– Вставай тогда в дубль на Ромео, – зло предложил Денис. – Если будешь моим дублером, копируй меня хоть до усрачки, мне вообще поебать будет. Ну? Че молчишь?!

Последние слова он почти выплюнул ему в лицо, наклонившись так близко, что мог разглядеть золотистые точки на карей радужке глаз.

Ямпольский растерянно моргнул, хлопнув длинными, как у девчонки, ресницами, и Денис вдруг завис на его лице, впервые отмечая какую-то неправильность внешности. Он же блондинчик, почему глаза тогда такие темные? Может, крашеный?

Ямпольский коротко вздохнул и нервно облизнул губы. С него словно слетела вся его самоуверенность, и он сейчас казался очень юным – почти мальчиком.

– Денис… – осторожно начал он.

И это было дико странно и непривычно – слышать от него свое имя. Денису вдруг даже подумалось в приступе какой-то безумной надежды, что Ямпольский сейчас возьмет и согласится на его предложение. Скажет: слушай, и правда, чего это я выебываюсь, буду лучше дублером, все равно ничего пока не умею.

– Ну? – хрипло отозвался Денис.

– Сколько ты хочешь за эту роль? Сто? Сто пятьдесят?

Денису показалось, что он ослышался.

– Ты предлагаешь мне деньги? – медленно проговорил он, как будто не мог в это поверить.

– Да, – кивнул Ямпольский, который явно не видел в этом никакой проблемы. – Мне эта роль нужна, и я готов…

Договорить он не успел: Денис резко двинул ему под дых, и Ямпольский захлебнулся недоговоренной фразой, сложившись пополам и прижав ладонь к животу.

Черт.

Денис мотнул головой и неверяще посмотрел на свой еще сжатый кулак. Вбитые с детства рефлексы сработали раньше, чем мозг, и это было хреново. Хотя этот придурок, конечно, сам виноват, но все равно как-то вышло не очень.

– Ты как? Норм?

Ямпольский ничего не ответил. Он сполз по стенке, скрючившись в позе эмбриона, и, похоже, все еще не мог вдохнуть. Денис забеспокоился.

– Эй, – он присел рядом и осторожно тронул его за плечо. – Звезда? Живой? Дыши давай, ну.

– П-пытаюсь, – сипло проговорил Ямпольский.

– А ну раз говоришь, значит, дышать можешь, – с облегчением сказал Денис. – Сильно двинул что ли?

Ямпольский, игнорируя и вопрос, и протянутую ему руку, молча поднялся, опираясь на стену, и задрал футболку, будто ожидая там увидеть синяк невообразимых размеров.

– Все там у тебя нормально, не ссы, – грубо сказал Денис. Он чувствовал себя виноватым за то, что сорвался, и от этого раздражался еще сильнее.

– Мне больно, – огрызнулся Ямпольский.

– Да нихера не больно, че ты как баба, ну. Как будто тебя в «солнышко» не били ни разу.

– А вот представь себе, ни разу, – высокомерно бросил ему он. – И при чем тут пол? Или в твоей картине мира больно бывает только бабам, а мужики не люди?

– Мужики могут и потерпеть, – угрюмо ответил Денис, почему-то вспомнив, как однажды его сильно избили из-за того, что он начал гулять с девчонкой не из своего района. Парней было пятеро, они сразу без разговоров повалили Дениса на землю и отпинали ботинками. Два ребра сломали, разбили лицо и ухо повредили – оно потом еще неделю было красное и опухшее. Больно было пиздец. И да, кажется, он плакал, когда наконец добрался до дома. Мама точно плакала, он помнил.

Стало почему-то неловко.

– Сильно болит? – неуклюже спросил он.

– Да не, вроде уже нормально, – Ямпольский задумчиво посмотрел на свой живот. А потом вдруг хмыкнул и весело добавил: – Но вообще я привык к тому, что если людям не нравится мое предложение, они просто говорят «нет». Не обязательно было бить.

– Ты меня просто пиздец выбесил, – честно сказал Денис. – Мне типа жаль, но если еще раз начнешь мне бабло за роль предлагать, я тебе опять въебу. Заранее предупреждаю.

– Попытаться стоило, – пожал плечами Ямпольский. – Кто ж знал, что ты такой идейный.

– Я нормальный, – буркнул Денис. – И больше придумки мои не пизди, понял?

– Понял, – закатил глаза Ямпольский, снова становясь похожим на самоуверенного мудака, каким он обычно был. – А то опять въебешь. Так?

– Так, – Денису вдруг стало смешно.

– У вас там все хорошо? – обеспокоенно спросил заглянувший за кулисы Артем.

– Все нормально, видишь, разговариваем, – отозвался Денис, хлопнул Ямпольского по спине и широко улыбнулся ему дружелюбной акульей улыбкой. – Ладно, пойду я перекурю, пока перерыв не кончился.

– Подожди, я с тобой пойду, – вдруг отозвался Ямпольский.

И Денис от удивления даже не смог отказаться.

Денису всегда казалось, что он неревнив: в своих немногочисленных отношениях он абсолютно спокойно относился к тому, что его девушка общается с другими парнями. Ну потому что справедливо считал, что если человек захочет изменить – изменит, и никакая ревность тут не поможет, только нервы зря потратишь.

Но, как оказалось, кроме мужской, существовала еще и актерская ревность, и вот по ней Дениса неожиданно вштырило так, что он сам был от себя в шоке.

Он ревновал своего Ромео к Ямпольскому дико, зло и безумно. У него перехватывало горло от ярости, когда тот выходил на сцену и говорил его текст. Играл с его партнерами. Трогал его реквизит. Особенно бесило, когда Ямпольский брал его нож, аж перед глазами чернело. Они много тренировали сценбой – даже в тех сценах, до которых еще не дошли по тексту – и Денис каждый раз давился злобой, когда Ямпольский небрежно хватал нож с таким видом, будто это была его вещь. А уж когда ронял на пол, и вовсе хотелось подойти и руки выдернуть. Ну потому что какого хрена вообще?

– Олег Анатольевич, – не выдержал однажды Денис, – а нам не могут продублировать реквизит? Я задолбался с ним делиться.

– Все вопросы к реквизиторскому цеху, – сухо ответил режиссер. – А вообще недолго осталось мучиться, худрук через неделю обещал прийти на вас посмотреть и принять решение.

– Уже? – В горле внезапно пересохло.

– Не уже, а наконец-то, – резко возразил режиссер. – Я тоже устал то с ним, то с тобой репетировать. Играли бы вы оба одно и то же, еще куда ни шло, так ведь тебе обязательно надо было выпендриться.

– Я хотел отличаться, – упрямо сказал Денис.

– Ты отличаешься, – вздохнул Лифшиц. – Но из-за этого приходится по-разному для вас сцены выстраивать, и я уже устал делать двойную работу.

– Но вы же мне не сказали, чтобы я играл стандартного Ромео. Я и делаю, как придумал.

– Не сказал.

– А почему?

– Мне нравится, – тихо признался Лифшиц. – Это необычно и очень освежает историю.

У Дениса как будто крылья выросли от этой похвалы.

– Думаете, я буду… – начал он с горящими глазами, но его тут же резко оборвали.

– Решаю не я, а худрук. А он достаточно консервативный человек, как ты мог, наверное, заметить. Поэтому я ничего не могу сказать, Дениска. Я тебя люблю, ты сам знаешь, мне с тобой удобно и хорошо работать, но и Тимоша очень обаятельный актер, органичный, да и популярный – это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Хотя, конечно, опыта у него мало, сам видишь. Как будто первокурсника взяли, ей-богу.

Денис это видел. Сложно было не заметить откровенно дилетантские косяки, от которых режиссер багровел, а актеры тихонько хихикали в кулак. Но видел Денис и другое: как естественно звучит смех Ямпольского, когда он перешучивается на сцене с Бенволио и Меркуцио, как натурально приливает кровь к бледным щекам, когда он смотрит на Джульетту, как легко он произносит сложный шекспировский текст, будто это его собственные слова.

И это все только делало хуже. Денис не просто испытывал ревность к тому, что Ямпольский играет его роль. Нет, он ревновал так, как ревнует обманутый возлюбленный к своему более удачливому сопернику. Он мучился и изводился, потому что ему казалось: он хуже. Потому что ощущал каким-то шестым чувством, что проигрывает в этом соревновании. И от этого еще сильнее ненавидел Ямпольского.

Так что хоть они и перестали показательно ругаться на каждой репетиции, отношения у них лучше не стали. Как могут стать лучше отношения с тем, про кого ты регулярно думаешь «вот бы тебя, блядь, вообще не существовало, вот бы ты провалился куда-нибудь, тогда было бы заебись».