На лице Лизаветы не отразилось ни тени разочарования, когда раздался звон колокольчиков, а следом внутрь лавки ворвался прохладный апрельский воздух. Девочка, уже успевшая надеть и застегнуть куртку, взглянула на отца и приложила палец к губам, но он лишь улыбнулся ей, извиняясь, и убрал табличку «закрыто» обратно под прилавок. Небольшое квадратное помещение наверняка пропиталось лекарственным запахом трав еще до рождения Лизаветы, но ей он очень нравился. Небольшие коробочки, аккуратные пучки и порошки в прозрачных склянках, готовые отвары и мази – все напоминало о том, как важны ее мать и отец, вот уже не одно десятилетие держащие аптеку в центре оживленной улицы, в которую потоками поступали посетители из ближайших и отдаленных местностей. Их любили, уважали, а десятилетнюю Лизавету всегда пытались пригласить поиграть в большие компании, особенно ребята-пустоцветы, больше всего нуждающиеся в ее родителях.

Однако девочка всегда недовольно куксилась, когда за несколько минут до закрытая дверь в аптеку вдруг открывалась. Это означала только одно – мама и папа не купят ей жареное мороженое, потому что ларек со сладостями закрывался ровно в пять минут восьмого. В этот день мысли о лакомстве из головы Лизаветы вытеснили две фигуры в длинных плащах. Девочка знала, что некоторые посетители не просто так скрывали лица за высокими воротниками и низкими козырьками шляп, но все они сутулились, горбились, говорили низкими и хрипящими голосами, но эти люди шагали, гордо расправив плечи, края их одежд распахивались при широком шаге, а прозвучавший женский голос был холоден как лед:

– Мы припозднились, извини.

– Все хорошо, – отец Лизаветы не одарил их привычной вежливой улыбкой. Вместо этого он жестом попросил дочь уйти.

Лизавета не была бы десятилетней девочкой, если бы не спряталась в небольшой коморке и не прижалась бы к небольшому отверстию в стене, через которое ей открывался почти идеальный вид на странных посетителей. Она затаила дыхание, уже предвкушая, как расскажет о произошедшем младшей сестре, непременно что-нибудь приукрасив ради завистливого вздоха семилетней Стеши.

– Это не убьет его? – спросила фигура повыше грубым мужским голосом, когда заглянула в протянутую отцом Лизаветы металлическую коробочку. – Нам нужно просто ослабить его. Мальчишка день ото дня становится сильнее.

– Мы свое дело знаем. Все высчитано до грамма.

Лизавета чудом удержалась на табуретке, когда дверь аптеки снова распахнулась. Колокольчики со звоном упали на пол, а внутрь ворвался мальчик лет тринадцати. Девочка ахнула, когда смогла рассмотреть его лицо. Совсем немного, но этого было достаточно, чтобы решить: если из красивого мальчишки он вырастет в красивого юношу, она выйдет за него замуж.

– Что ты здесь делаешь? – со странной смесью злости и уважительного отношения спросила фигура с женским голосом. – Немедленно возвращайся.

– Ты не смеешь мне указывать, – рявкнул мальчишка. Влюбленность Лизаветы как ветром сдуло. Ей не нравились грубияны. – Где он? Я все знаю.

– Не могли бы вы… – начал отец Лизаветы, но фигуры в плащах властным жестом приказали ему молчать.

– Никто не сдвинется с этого места, пока я не узнаю правду!

Лизавета сжалась от ужаса, потому что слова мальчика обожгли ее кожу невидимой глазу волной энергии. Он был маленьким, но заставил всех замереть и прислушаться к нему.

– Он мертв, – ответил мужчина. – мы уже говорили тебе.

– Отведите меня к нему. Я хочу знать, где захоронен его прах.

– Мы не знаем, где он. Сторожила не сказал нам.

– Ложь! – крикнул мальчик.

Сначала Лизавета решила, что она дрожит от страха, но очень быстро поняла, что пол и стены содрогаются от каждого слова мальчишки.

– Я знаю правду. Вы хладнокровно убили его, а теперь взялись за меня. Только никто из вас не учел, что я вам не по зубам. Вы – ничто.

– Мы пытаемся сохранить тебе жизнь, – не согласилась женщина с ледяным голосом.

– Отравляя меня? – вскричал мальчик.

Лизавета зажала уши руками и захныкала, тихо позвав отца. Она не успела даже охнуть, когда его руки обхватили ее. Девочка видела страх на всегда улыбчивом лице и не стала задавать лишних вопросов. Она просто желала, чтобы служебный ход был открыт, и им не пришлось бы возвращаться за ключами. Пугающая энергетика мальчика кусала ее за руки.

Они были в шаге от двери, когда их догнал разрушительный крик. Деревянный пол под ногами отца затрещал, потолок заскрежетал. Лизавета не сдержалась и заплакала, ударившись о покосившуюся стену. Она больше не чувствовала рук отца: в этом мире перестало существовать что-либо еще, кроме кричащего мальчика. Исчезли звуки, небо и земля перестали иметь значение. Лизавета огляделась и увидела своего отца, погребенного под несколькими тяжелыми балками, и бросилась бежать.

Зная каждую улочку, она мчалась по извилистым и немноголюдным тропкам, думая о своих матери и сестре. Лизавета бежала так быстро, что слезы не успевали скатываться по ее щекам. Сердце грохотало в груди, отбивая понятную даже ребенку мысль: она поступила правильно, отцу она ничем не помогла бы, но у нее есть шанс предупредить остальных о случившемся.

Лизавета взбежала на пригорок и, тяжело дыша, обернулась. Здание одно за другим складывались как карточный домик, люди толкали друг друга, кричали, переступали через упавших. Земля содрогалась снова и снова, а с неба повалили крупные снежные хлопья. Голубое небо заволокли тучи. Девочка упала на колени, не жалея любимого платья, и закрыла лицо руками. Гул в ее ушах нарастал – она все еще слышала крик мальчика. Он догнал ее, подкосил. Того не желая, Лизавета упала на бок и закрыла глаза.

Сквозь гул она услышала, как ее окликнула мама.

В Ийетхейне, королевстве Двух Солнц, или же просто ИКДС, институт репутации играет важную роль: то, что строилось годами, может разрушиться в один миг, и осколки будут слишком маленькими, чтобы собрать их воедино. Каким бы червивым внутри ты ни являлся, всегда важно изловчиться и заиметь при себе человека, который прикроет твой зад и убережет от позора. Достаточно появиться маленькой, незначительной сплетне, чтобы фундамент отстроенного образа покрылся первыми трещинами. И не важно, является ли человек монаршей особой или же он кладет кафель в чьей-то ванной: маловероятно, что кому-то захочется впустить в свой дом человека, подворовывающего нижнее белье хозяев.

Однако наблюдать за падением человека, при виде которого приходится склонять голову, всегда интереснее.

Поэтому Деннис, не скрывая своего раздражения, с грохотом поставил на прикроватную тумбочку стакан теплой воды с растворяющейся в ней таблеткой и грубо встряхнул на первый взгляд безжизненное тело, растянувшееся на светло-голубых простынях. То, что еще несколько часов назад было принцем Нордом, первым и единственным претендентом на трон, зашевелилось и издало невнятный звук. Голова со взлохмаченными каштановыми волосами, даже в пасмурную погоду отдающими красноватым отливом, оторвалась от мягкой подушки с влажным от слюней пятном. Еще совсем недавно симпатичное лицо теперь было серым и, кажется, состарилось лет на семь, а волосы совершенно непривлекательно липли к мокрому лбу.

– Живо пей, – велел Деннис, – и приводи себя в порядок.

Норд разлепил потускневшие глаза и дотянулся до стакана. Пары больших глотков оказалось достаточно, чтобы в нем не осталось и капли воды.

– Во рту словно склад перегноя, – пожаловался он.

– Тебя рвало, и рвало прилично.

Принц опустил ноги на пол и попытался встать, но, пошатнувшись, пробежал несколько шагов вперед и врезался в стену. Несколько томиков энциклопедии на книжной полке вздрогнуло и завалилось набок, разрушив идеальный порядок, а Его Высочество громко чертыхнулось. Норд практически вслепую нащупал дверную ручку и скрылся в ванной комнате. Всего через несколько секунд тишину нарушили плеск воды и отхаркивающие остатки похмелья звуки.