Времени много, А жизни осталось чуть-чуть. Мчится и длится дорога, Но всё же кончается путь. Не суетись, не заканчивай фразу, Замри, не кричи: Что-то откроется глазу В пустой и кромешной ночи. Что-то откроется глазу, А значит, посветит душе, Как не светило ни разу, Ни на каком вираже. Звёзд синеглазая млечность Станет вдруг ближе, родней. Так улетаем мы в вечность, Чтобы постранствовать в ней. «Голубее голубого…» Голубее голубого Стены Смольного собора. Они стоят дорогого И приковывают взоры. И мои они, конечно, Приковали, приковали, Когда ранним утром вешним Ветры льды Невы ломали. А собор взлетал, как птица, И летел над градом спящим, Над отставленной столицей, Над былым и настоящим. «Как Растрелли свой собор построил!..» Как Растрелли свой собор построил! Он крестами тянется к Крестам. Будто Бог нам шепчет: «Всё пустое, Я за злобу добротой воздам. Я уйму кровавые раздоры, Прикоснувшись к тишине виском, Чтоб Большого дома коридоры Продувались свежим ветерком». Призывание настоящего дождя Дождя короткий всхлип Промчался и погас. Медовый запах лип Опять дурманит нас. За что? Да просто так Он нам подарен был, Ведь солнечный пятак Подарок оплатил. Кончается июнь, И впереди жара. Скорее, ветер, дунь! И прогреми, гроза! И дождь не на часок – На сутки или двое, Чтоб дёрн насквозь промок И небо голубое Не мучило бы нас Июльскою жарой. Так лей же целый час, Уничтожая зной! «Я ждал друзей, они не торопились…» Я ждал друзей, они не торопились. Зато ко мне приблизилась гроза. Гром прогремел, и тучи осветились Разрядом молнии, слепившей мне глаза. И хлынул дождь. Стихия веселилась, Всё разрушая на своём пути. Как будто силы зла в неё вселились И выхода им было не найти. Но час прошёл – и стихли небеса, И снова звёзды льют свой свет на землю. Природа – Божий дар и Богу внемлет, Но человек, увы, не верит в чудеса… «Налёт шмелей на заросли люпинов…»
Налёт шмелей на заросли люпинов, Гудят цветы от напасти такой. Лохматый пёс худую греет спину, Благословляя злой июньский зной. Еще цветёт на просеке малина, И земляника набирает сок. Отцветшие соплодия рябины Мне задевают на ходу висок. Прогулка не приносит облегченья, Солёный пот стекает на глаза. Но чёрных туч недоброе свеченье Уже пророчит – вот она, гроза! «И не живу я в Москве – проживаю…» И не живу я в Москве – проживаю, И не в Москве – под Москвой. Взглядом в окно поезда провожаю, Грохот – кошмар мой ночной. Дни мои тащатся, катятся, мчатся, Как говорил Соколов. Если не быть, то хотя бы казаться Нужным ловителем слов. Застрекотала на ветке сорока. Что это было, о чём? Не раствориться бы в небе до срока, Сером таком и пустом. Пусть бы там ангелы, что ли, летали, Ведьма неслась на метле… Ближние лужи, дальние дали, Искорки в свежей золе. То, что сгорело, уже не засветит, Нас не одарит теплом. Мы за молчанье с тобой не в ответе – Круг не закрутишь углом. «Из частицы воды и частицы гранита…» Из частицы воды и частицы гранита Сотворён этот город, и мне ли не знать, Как туманом бывает надёжно укрыта Предрассветная невская гладь, Как на шпили наколото низкое небо И как шпиль, протыкая звезду, Её молит о пайке блокадного хлеба, Заклиная разор и беду. И сегодня, когда всего, кажется, много, Когда можно не помнить, забыть, Почему-то кольнула под сердце тревога, Та, которую век не избыть… «Июль. Жара. Трава по пояс…» Июль. Жара. Трава по пояс. Согласный стрёкот насекомых. Я о судьбе не беспокоюсь: Мы с ней давным-давно знакомы. И неожиданностью вряд ли Она сумеет наказать… Я наступал уже на грабли… А вдруг – опять? Михайловское, июль Шум берёзы на Савкиной горке, Сильный ветер колышет кусты, Ястребиный, пронзительный, зоркий Взгляд на землю с крутой высоты. И грозы отдалённой раскаты, И тяжёлые капли дождя. Это место стихами чревато, Оглянусь ещё раз, уходя. |
