразительные взгляды, точно спрашивая, стоит ли им что-нибудь говорить, но тот каждый раз опускал глаза и вяло ковырял разогретую рыбу. Не было никакого смысла в пустом сотрясании воздуха, когда их друг принял решение искупать свои грехи, заполняя себя до отказа чужой болью.

«Это моя возможность быть хорошим человеком, – фанатично повторял он, с трудом переставляя ноги несколько дней назад»

Возможно, Ленни многого не знал о нем, но то, что было известно, по его мнению не нуждалось в искуплении. Если кто и заслуживал мучений, то только отец Макса, отравивший жизнь своего сына, которому приходилось прибегать к радикальным мерам, чтобы оказаться как можно дальше от дома. Это злило. Злило до сих пор. Особенно злило в марте прошлого года, когда Макс впервые переполнился болью и рухнул по дороге домой. У него остались силы только на то, чтобы скинуть Майе метку со своим местоположением, и в следующий раз он открыл глаза спустя четыре дня. Тогда Ленни удивлялся, насколько разными они выросли. Макс, желавший просто выжить, считал себя недостойным человеком, а Ленни, желавший просто жить, считал недостойными своих родителей. И пускай их жизненные пути и трудности не имели точек соприкосновения, радикально отличающиеся взгляды на жизнь казались странными, особенно в контексте их дружбы.

Макс исчерпал свои силы очень быстро. Их хватило только на то, чтобы отмыть сковороду от пригарин приготовленного омлета. Он забрал с собой пачку сока и поковылял к себе, бросив на ходу, что скачал какой-то новый сериал и хочет успеть досмотреть его за выходные. Майя натянуто ему улыбнулась и долго смотрела в дверной проем, за которым скрылся друг. Ее губы вновь поджались, и хорошее настроение куда-то испарилось.

– Может, мы сами его убьем? – предложил Ленни, когда они переместились на диван и включили телевизор.

– Иногда я представляю, как душу до его до тех пор, пока он не поклянется, что не прекратит себя разрушать. – Майя показательно стиснула пальцами воздух. – Кстати, мы толком так и не обсудили ту странность.

Странность. Какое любопытное слово для невообразимой чертовщины, которую невозможно было объяснить логически. А Майя все продолжала.

– Я задумывалась о существовании людей вроде нас, думала, на что они способны, где предел наших сил, но я никогда не задумывалась возможном существовании подобной хрени. Что это было? Электрический демон? Что еще есть в нашем мире? Вдруг все сказки, детские страшилки и рассказы наших ставших жертвами маразма бабушек и дедушек – правда или являются правдой отчасти? Ты никогда не думал об этом?

– Если бы я умел думать, сейчас я сидел бы не в маленькой квартире со своими наполовину совершеннолетними друзьями, а в огромном доме с бассейном и биллиардом. Или, как минимум, тоже готовился бы к декабрьской сессии.

Подруга не оценила попытку Ленни соскользнуть с темы. Она качнула головой и прикусила костяшки пальцев, начав нервно дергать подтянутыми к груди ногами. Все прошедшие часы Ленни считал, что Майя борется с нахлынувшими неприятными воспоминаниями, но, оказывается, мысли унесли ее совсем в другую сторону. Она задала правильный вопрос, и ответ на него был такой: он не думал. Даже попытки подруги отыскать подобных им по статьям, рассказывающих о необъяснимых случаях с участием людей, не находили никакого отклика в его душе: он шел за ней исключительно из дружеской солидарности, понимая, что раз за разом они тратят время либо на ищущих скандальную славу, либо на нетрезвых умом, у которых всегда была своя правда.

Ленни больше волновали головные боли. От них почти не было возможности отдохнуть, даже во сне он чувствовал, как невидимый ремень сдавливает его лобные доли.

К полудню Ленни вернулся к себе. Он больше не пытался притянуть к себе банку перегревшейся газировки и не играл с чужими электроприборами. Его словно пригвоздило к постели, двигаться не хотелось совершенно. Ленни смотрел на свое отражение в старинном зеркале в массивной резной раме с потершейся от времени позолотой. Оно досталось ему от бабушки и в спешке переехало вслед за ним из родительского дома. Он не планировал забирать его, но понял, что выбора нет, когда подслушал разговор своего отца с владелицей антикварной лавки. Женщина выглядела возбужденной, разглядывая его, прослеживая пальцами узоры на раме, очерчивая ими три углубления по ее левую сторону, на месте которых когда-то были рубины, выпавшие при перевозке – Ленни так и не вставил их обратно. Она расспрашивала отца об этом зеркале, каждый раз другими словами задавая один и тот же вопрос: «Откуда оно у вас?». В какой-то момент взгляд ее тусклых голубых глаз остановился на Ленни. Ее тонкие губы искривились в многозначительной улыбке, словно это должно было что-то значить. От женщины пахло воском и старыми книгами, и чем-то еще – кислыми ягодами, пожалуй. И она была заинтересована в покупке вещи, впитавшей в себя воспоминания о юной бабушке Ленни, собирающейся на свой выпускной в старшей школе, на вечер празднования окончания университета и единственную свадьбу с любовью всей ее жизни, которую она пронесла в своем сердце сквозь годы. Был ли это акт сентиментальности или простого желания насолить отцу, но тем же вечером Ленни вызвал Макса на подмогу, и они вдвоем перевезли зеркало в их квартиру.

Из воспоминаний парня выдернула Майя, ворвавшаяся в его комнату, забыв постучаться. Она сжимала свой телефон и тяжело дышала, выдавливая из себя нечленораздельные звуки. Щеки зарумянились, а глаза сияли. Задержав дыхание, подруга смогла унять раздиравшие ее эмоции и выпалила:

– Деннис и Антон предлагают нам встретиться.

Состояние дорог, особенно в южной части города, великолепное. Некоторые трудности, когда-то возникавшие из-за обилия озер и гор, были решены так давно, что о них уже никто не помнит. Ехать по гладкому ровному асфальту было сплошным удовольствием, но, когда городские виды за окнами электромобиля сменились на пустынные поля, Ленни поддался волнению.

Майя заставила его перебрать весь гардероб и лишь через два часа с небольшим отобрала несколько вещей, в которых, по ее мнению, было бы не стыдно появиться в доме кого-то по фамилии Новицки. Ленни пренебрежительно фыркнул, когда застегнул манжеты выглаженной зеленой рубашки, подчеркивающей болотные вкрапления в карей радужке его глаз, но ведомый настойчивым внутренним голосом записался на повторное окрашивание, так и не определившись, что делать с отросшими корнями синих волос. «Перламутровый ночной». Между делом Ленни нашел это забавным, потому что ночи в ее стандартном понимании их мир не видел вот уже семь столетий.

Их сосед и друг крепко спал, когда они уходили, и оба сошлись на том, что во всем ему признаются, когда разведают обстановку. Держать его в неведении им не хотелось, но рассказывать сейчас, когда он только перестал добираться до ванной комнаты, держась за стену, не хотелось еще больше.

– У меня ладони вспотели, – призналась Майя, сверяясь с навигатором. – Раньше я наряжалась кем-то из королевской семьи на День мертвых, а теперь я знаю адрес одного из них.