Денис тогда это запомнил. А еще больше запомнил то, что не говорилось словами. Как тяжело и недовольно мастер зыркал на тех ребят, кто пытался в процессе репетиций требовать к себе особого отношения. Как презрительно щурился, когда актер оправдывался, что не получается, потому что реквизит или костюм неудобный, а он тут не при чем. И как наоборот, одобрительно кивал, когда актеры приходили заранее и к началу репетиции уже были размяты, разогреты и готовы к работе.

А еще мастер, видимо, действительно отличал Дениса среди всей группы, потому что перед вторым показом выпускного спектакля вдруг отвел его в сторону и шепнул:

– Сегодня Григорьев придет, будет к себе в труппу ребят отсматривать. Я за тебя словечко замолвил, но и ты не подведи, Грачев. Играй на максимуме, понял? Из трусов выпрыгни, но сделай.

Помертвевший от волнения Денис кивнул, больно закусив губы. Как тут не понять? Такого шанса у него больше не будет.

Он выложился на том спектакле так, как никогда в жизни, наверное, не выкладывался. Но все еще не был уверен. Вдруг только показалось, что получилось? Вдруг он перестарался? Пережал? Но аплодисменты в конце спектакля были громкими и искренними, а на поклоне Денис успел поймать взгляд мастера – тот еле заметно кивнул, и у Дениса отлегло от сердца. Он сделал все возможное, а дальше уже как судьба решит. Судьба и Григорьев.

После выпускного – через месяц после того спектакля – Денису позвонили из театра и сказали, что готовы взять его в труппу. И начался тяжелый путь от массовки до ведущих ролей. Путь длиной в четыре года.

Денис – спасибо мастеру! – не питал иллюзий насчет своего таланта. Да, он был одарен (других в Щуку и не брали), да, его учили лучшие в стране педагоги, но все это не было чем-то уникальным. На одном этом в ведущие актеры не выбьешься. И Денис пахал. Работал как проклятый. Начинал с массовки и с детских спектаклей. Из самой пустячной роли выжимал максимум, учил всегда не только свой текст, но и еще парочку подходящих ему по типажу ролей.

Это принесло ему, кстати, первую более-менее заметную роль во взрослом репертуаре театра. В «Грозе» он был изначально всего лишь одним из лакеев сумасшедшей барыни, но выучил на всякий случай и текст Кудряша. Фактически от нечего делать. И когда на первой же репетиции выяснилось, что актер, играющий ту роль, внезапно заболел, Денис осторожно сообщил разгневанному Лифшицу, что знает текст и может подменить, пока нужный ему артист не поправится.

В итоге выздоровевший через две недели актер мог только скрипеть зубами: роль от него уплыла, сделав на прощание ручкой. Лифшицу понравилось исполнение Дениса, он посовещался с худруком, и тот утвердил его на Кудряша.

Денис так любил эту свою первую яркую роль, так сам себе нравился в этом образе – залихватски надвинутый на одно ухо картуз и красная косоворотка очень шли к его темным волосам и карим глазам, – что едва не плакал, когда в прошлом году спектакль убрали из репертуара. Фотографию с «Грозы» он отослал маме в Ангарск и очень радовался, когда, приехав летом, увидел ее вставленной за стекло серванта. Рядом со старой отцовской фотографией в форме моряка.

Первый год Денис слышал, что про него говорили, будто он выслуживается перед режиссерами. И искренне не понимал, почему то, что он приходит раньше, чтобы сделать физическую и голосовую разминку, или то, что текст у него выучен целиком уже к первой репетиции, считается не нормальным выполнением работы, а каким-то позерством.

Через три года, когда Денису первый раз дали главную роль, его уже чуть ли не в глаза называли любимчиком Лифшица. Говорили, что он, видимо, хорошо сосет, потому что других причин, по которым его могли поставить играть Бурмина в пушкинской «Метели», они не видят.

Унизительные комментарии Денис пропускал мимо ушей. Продолжал работать, и разговоры утихли сами собой.

Прошлый год был очень удачным: несколько ярких ролей второго плана и одна главная грели самолюбие и, что уж скрывать, кошелек – платили за них гораздо лучше, чем за массовку, а в конце сезона сбылась мечта всей жизни Дениса – его утвердили на роль Ромео. Так что на новый сезон у него были грандиозные планы, которые вчера с насмешливым звоном рассыпались на миллионы осколков. Потому что худрук притащил в труппу этого Ямпольского и явно намерен был поставить его на роль Ромео, с прибором положив на мнение режиссера-постановщика.

«Интересно, – думал Денис, привычно разминая руки и плечи, – есть ли шанс переубедить Григорьева? Вроде он раньше не был замечен в том, чтобы ставил на главные роли медийных бездарей».

– А я думал, я первый, – вдруг раздался удивлённый голос. Денис зажмурился, чувствуя, как дичайшее раздражение поднимается откуда-то из живота. А вот, собственно, и медийный бездарь собственной персоной.

– Я всегда прихожу раньше, – процедил Денис.

– Я тоже.

Даже в репетиционной одежде Ямпольский отличился: нацепил на себя ослепительно белую футболку и какие-то серые обтягивающие штаны с ярко-салатовыми вставками. На нормальные спортивки они были мало похожи, скорее на женские лосины, в которых мама Дениса в свое время шейпингом занималась. Это вообще нормально, когда парень надевает что-то подобное? Или это типа такая мода, все так ходят, и просто Денис, как всегда, прохлопал ушами очередное ее веяние?

– Что-то не так? – приподнял бровь Ямпольский, заметив взгляд Дениса.

– В смысле?

– Вы, юноша, уже несколько секунд неотрывно пялитесь на мои тайтсы. Так нравятся штаны или я в них?

Денис поперхнулся.

– Ты охуел?! – хрипло спросил он. – Ты, блядь, не смотри, что у нас тут храм искусства. Я за такие намеки и в ебло могу прописать.

– Не расплатитесь, – спокойно парировал Ямпольский. – Мое, как вы выразились, ебло больших денег стоит. Юноша, а в чем, собственно, проблема? Вы гомофоб, что ли?

– А что если так?

– Просто интересно, в таком случае, из какой глухомани ты вылез, – со скучающим видом пояснил он, резко переходя на ты. – Тебя под кустом что ли воспитывали, дикое создание?

– Не твое, блядь, дело, – засопел Денис.

Ямпольский уставился на него своими наглыми карими глазищами, а потом презрительно фыркнул:

– Бог мой, ну какой из тебя Ромео. Твое пролетарское происхождение видно за километр. Дай угадаю, большой талант из маленького городка? Верно? Жаль только, что актера вывезти из деревни можно, а деревню из актера, к сожалению, нет.

Денис стиснул зубы так, что челюсть едва не свело. Не поддаваться, не поддаваться – Ямпольский явно его провоцирует. Ну подумаешь, лицо у него грубоватое, и что теперь? Это в кино нужны крупные планы, там без красивой рожи никак, а в театре важнее энергетика, подача. Талант, в конце концов. А будь он хреновым артистом, разве продвинулся бы так в одном из лучших московских театров? Разве играл бы там главные роли? Вот и все. И не надо слушать, что этот Ямпольский ему в уши льет. Он, может, завидует просто.

– Да насрать откуда я, – наконец сказал Денис звенящим от напряжения голосом. – Хоть бы и из деревни, тебе то что? Но зато я театральный актер. С образованием и опытом. А вот что умеешь ты, кроме своих сериальчиков, большой вопрос! Ты на сцене играл вообще до этого хоть раз?

– Не твоя печаль, – нежно улыбнулся Ямпольский, и прозвучало это как «пошел нахуй». – Ты что-то делал, кажется, когда я пришел? Ну так вперед, не отвлекайся.

– Мудак, – пробормотал Денис и отошел от него подальше, иначе соблазн разукрасить это смазливое личико был бы слишком велик. А худрук за такое по головке бы не погладил.

Денис диким усилием воли собрался и продолжил разминку, перейдя к дыхательной гимнастике и артикуляции, но сам искоса поглядывал на Ямпольского. Тот вроде тоже разогревался, но делал это как-то странно: упражнения были незнакомые и больше напоминали хореографические. Ямпольский выкручивал стопы, тянулся на шпагат и даже делал какие-то прыжки, выглядевшие на удивление довольно профессионально.